169726.fb2
-- И чтобы я стал губернатором, -- добавил Антонюк. -- Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
-- Если вы победите.
-- А вы сомневаетесь?
-- Семь процентов отрыва -- не слишком много.
Антонюк снисходительно усмехнулся:
-- У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов "Яблока" не получит. Они призовут своих избирателей голосовать "против всех".
-- Вы уверены?
-- Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
-- Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
-- Неважно. Важен сам факт.
-- Лев Анатольевич, машина вас ждет, -- деликатно поторопил капитан Смирнов.
-- А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, --отметил Антонюк. -- В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
-- Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
-- Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. -- Антонюк не без торжественности пожал мне руку. -- Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
-- Сейчас я в этом не сомневаюсь.
Капитан Смирнов проводил "Волгу" с будущим губернатором и помахал мне:
-- Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами. Туман уравнивал "мерседесы" и "Жигули".
Бестелесный свет.
Огни на болоте.
"Обошлось".
Твою мать.
Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер "пассата", был тот самый.
Смуглый. С приплюснутым носом.
В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.
Я набрал шифр и открыл ячейку.
В ячейке не было ничего.
Совсем ничего.
Пусто.
Пусто, как... Как. Никак. Просто пусто, и все.
Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
И я уже догадывался кому.
Но это было не мое дело.
Не касалось оно меня.
Ни с какой стороны.
Ну, разве что...
Суки.
Глава четвертая
ФИГУРА УМОЛЧАНИЯ
I
Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом.
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
-- Я занимаюсь расследованием убийства вашего отца. Помочь в этом можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
другой.
Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя дома, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
-- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее -- начало шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.