Подошедший к нему человек в камуфляже ударил его в солнечное сплетение. И тут же рубанул по шее ребром ладони. В гараж заскочил еще один. Заклеив рот мужчины скотчем, они надели ему наручники, стянули ноги веревкой и сунули его на заднее сиденье. Плотный сел за руль, другой, втиснув тело хозяина между задним сиденьем и спинками передних, сел сзади. «Семерка» выехала из гаража.
– Погодите, – Борисов остановил спорящих Варю и Андрея, – что-то я не слышал об этом. Сейчас точно узнаю. – Он снял телефонную трубку.
– Да, помню, – говорил по телефону пожилой лысый мужчина. – Это в девяносто первом было. Тогда повесили пятерых. Может, и больше, но нашли пятерых. Дело не завели, на самоубийство списали. Хотя какое там самоубийство – на груди у них плакатики были: «Так будет с каждым». Это я точно помню. В то время никому ничего не надо было, не знали, какому богу молиться. И в столице тогда буча была. Так что…
– Но ведь по такому же делу раньше велось следствие, – перебил Борисов.
– Да. До этого в Лесосибирске двоих повесили. И тоже плакатики на груди были. Золотишко они искали. И говорят, было у них золотишко-то. Ты мне, Игорь, скажи, почему вспомнил об этом?
– Ты наверняка уже слышал – повесили тут двоих. Одного, по заключению экспертов, месяц назад, а другого…
– Про это я слыхал. И вот что я тебе скажу – правильно их повесили.
– Спасибо за информацию. Я вечером загляну. До свидания. – Положив трубку, Борисов засмеялся.
Варвара и Андрей удивленно уставились на него.
– Ты, Андрей, оказался прав. Многие, даже из числа старых, советской закалки ментов, одобряют действия палачей. А вешали и раньше, в девяносто первом. Во время путча. Помните ГКЧП?
Варя и Андрей кивнули.
– И до этого тоже. В Лесосибирске. Там, правда, убийц искали. Но не нашли никого. Варя, съезди в архив, если что-то есть за девяносто первый год, привези. Ведь что-то все-таки должно сохраниться. Нашли повешенных с плакатами на груди, а дело квалифицировали как самоубийство.
– Прошников Анатолий Сергеевич, – негромко произнес сидящий за столом человек в маске, – вы обвиняетесь в лжесвидетельстве в пользу преступников. Тем самым вы способствовали их освобождению. За это вы приговариваетесь к высшей мере наказания – смертной казни через повешение.
– Да вы что?! – дернувшись, закричал стоящий с завязанными глазами мужчина. – Вы кто такие?!
Спущенная сверху петля легла ему на плечи. Раздался звук автомобильного мотора. Петля затянулась на шее, и натянутая веревка начала поднимать тело мужчины вверх.
– Он должен был приехать час назад, – нервно говорила миловидная полная женщина, – а до сих пор его нет. Мальчишки, которые играли во дворе, говорят, что он приезжал. Но нет ни машины, ни его. И закрыт только висячий замок. Мы же гараж всегда запираем…
– Ну? – посмотрел на вошедшего старшего лейтенанта капитан.
– Была машина, – кивнул тот. – И видели, как двое мужчин входили следом за ней в гараж.
– И что? – спросил капитан.
– Потом машина выехала из гаража и уехала в сторону шоссе. Видимо, зашли знакомые и Прошников повез их…
– Исключено, – заявила женщина. – Толик никогда никого не возит. И он, если бы все-таки согласился, обязательно сказал бы мне, у нас так заведено.
– Прошников, – пробормотал капитан. – Он был свидетелем по делу Топоркова? – взглянул он на женщину.
– Да, – кивнула она. – Толик все видел, поэтому и выступил на суде. Ведь невиновный не должен…
– Понятно, – буркнул капитан. – Машину Прошникова в розыск.
– Ну вот, – проворчал сидевший рядом с сержантом-водителем милицейской «шестерки» старший сержант. – Тачку, видимо, угнали. Седьмая модель темно-синего цвета. Номер…
– Не эта? – кивнул направо водитель.
– Мать твою! – обрадовался старший сержант. – Пошли.
– Вызови наряд, – притормаживая, посоветовал водитель.
– Сам знаю, – огрызнулся старший сержант. – Но сначала отметим место и время. А то снова на себя дежурка возьмет.
Они медленно пошли к стоявшей у обочины «семерке». В руке у старшего сержанта был пистолет. Сержант, подойдя к дверце, рывком открыл ее.
– Пусто. – Он посмотрел на старшего сержанта. Тот, устремив взгляд вперед, стоял неподвижно. Рука с «ПМ» медленно опускалась. – Чего ты? – спросил сержант. И посмотрел в ту сторону. Округлив глаза, испуганно дернулся назад.
– Звони в дежурку! – закричал старший сержант.
– Ничего они не найдут, – махнул рукой Топорик. – И никого. Они, сучары позорные, балдеют от этого. Вчера встретил одного пса, брал он меня…
– Перестань, – поморщился Суцкий. – Тупик и Чусана кому-то перешли дорогу, и надо искать концы…
– Слушай, ты, – процедил Топорик, – не учи папаню детей делать. Я своих уже подключил к этому. И с Лохматым перетер, и с Китайцем базар был, и Лесовик заныривал. Не при делах они. А больше ни Чусана, ни Тупик никому дорогу не переходили. Эти сами сейчас пытаются выяснить, кто мог такую хреновень отмочить. Да и вся остальная братва шарит. Правда, тут еще эти дети ветра – цыгане. Они вроде наркотой торгуют. Чусана раза два базарил о них: мол, пора бы их на крючок посадить. Но цыган тоже сдавали, да и не их это стиль. На мокроту они вообще не идут. А больше вроде и некому. Да еще эта надпись на картонке, вроде как предупреждение. Так что хрен его знает, на кого думать.
– Кстати, к Лопатину трое приятелей приехали, морпехи. Так что вполне возможно…
– Да щупали этих морпехов, они прикатили на сутки позже. А Тупика вообще вздернули месяц назад, еще до того, как нас освободили. Я тоже на этих морпехов мыслил, но не они это. А вот кто? – Топорик выругался.
– Будем надеяться, что найдут, – проговорил адвокат.
– Олег, – в комнату вбежала женщина, – Прошникова повесили. Милиция только что нашла труп.
– Вот суки, и свидетелей начали вешать. Твою мать! – Топорик опустился в кресло. – Так ведь и до меня доберутся, – прошептал он.
Адвокат испуганно смотрел на женщину:
– Алевтина, это точно?
– Да. Мне только что позвонили. Аська, жена Толика, пришла в милицию. Он же под каблуком у нее был, а тут задержался. Она пошла в гараж…
– Так, – сказал Топорик, – собирай парней.
– Олег, – пробормотал Суцкий, – можно я поживу у тебя?
– Живи, – кивнул тот.
– Все так же, – сказал эксперт.
– Понятно, – кивнул Борисов. – А бумага?
– Кажется, писали текст в одно время и на одной бумаге. И трафарет тот же, и краска та же…