- Никчемные людишки, - сказал Том. - Отцы семейств, суетящиеся из-за каждого доллара, каждого медяка, обливающиеся потом в своих рубахах - а зачем? Толстеющие бабы. Дуреющие дети. Что ночь, что день - никакой разницы, и никакой цели в жизни. Ничтожная деревенщина с ничтожными деревенскими мечтами. - Губы Тома шевельнулись, что могло означать улыбку. - Наводнение станет для них ярчайшим событием в жизни, правильно?
- Заблуждаешься, Том, - сказал Дортмундер.
- Заблуждаюсь? - Том непонимающе уставился на него. - Уж не думаешь ли ты, что у них тут полно развлечений? Балы и концерты? Аукционы по распродаже имущества банкротов? Парады на День независимости? Банды налетчиков? Ты так считаешь?
- Я считаю, что плотину взрывать нельзя, Том, - ответил Дортмундер. Не станешь же ты топить всех этих людей, что спят в своих - или чужих кроватях, из-за семисот тысяч.
- Триста пятьдесят, - поправил Том. - Половина денег твоя, Эл. Эти деньги принадлежат тебе и тем ребятам, которых ты пожелаешь пригласить.
Дортмундер посмотрел ему в глаза:
- Неужели ты действительно готов это сделать? Неужели ты и впрямь готов убить сотни людей из-за трехсот пятидесяти тысяч долларов?
- Я перебил бы их и по доллару за голову, - ответил Том, - если бы это помогло мне уехать отсюда и обосноваться в милой моему сердцу Мексике.
- Том, ты, похоже, слишком долго просидел за решеткой. Для тебя убить сотню людей - что ногти подстричь.
- Ничего подобного, Эл, - ответил Том. - В этом и состоит главное затруднение. Будь это чем-то вроде стрижки ногтей, я бы подстриг их сам и забрал все семьсот кусков. Если я чему-то и научился в тюрьме, так это тому, что мне больше нельзя действовать в одиночку. Ты знаешь, я всю жизнь был одиноким волком - за исключением тех времен, когда рядом были Бэби, Дилли и вся их команда. Вот почему я так много болтал, когда тебя подсадили ко мне в камеру. Помнишь, как я болтал без умолку?
- Чего тут помнить, - ответил Дортмундер. - Я и сейчас слушаю твою непрерывную болтовню.
Впрочем, он отлично помнил, как изумляла его в те старые добрые тюремные времена неуемная словоохотливость человека, который, во-первых, был знаменитым одиночкой и, во-вторых, умудрялся издавать огромное количество звуков, не шевеля при этом губами.
- Причина моей болтливости, - продолжал Джимсон, - как раз в том и заключается, что я всю жизнь был одинок. Поэтому всякий раз, когда рядом оказывался слушатель, меня словно прорывало. Видишь ли, Эл, - продолжал он, махнув рукой в сторону живописной долины, - все эти люди - не настоящие. Не такие, как я или даже ты.
- Неужели?
- Да. Если я голодаю три-четыре дня, ни один из них даже не почешется. Но в одну прекрасную ночь придет вода - и они захлебнутся, а я - нет. Я буду выкапывать свои денежки.
- Нет, Том, - сказал Дортмундер. - Мне плевать, болтай что хочешь, но плотину ты не взорвешь. Я и сам не очень законопослушный гражданин, но ты заходишь слишком далеко.
- Я лишь следую логике, Эл.
- А я - нет. Я не стану заниматься этим делом. Я не могу сам, своими руками, утопить сотни спящих людей. Не могу.
Том выслушал тираду Дортмундера, смерил его взглядом, помолчал и, пожав плечами, сказал:
- Что ж, тогда забудем об этом.
Дортмундер моргнул:
- Забудем?
- Ну конечно, - ответил Том. - Ты ведь у нас парень сердобольный, все эти годы ты читал какой-нибудь "Ридерз дайджест", а может быть, даже вступил в благочестивое братство. Беда в том, что я не слишком хорошо разбираюсь в людях...
- Тут ты прав, - согласился Дортмундер.
- Беда в том, что вы все какие-то ненастоящие, - продолжал Том. Какие-то скользкие, вас не ухватишь и не рассмотришь как следует. Короче, я ошибся в тебе и зря потратил два дня. Извини, Эл, я ведь и твое время зря потратил.
- Ничего страшного, - отмахнулся Дортмундер, хотя в душе у него оставался неприятный осадок: Том явно чего-то недоговаривал.
- Тогда поехали домой, - сказал Том. - Ты готов?
- Конечно, - ответил Дортмундер. - Ты уж извини, Том, но я не могу.
- Не беда, - сказал Том, переходя дорогу. Дортмундер шел следом.
Они сели в машину, и Дортмундер спросил:
- Так я разворачиваюсь?
- Нет, - ответил Том, - езжай по плотине, потом сверни налево. Мы спустимся в долину и выскочим на Сквозное.
- Отлично.
Они ехали по плотине, и Дотмундер никак не мог отделаться от неприятного ощущения, которое вызывал у него сидящий рядом серолицый молчаливый хладнокровный маньяк. У дальнего конца плотины виднелось маленькое кирпичное здание - вероятно, вход во внутренние помещения. Дортмундер притормозил, окинул здание взглядом и увидел латунную табличку с надписью:
"НЬЮ-ЙОРК. УПРАВЛЕНИЕ ВОДОПРОВОДОВ.
ГОРОДСКАЯ СОБСТВЕННОСТЬ,
ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН".
- Городская собственность? - спросил Дортмундер. - Так значит, это часть города?
- Конечно, - ответил Том. - Все городские водоемы принадлежат городу.
Рядом с домиком стояли три машины, на одной из них были опознавательные знаки патрульной службы городского управления полиции.
- Значит, их охраняет городская полиция?
- Сдается мне, - отозвался Том, - что самых умных и шустрых сюда не посылают. Впрочем, пусть тебя это не беспокоит, Эл. Ты захотел уволиться - и я тебя уволил. Оставь городских полицейских другому парню.
У Дортмундера засосало под ложечкой.
- Другому парню?
- Естественно. - Том пожал плечами. - Ты не единственный кандидат в моем списке, - равнодушно пояснил он. - Первый, но не единственный. Теперь мне остается лишь найти парня, в жилах которого побольше крови и поменьше молока.
Дортмундер убрал ногу с педали газа.
- Значит, ты так и не отказался от своей затеи?
Том удивленно развел руками:
- А разве я уже получил свои триста пятьдесят тысяч? Или, быть может, что-то изменилось, а мне и невдомек?