— Пока что нет, — ответил он. — Только возникло еще несколько вопросов.
— О чем? — спросила она и села напротив него, чем вызвала переполох среди своих посетителей. — Помимо бычьих хвостов и бараньей шеи.
— О покойнике возле собора.
— О том, которого убил священный Грааль? Считается, что случилось именно это.
Баптиста покачал головой.
— Грааль не может убить человека таким образом.
— А кто ты такой, — спросила Ана с прежней грубостью, — чтобы знать, может или нет? Священник?
— Кто, я? — ответил Баптиста. — Похож я на священника?
Она откинулась назад и оценивающе оглядела его.
— Не все священники выглядят одинаково, — сказала она и засмеялась. — Я повидала здесь многих священников.
— Скажем так, что, не будучи священником, я знаю, что если он держал чашу в руках, она бы его не убила. И я знаю, что в руках он ее не держал.
— Откуда знаешь?
— Я обычный человек, сеньора, но смогу распознать разницу между морковью и гранатом, хотя они оба красные, — Баптиста доверительно подался вперед. — Тут просто здравый смысл. Что мог делать этот человек с таким священным сосудом?
— Тогда чего ты беспокоишься?
— Беспокоюсь? — спросил он. — Да, пожалуй.
Он пристально посмотрел ей в лицо и положил ладонь на ее руку, словно удерживая ее.
— Ана, ты странная женщина.
— Не более странная, чем большинство, — ответила она, не убирая руки.
— Откуда у меня такое сильное желание сказать тебе, в чем дело — что меня беспокоит? Помогла бы ты мне, если б я попросил?
— Наверное, — ответила Ана. Задумалась на несколько секунд. — Да, помогла бы.
Баптиста встал и поманил ее.
— Хочу показать тебе кое-что — пошли ко мне в спальню.
— Оно там? — саркастически спросила она. — Интересно, что это может быть?
— Господи, Ана, я совершенно серьезно.
— Если я оставлю этот сброд больше, чем на минуту, они меня дочиста ограбят, — сказала жена Родриге.
— Клянусь, это не займет больше минуты, — сказал Баптиста.
Следующее утро выдалось солнечным, ясным, с редкими высокими облачками, лениво плывущими по небу. К тому времени, когда колокола собора зазвонили к заутрене, тучки исчезли и солнце слепило глаза. Едва Исаак и Юсуф вошли в еврейский квартал, возвращаясь из дворца епископа, их остановил молодой человек, немногим старше тринадцатилетнего Юсуфа.
— Сеньор Исаак, — сказал он, тяжело дыша, — я разыскивал вас. Прошу, будьте добры, пойдемте к моему хозяину. Боюсь, он болен, очень болен.
— Это юный Ави, так ведь? — спросил Исаак. — Который служит Шальтиелю?
— И набирается у его ног великой мудрости, сеньор Исаак.
— Конечно же, мы придем. Немедленно.
Исаак направился к дому философа, известного в еврейском квартале и на много миль за его пределами своей великой ученостью и пониманием тайн Каббалы. Он ускорил шаг.
— Юсуф может сбегать домой за моими скромными лекарствами, которые, возможно, потребуются твоему хозяину.
— Бегу, господин, — сказал Юсуф.
Исаак несколько удивился, когда мальчик повел его не в спальню философа, а в кабинет.
— Сеньор Исаак, — сказал Шальтисль. — Благодарю, что пришли навестить меня.
— Я пошел к вам, как только услышал, что вы больны, сеньор, — сказал Исаак. — Но в таком случае вам нужно лежать в постели, отдыхать.
— Предпочитаю встретиться с вами здесь, — ответил каббалист. — Нам нужно обсудить кое-какие дела.
— Вот как? Разговор с вами всегда просвещает ум, сеньор Шальтиель. Хотя, послав за мной таким образом, вы напугали своего ученика Ави, он, кажется, счел, что вы находитесь в когтях смерти, — заметил Исаак. — Но вы не похожи на умирающего.
— Я болен, сеньор Исаак. Легкое несварение и небольшой жар. Я бы не подумал беспокоить вас из-за такого пустяка, но это дало мне удобный повод и увидеться с вами, и расшевелить юного Ави: он зачастую витает в облаках. Хоть я и твержу ему, что величайшие умы должны быть постоянно загружены монотонным учением и весьма усердной работой. Но он хороший парнишка.
Шальтиель сделал паузу.
— Я отвлекся от темы. Прошу вас, Исаак, присаживайтесь. Стул рядом с вами.
Юсуф придвинул своему учителю стул, и Исаак сел.
— Обследовать вас, сеньор Шальтиель?
— Не сейчас, Исаак. С этим можно повременить.
Он побарабанил пальцами по столу, а потом, уже другим голосом, более громким и уверенным, заговорил:
— Я не вижу ничего дурного в том, что вы посвящаете так много времени лечению епископа. Я думал об этом и решил, что тут нет ничего дурного.
— Благодарю, сеньор Шальтиель, — учтиво сказал Исаак.
— Однако меня очень беспокоит, что вы помогаете ему в поисках идолопоклоннического символа — этого орудия зла — которым он хочет украсить свой храм.