-- Смотрел.
-- В десять утра спустись в холл. Заеду.
-- Понял.
Я положил трубку и еще немного постоял у окна.
Туман.
II
Утро выдалось пасмурным, тихим. Не смытый ветром туман осел тяжелыми водяными каплями на крышах и голых ветках, залил низины парным молоком весеннего половодья. В нем плыли дома и подворья предместий, черный ельник на всхолмьях; обнаруживали себя розоватым свечением затопленные туманом заросли краснотала.
Дорога была обсажена столетними липами с полутораметровыми в обхвате стволами, и наш темно-синий "фольксваген-пассат" летел по этой аллее, как по тоннелю, а когда посадки закончились, шоссе словно бы зависло молом над
мелководным заливом.
Подполковник Егоров держал под сотню, но не потому, что спешил, а просто эта скорость, похоже, была для него привычной, соответствовала его внутреннему ритму. Дорога была пустынной, редко-редко навстречу проходила легковушка с прицепом -- то ли местный крестьянин на базар припозднился, то ли дачник вез домой урожай картошки. Но регулярно, каждые
пятнадцать -- двадцать секунд, Егоров бросал взгляд в зеркало заднего вида -- немножко не так, как делают это обычно водители. А так, как профессионалы проверяют, нет ли сзади хвоста.
С той минуты, как мы встретились в холле гостиницы и обменялись ничего не значащими "Привет, как дела", он не сказал ни слова -- ни куда мы едем, ни зачем. Рулил, покуривал, переключал кнопки на магнитоле, когда
незатейливая попса сменялась трепотней диск-жокеев. А сам я не спрашивал ни о чем. Придет время -- скажет. Лишь машинально, тоже скорей по привычке, чем по необходимости, отмечал, что сначала мы ехали на запад, а потом взяли на
север и держим вдоль побережья: справа от шоссе было лесисто, сосны, а слева просторней, сосны реже и ниже, дюны. Мелькали названия поселков и указатели поворотов: безликие Приморские, Светлые, Зеленогорские. Наверняка в прошлом какие-нибудь Раушендорфы и Грюневальды.
Через час пятьдесят Егоров свернул на узкую асфальтовую дорогу, обозначенную табличкой "PRIVAT" и разъяснением по-русски: "Частные владения. Въезд запрещен". Километра через два этот асфальт привел к просторной
усадьбе на берегу моря. Бетонный забор метра в три с колючкой поверху, два сторожа в штатском со сворой служебных немецких овчарок на вахте, стальной щит ворот с электроприводом. Внутри пара двухэтажных корпусов, похожих на санаторные; какие-то кирпичные боксы, котельная, капитальный пирс, уходящий далеко в море. Тройка яхт класса "Дракон", еще несколько штук помельче.
Все это напоминало бы яхт-клуб, если бы не сторожевик у причала и не два вертолета в дальнем конце усадьбы, прикрытые маскировочной сеткой.
Это был не яхт-клуб. Это была база отдыха. Или, как сейчас говорят, реабилитационно-восстановительный центр. Силы здесь восстанавливают. И я уже догадывался кто.
На вахте Егорова знали. "Пассат" покружил по вымощенным красной кирпичной крошкой дорожкам и остановился возле одного из санаторных корпусов с плоской пристройкой, напоминающей школьные спортзалы.
-- Приехали.
Егоров вылез из машины и потянулся, разминаясь после дороги. Его кожаная, подбитая мехом курточка разошлась, открыв моему нескромному взору черную рукоять пистолета Макарова, торчащую из наплечной кобуры.
-- Чувствуешь запах? Балтика. Любишь Балтику, рейнджер?
-- Понятия не имею. Никогда об этом не думал.
-- А я люблю. Ни с чем не сравнить. Все южные лужи воняют. А Балтика дышит. Свободно. Чисто. Слышишь? Как любимая женщина!
Сравнение не показалось мне удачным, но для Егорова в нем был, вероятно, какой-то смысл. Во всяком случае, судя по тому, как он оглядывал, чуть щурясь, туманное мелководье, по которому шли и шли к берегу длинные плоские волны, здесь он чувствовал себя свободно, спокойно. Дома. С его лица даже исчезла привычная насмешливость, которую ему придавала изломанная шрамом бровь.
И тут до меня дошло. Ну конечно же. Никакой он не подполковник. Капитан второго ранга. Кавторанг.
-- Пошли, познакомлю тебя с ребятами, -- кивнул он. -- Они сегодня отдыхают.
-- Зачем? -- спросил я. -- Я их и так знаю.
-- Пусть и они с тобой познакомятся.
-- Зачем?
-- Ну как? Ты все-таки считаешься их начальником.
Я промолчал.
-- Подчиненные должны знать своего начальника. Не так, что ли? - не без некоторого раздражения привел Егоров решающий аргумент.
У меня на этот счет были свои соображения, но я не стал спорить. Лишь попросил:
-- Не нужно называть меня рейнджером.
-- Неужели обиделся?
-- Нет. Не хочу, чтобы меня расшифровали.
-- По такой-то зацепочке? -- удивился Егоров. -- Это кто ж такой умный?
-- Вы привыкли иметь дело с дураками? Какой же дурак, интересно, едва не раскроил вам череп?
Он машинально потер шрамик на брови и кивнул:
-- Убедил. Как мне тебя звать?
-- Сергеем.
-- Договорились. Серега. Годится?
-- Годится, кавторанг.
Он нахмурился:
-- А вот этого не надо. Не надо этого. Не спрашиваю, как ты это вычислил...
-- Была зацепочка.
-- Какая?
-- Маленькая. Вроде рейнджера.