— Если вы предпочитаете изображать рядового гражданина — о кей! Это не уменьшит моего удовольствия от путешествия. Как прикажете величать — мистер Икс, Зорро?
— Тогда уж — Роман. Как-то привычнее. — Роман Тимиров смущенно тряхнул шевелюрой. Она насмешливо посмотрела на знаменитый профиль.
— Неужели вы надеялись, что Кинга можно с кем-то перепутать?
— Два дня мне это удавалось. Я не плохо отдохнул. Правда — избегал женщин. Они фантастически проницательны.
— Увы, я поняла, кто вы, лишь когда мы свернули к морю и страх немного отступил. Поначалу даже решила, что у меня глюки на нервной почве… разве такое может быть: луна и Кинг… Ведь я частенько мечтала о вас. Как, впрочем, все женщины на этом побережье.
— На всех побережьях, дорогая. Завтра утром я официально со всей своей свитой появлюсь в «Континентале», дабы вечером выйти на концертную площадку. Б-р-р — новый виток блистательной биографии. Но это завтра! А сейчас — единственное желание — отоспаться в тихой норке. Очень, очень тихой. Мне ведь немного надо: что бы портье был изрядно подслеповат и нем, как рыба, а комната запиралась на хороший замок.
— Вы нашли и портье и комнату! — леди улыбнулась, ухитрившись передать улыбкой и галантность и восхищение: — Не окажет ли честь Король провести остаток ночи под кровом Миледи?
…Через час они сидели у самой воды нагие, приятно утомленные, осыпанные бисером морских брызг. Ночное купание нагишом — особый деликатес. Для двоих — изысканное пиршество. Подставив бледному свету звезд гибкое тело, Ира смотрела в бездонную черноту. Роман курил, выписывая алеющим угольком зигзаги — так артистично отбрасывал он руку, стряхивающую пепел. Из магнитолы несся неповторимый, с интимной хрипотцой голос. Тимиров выключил звук.
— Скажи честно, детка, тебе в самом деле нравится эта чепуха про Золотую девочку?
— В моей истории было много всякого, но в ней не хватало героя. И я придумала, что эту песню ты сочинил про меня.
— Не похоже, чтобы ты страдала от отсутствия поклонников. Такая вся дивная, к поцелуям манящая… — Он склонился к девушке, осыпая ее брызгами и поцелуями.
— Подожди! — Ирка села, настороженно озираясь.
— Что-то случилось, детка? Гостиничный инцидент не исчерпан? Ну-ка рассказывай, от кого мы сбежали, и кто сейчас целится в мой затылок?
Выскользнув из объятий кумира, Миледи закрыла его рот губами. Задохнувшись от поцелуя, прошептала: — Сумасшедший! Мы одни! Одни на всем свете.
— Но ты же дрожишь, трусишка.
— Это от твоих рук… Я совсем не трусиха, о, нет! Кажется, я с пеленок мечтала стать Миледи! Дралась с мальчишками, лазала по крышам, мечтала о славе. И знаешь — многому научилась — стреляю, объезжаю диких мустангов… Знаю, как делают фальшивый кофе и фальшивые деньги, могу починить унитаз и работать с компьютером. А еще петь… Боже, как я люблю сцену! Я даже иногда воображаю, что стою на ней рядом с тобой! Не веришь? Я сочиняла песни… ерундовые, если честно. Но всегда думала о тебе.
— Ты поешь? — удивился Роман. — Нет, правда, поешь?
— Чепуха…
— Сейчас же спой что-нибудь. Из того, что написала сама. Я хочу послушать. Очень хочу!
— Не… не могу… — Покачала головой Миледи. — Не могу петь тебе.
— Глупости. Представь, что мне слон на ухо наступил и вообще… Я никакой не Тимиров. Обыкновенный простецкий жлоб. Ну, давай, Миледи!
Она начала тихонько, не глядя на него:
А когда подняла глаза, увидела восхищение на Тимирова — совершенно не поддельное, вскочила и запела с азартом и вдохновением — ему, морю, ночи:
Миледи уже ничего не боялась. Допев, обняла прохладной рукой его шею и заглянула в глаза:
— Мой! — притянула к себе и хохоча, рухнула на песок.
— Неплохо! Честное слово, совсем…прилично! — Одобрил Тимиров. — Я бы никогда так не смог. То есть… это не мой жанр. А у тебя получится. Обязательно получится. Ты очень способная девочка.
— Правда, я далеко не бездарь. «Не знаю, что сказать… Вообще, это так странно…Странно, что сидим вместе — вы и я. Одни… Никто ничего не видит… Знаете, даже обидно… Обидно, когда никто не видит…» — заговорила она голосом Ренаты Литвиновой. — «Признайтесь лучше без обиняков, — ваше хобби — политика! Вы коммуняка под маской плейбоя!» — это было сказано голосом Новодворской.
— Похоже! Очень похоже! Интересно, ведь я тоже любил передразнивать. Еще в школе. У нас были такие колоритные учителя… Особенно англичанка: «Вы можете не заниматься математикой, вы можете не знать, как устроен ваш телефон, что такое электричество и не дочитать „Войны и мира“. Но уметь объяснить первому встречному американцу, что вы — энциклопедист — просто обязаны!» Конечно же, я был солистом школьного ВИА под названием «Хочу все знать» и слава моя гремела.
— А я в школьном театре играла Миледи! Какие у нас были мушкетеры! Сплошь мои поклонники. Впрочем, Кардинал и Король тоже… Эта кличка прилипла ко мне, наверно, на всю жизнь. Но мушкетеры обзавелись семьями, кардинал сделал карьеру в милиции, а Миледи не стала королевой экрана. Снялась лишь в одном совершенно омерзительном рекламном ролике. Знаешь, кого я изображала? Косую инвалидку, отплясывающую фламенко с костылем!
— Бедняжка… А это все тогда откуда? — он кивнул в сторону роскошной виллы, прячущейся за пышными магнолиями. Под луной лоснилась черепица на скатах островерхой крыши и круглой башенке. — Шикарный дом, собственный пляж, пижонское авто… Или они превратятся в тыкву, как карета Золушки?
— Дары неудачного замужества. Мы давно развелись, но он продолжает вести себя как наглый собственник. Богатенький индюк. Преследует меня, грозит пристрелить, если застанет с другим. Сегодня я пришла в ресторан твоего отеля со своим приятелем…Так, деловая встреча… Ах, неохота рассказывать… Гадкие пустяки, зачем они сейчас?… — Миледи сорвалась с места, вбежала в воду и закружилась, крича звездам и морю: — Эй, море — я счастлива! Звезды, не свалитесь от зависти — со мной Кинг! — Она упала в нежную волну, поднимая сверкающие брызги. Тимиров вынес ее на берег — обессилевшую от счастья русалочку.
— Ты в самом деле легкомысленная девчонка. Твой бывший «богатенький индюк» выследил тебя в отеле, устроил погром с битьем гостиничной мебели и, вероятно, скоро будет здесь, дабы отвести душу на своей бывшей территории. Получится не слишком интересно, если он застанет нас вот так…
Миледи обняла его за шею и притянула к себе: — Разве Кинг может чего-то бояться? Увы! Злодея мы не дождемся. Этот скандалист здорово выпил и уже наверняка давно храпит в чьей-нибудь кроватке… Да ну его к черту! Я счастлива. Мы счастливы. И больше ничего. Ни-че-го! Ни-ко-го! Никого, никогда не было и не будет. Сплошное бесконечное, совершенно невероятное счастье… счастье… Чужое, забытое слово… — она всхлипнула и разрыдалась. Горькие, совсем не счастливые слезы…
— Детка! Ну что ты? Чем я тебя обидел?
— Меня обижает время. Торопиться, торопиться, прихватывая крупицы моей радости… Все жду, что раздастся бой часов и строгий голос, как в старом фильме «Золушка» — помнишь? Сообщит: «- Ваше время истекло…» Истекло! — жестко добавила она, решительно поднялась и направилась к дому. Кинг устремился за ней.
Обогнал, встал поперек дорожки — так, как обычно стоял на сцене: расставленные ноги, играющие на груди мускулы, пряди волос, разметанные по плечам. В темноте светились и дурманно пахли высокие белые цветы. Миледи подошла к нему, как провинившаяся девочка, и робко положила ладони на плечи:
— Я всегда что-нибудь придумываю, а потом потихоньку начинаю в это верить. Знаешь что я навоображала? Что Кинг сочинял свои песни про меня. «Золотую девочку»… Спой сейчас… Только для меня… Тихо-тихо.
— Детка, здесь сыро. Ты ж понимаешь — мой голос — это валютный фонд. Ну, ладно…Декламация:
— Там нет таких слов! Это ты сейчас для меня придумал!? Еще раз… Повтори еще раз! В моей комнате со всех стен ты глядел на меня. А портреты Энн я отрезала ножницами и разрывала в клочья. Вот!
— Перестань, малышка! Мы в райском саду. Ты — единственная женщина на свете. Мою следующую песню я посвящу тебе… Я уже сочиняю ее, Миледи… — горячие руки пробежали по ее телу. — В ней будет все: — и это, и это, и это… — Тимиров подхватил Ирку: — Ого! Совсем холодная! Отнести замерзшую девочку к камину?
— Нет! Здесь так чудесно! — встрепенулась Миледи. Не надо в этот… в этот дом…
— В саду отлично. Но слишком влажно для вокалиста. Детка, я должен беречь свое знаменитое горло. А чем тебе не нравится шале? По-моему совсем не плохой замок. Хочешь, я приготовлю грог?
Они сидели на толстом ковре возле камина. В большой гостиной мерцал, гоняя по стенам и потолку хищные тени, огненный полумрак — пламя пылало мощно и ярко. В хрустальных бокалах на серебряном подносе играли алые отсветы, дьявольские искры мерцали в черных зрачках Кинга. Он прижал девушку к ковру, склонился над ней.
— Нет! — Миледи вывернулась из объятий, села, обхватив руками голые плечи.
— В чем дело?
— Извини, мне что-то померещилось… Это вино… Какая-то тревога, или предвосхищение праздника… Трясет, как перед экзаменом. Наверно… Наверно я волнуюсь за твой концерт… Вернее, уже представляю, как снова стану одной из толпы. Безликой толпы. Знаешь, я не приду.
— Девочка моя… Так не пойдет. Я онемею от горя. Обещай, что обязательно придешь. Учти, я буду искать в зале твои глаза! Только твои!
— Среди тысяч глаз… Я снова растворюсь в этом море. В море чужих, ненужных лиц.
— Ты особенная. Ты всегда буду рядом, моя Золотая девочка.