Ага, та самая. Юрек-Вагон расспрашивал ее через своих помощников, никого из его подозреваемых она не знала, но ей предложили посмотреть фотографии, и, представь себе, прежде чем она успела прикусить язык, у нее вырвалось, что одного знает. Ну, из тех, что на фото. И сразу пожалела, потому как он был ее хахалем, но ничего не поделаешь, пришлось признаться. И оказалось, что у него совсем другая фамилия, вовсе он не голландец, а швед, погоди… сейчас найду… вот, Герхард Торн!
– А у Юрека как его зовут?
– Минутку, я тоже записала… ага, вот. Мейер ван Вейн.
О, это уже интересно!
– Выходит, одно лицо, но о двух фамилиях.
– И двух национальностях, обрати внимание. Ведь это совсем подозрительно, правда?
– Еще бы. Но ты уверена? Может, просто случайное сходство?
– Какое там случайное! – возмутилась Мартуся. – Чтобы собственного любовника не узнать! Хотя они и это принимают во внимание и уже напугали ее предстоящей очной ставкой. Разумеется, она не призналась в любовной связи с Торном, сказала, что он просто ее хороший знакомый. Она ведь замужем. Но слово не воробей, и теперь она страшно переживает, что у него неприятности из-за нее будут, она ведь его любит, но мужа тоже любит и вовсе не хочет его лишиться.
– Кого именно? – сочла нужным уточнить я.
– Да обоих. Они оба ей дороги, каждый по-своему.
О, я прекрасно понимала чувства этой несчастной.
– А муж о нем знает?
– Да ничего он не знает, точнее, самого Торна знает, то есть не Торна, а ван Вейна, но о любовной связи жены не знает. И еще Наталья страшно злится на Малгу, что из-за нее получился такой паштет, а Малга, в свою очередь, ужасно переживает. В общем, ты понимаешь.
– Прекрасно понимаю. А дельце-то просто прелесть! И знаешь, эти голландские менты должны нас благодарить! – И тут я спохватилась. – Ой, ну втянули мы в грязное дело Мейера и Наталью, только что толку-то? Ведь это же не он.
– Как это не он? – возмутилась Мартуся. – Ты что хочешь сказать?
– Не он убийца! Не Мейер, как бы он ни назывался. Я тоже видела его фотографию, до дыр рассмотрела, но хоть тресни – у машины с трупом был другой человек, совсем другая рожа. Возможно, мы попутно раскрыли еще какую-то аферу, но убийство, к сожалению, остается не раскрытым.
Разочарованная Мартуся долго молчала.
– Но тогда как быть с Мейером? Он что же, обыкновенный аферист, каких там пруд пруди?
А у нас их мало, что ли? Да ты не переживай так, может, он просто двоеженец. В Швеции у него одна жена, в Голландии другая, в Штутгарте любовница, а в Париже и вовсе целый гарем…
– Вообще-то Наталья его давно не видела, – перебила меня Мартуся. – И ее особенно злит то, что узнали о нем теперь, когда она с ним почти порвала. Кстати, она себе нового завела. А Мейер, по ее словам, в последнее время растолстел и стал каким-то мямлей, такие ей не нравятся.
– Тогда почему же она так из-за него переживает?
– Потому что успела с ним подружиться. Привязалась к нему, по-человечески привязалась. Он очень умный и знающий, много дельного ей посоветовал, а она взяла и донесла на него. Вот и переживает. Такую свинью подложить человеку! Согласись, не очень красиво с ее стороны…
Я согласилась.
– Да ты сама хотя бы не переживай. Во-первых, она же не нарочно его выдала, просто у нее вырвалось. А во-вторых, раз он такой умный и ловкий, то как-нибудь отбрешется. Может, вовсе и не женат он на своих женах, а просто так. А я при первом же удобном случае расспрошу Гурского, чем все закончилось. Юрек-Вагон взял за правило обо всем ему докладывать. А мне Гурский докладывает, нелегально, конечно. Главное – ты, пожалуйста, успокойся.
– Одного свидетеля он уже убрал, – злым голосом объявил Роберт Гурский, стоя на пороге моей кухни. – Теперь лишь пани осталось кокнуть.
Вот интересно, почему все, приходя в мой дом, прямиком направляются в кухню? И только потом в салон. Кухня ведь немного в стороне, тогда как салон прямо по курсу. Так нет, непременно норовят сделать крюк – и шасть в кухню. Закрывать в нее дверь, что ли? Нет, закрытые двери я не люблю, предпочитаю открытые пространства.
Я достала бутылку с водой и с помощью щипцов для орехов сдернула металлическую крышечку.
– Значит, я не была такой уж единственной? – сладко заметила я. – Откуда он взялся, второй свидетель? И откуда известно, кто его убил? А вы не стойте там, проходите-проходите, там удобней, а воду я быстро вскипячу.
Гурский послушался и прошел в салон – разумеется, через кухню. И в самом деле, не возвращаться же в прихожую.
– Он встретился с убийцей раньше вас, так что это его следовало считать первым свидетелем, да узнали мы о нем совсем недавно. И к сожалению, уже после его смерти. Совсем молодой парень, автомеханик из небольшого местечка. Случайно подглядел встречу убийцы с жертвой, хотя как убивали – не видел. Но самого убийцу узнать бы явно смог.
И Гурский поведал печальную историю Филипа Фейе.
Вода вскипела, я заварила чай и принесла гостю.
– Как же все-таки убийца узнал о грозившем ему разоблачении? Побывал в автосервисе, в котором работал этот молодой человек?
– Знаете, это вполне разумное предположение. Или он сам случайно там оказался, или кто-то что-то слышал и ему потом передал. Парни орали на всю округу. Обычно голландцы народ сдержанный, но среди рабочих единственным голландцем был Филип Фейе, все остальные – гастарбайтеры, преимущественно из южных стран, и темперамент у них соответственный. Позже, на месте, где был убит Филип, хорошо поработали ребята Рейкеевагена, специалисты они классные, так что идентифицировали все микроследы и отпечатки пальцев.
– Бросьте, вы не хуже меня знаете, что отпечатки пальцев на древесной коре – это миф, легенда и неосуществимая мечта…
– А я говорю не о дактилоскопии. Но на коре видны примятости, полосы, кое-где она содрана. Дерево старое, кора мягкая и податливая.
Невольно глянув в окно, я порадовалась, что в моем саду нет ни одного старого, трухлявого дерева. А Роберт продолжал:
– Если кору как следует стиснуть, следы остаются. А кроме того, за сук хватаются по-разному, в зависимости от того, хотят ли взобраться на дерево или этим суком кого-то пристукнуть.
– Вам лучше знать, я уже довольно давно не лазаю по деревьям…
Гурский помолчал, с наслаждением прихлебывая чай. К моим комментариям он привык, они его почти не раздражали. Тешу себя предположением, что иногда даже помогали.
– Парень он был довольно медлительный и не очень сообразительный, ничего не стоило захватить его врасплох. Полагают, что сук отломали заранее, а когда парень нагнулся, собирая с земли упавшие орехи, убийца и ударил его изо всех сил по голове.
Я уже так и видела, как негодяй затаился, крепко-прекрепко сжимая руками дубинку. Вот он замахивается – и дубина лупит по голове ничего не подозревающую жертву.
– А как он узнал, что парень окажется под тем орехом и когда именно окажется?
– Да все из того же разговора в автомастерской.
Я лихорадочно обдумывала услышанное. Меня по-прежнему поражало необычайное проворство преступника, его удивительно стремительные перемещения. Теперь кое-что прояснялось: раз ему удалось завлечь Нелтье в укромное место недалеко от Зволле, дальнейшее становилось уже не столь сложным. На всякий случай я пообещала себе не соглашаться на встречу в укромном месте – с кем бы то ни было.
Гурский задумчиво произнес:
– Он упорно пытается избавиться от свидетелей, видевших его истинное лицо. Рейкееваген уже все мозги сломал, чувствует, что преступник где-то под самым носом крутится, выступая в нескольких обличьях. После того как жена доказала ему на собственном примере, что грим и переодевание меняют человека до неузнаваемости, его уже ничем не удивишь.
– Ну да, а наш преступник занимается этим много лет, представляю, как он наловчился менять внешность. Наверное, ему до ужаса хочется наконец, стать тем, кто он есть, принять свой истинный облик, который никому не известен.
– Никому, кроме вас, пани Иоанна. Дойдет до вас когда-нибудь эта истина?