Чтобы запустить двигатель потребовался аккумулятор, при машине его не оказалось. Был ли он вообще или его кто-то воровски снял, но так или иначе, его следовало купить. Когда Галина Сидоровна слышала, что для магазина требуется дорогая покупка, ее такое известие повергало в тяжелое волнение, отчего она усиленно начинала потеть, на лбу у нее внезапно выступали светлые бусинки пота, она доставала из стола носовой платочек и осторожно промокала пот. Так было и на этот раз, когда Петр сообщил о необходимости купить аккумулятор и истратить порядочную сумму. Галина Сидоровна долго промокала пот, не глядя на Петра, потом спросила осипшим голосом:
— А без аккумулятора нельзя опробовать?
Петр услышал в ее вопросе сомнение в успехе ремонта, однако не обиделся:
— Хорошо, для опробования двигателя я приеду на своей машине и от своего аккумулятора заведу двигатель. Но потом все же покупать придется, — улыбнулся Петр на скряжнические странности Галины Сидоровны. Но эти странности ее шли от бережливости женщины, имеющей дела с общественными деньгами, которыми она жонглировала каждый день, и сберегала даже на мелочах. Но и мелочи бывают важны в экономике. Это Петр понимал по своим житейским навыкам не хуже директрисы магазина. Однако замечание по этому вопросу сделать поостерегся, все еще помня о своей временности и второстепенности в коллективе.
В этот день он поработал над коробкой передач, перебрал задний мост, проверил тормозные колодки, подкачал камеры и практически поставил машину на ход. А на другой день он приехал во двор магазина задолго до рабочего времени, залил масло, заправил своим бензином, не думая о собственных расходах, — запустить двигатель ему было важнее. С этой магазинной машиной, как это было ни странно, связывался вопрос его дальнейшей работы в магазине, и ради этого личные издержки отходили на второй план.
Как только жильцы начали выходить из дома, что указывало на то, что гул двигателя никого уже не разбудит, завел мотор. Он завелся легко, и Петр готов был прыгать от радости, внимательно его прослушивал, потом глушил и опять заводил несколько раз, и, наконец, сказал себе: Все, Петр Агеевич, победа за тобой. А жители дома, проходя мимо, задерживали шаги и смотрели на него, как на победителя. Петр дождался прихода работников магазина и перед тем, как пойдут в кафе на завтрак, еще раз завел двигатель, и все вышли посмотреть на ожившую развалюху и на того, кто вернул ее к трудовой жизни. А директриса обошла машину кругом два раза и сказала, не пряча радости:
— Спасибо, Петр Агеевич, за то, что наделил нас край нужной машиной, и за то, что снял с меня клеймо стыда за мое хозяйственное неумение, — и все другие работники радовались за новое приобретение и благодарили за его мастерство. По существу еще за одно мужское мастерство, а в женском коллективе мужское бескорыстное мастерство ценится вдвойне.
За завтраком разговор о машине продолжался, что ставило Петра Агеевича в центр жизни коллектива.
— Сколько времени, Петр Агеевич, вам еще понадобится, чтобы выехать? — спросила Галина Сидоровна, а, за ее вопросом стоял уже какой-то план, и за ее планом стоял и он, Петр Золотарев, временно вспомогательный рабочий, а потом зачисленный в постоянного шофера, и Петр с поспешной готовностью отвечал:
— По ремонтному делу за два дня управлюсь, а потом не мешает косметику навести, перед регистрацией это обязательно.
— Это что такое? — спросила Зоя Крепакова, уж ей-то машина нужна на каждый день.
— Покрасить надо кабину, кузов, который, если по-хорошему, новый бы сделать, сидение в кабине заменить, — и, улыбнувшись, добавил: — Ведь в ней вам придется ездить.
— Сколько же потребуется в итоге денег на все это? — опять с тревогой спросила директриса и очень выразительно посмотрела на Петра. И Петр понял ее выразительный взгляд и с такой же выразительностью ответил:
— Ежели купить такую новую машину, то на это потребуется близко к миллиону, впрочем, точно не знаю, может, и больше миллиона, а эта машина сколько нам стоит? Колеса еще походят, и вся машина в хороших руках послужит не меньше новой, конечно, расходов будет требовать.
Директриса помолчала, не меняя выразительности взгляда, затем спросила
— А фургоном можно ее устроить? — и залпом выпила чашку чая без сахара.
— Нет проблем, — уверенным тоном заявил Петр. — Можно заказать фургон, а дешевле будет, когда это сделаю я сам. Только уж материал прядется купить, — добавил Петр с понятной другим улыбкой.
Поднимаясь из-за стола, Галина Сидоровна позвала Петра в кабинет к себе тоном, в котором слышалось удовлетворение успехами будущего шофера в восстановлении бросовой машины. А может, и больше того — удовлетворением отношениями с рабочим человеком, обладателем руками и головой мастера. Именно такими словами хотелось Петру называться, а не ограничиться формальными деловыми отношениями. В словах деловые отношения ему слышалось нечто чуждое строю его натуры и строю его мыслей, нечто заговорщически тайное от него, рабочего человека, нечто такое, что делается за счет рабочего, но без его ведома. И вообще, какие могут быть деловые отношения между людьми, объединенными одним рабочим ритмом дыхания, одним планом действий, одной ясной целью, то есть одним объединяющим их делом, которым только и требуются взаимно понятные рабочие отношения? По его мнению, деловые отношения выдуманы людьми, которые имеют различные намерения и добиваются их исполнения за счет других. Ему эти отношения не подходят. В нем живет другая натура, воспитанная на общем деле, на общей пользе, на общем труде для общего блага.
Конечно, восстанавливая бросовую машину, он предполагал, что останется работать на ней при магазине, но восстанавливал машину в первую голову для общей пользы, уверенный, что благодаря восстановленной бесплатно машине он уже этим внесет вклад в доходы коллектива, и был беспредельно рад этому совершенному для общей пользы труду.
Когда он шел из кафе вслед за директрисой, он видел, как его провожали и доверяющие, и благодарящие взгляды продавщиц за его шоферской успех, и он радовался и своему мастерству, которое пригодилось и здесь, и не по деловым соображениям, а по своей рабочей совести. Однако не у всех рабочая совесть является началом жизни, а нынче жизнь и вовсе строится так, что рабочая совесть не только не лежит в начале жизни, а задвинута куда-то в сторону.
Но у него, у Петра Золотарева, рабочая совесть не сдвинута в сторону, она у него на первом плане и готова в любую минуту проявиться в рабочем деле на общую пользу. Да, во многом нынче дело на общую пользу отобрали, значит, и рабочую совесть выбросили на свалку, как старье, а без рабочей совести и мастерству не быть. Так вот и строится новая жизнь — без опоры на рабочую совесть, зато с опорой на глаза завидущие и на руки загребущие, и все — себе, все — себе, а рабочему с совестью — что? А рабочий бегает, гоняется хоть за каким-либо рабочим местом, ведь он — рабочий и рабочим останется всегда, только надо возвратить себе такое право — остаться всезначимым рабочим. И право на рабочую совесть возвратить, значит, — право на жизнь с рабочей совестью возвратить.
С такими мыслями он продолжал жить и в новой своей жизни. Вот подвернулось дело на общую пользу, и запела в нем рабочая совесть, и неважно, что никто не слышит этой песни, но она радует его, песня рабочей совести.
Галина Сидоровна оперлась на стол пальцами рук и, отвернувшись от Петра, минуту молча смотрела за окно, на куст жасмина. В чистом небе на голубом фоне стояли две темные, неширокие облачные полоски, а за кустом жасмина стояла автомашина, оживленная руками Петра Золотарева. Она стояла еще мирно, еще скособочившись на подставках, но уже погудевшая двигателем, уже поработавшая и дохнувшая жаром на хозяйку, подогрев в ней всякие мысли в будущее. Галина Сидоровна оторвалась от окна, повернулась к Петру и, сдерживая радость, сказала:
— Значит, машину мы запускаем… Это будет здорово, Петр Агеевич! У нас с ней связаны большие расчеты… Как мне с вами рассчитаться только — не знаю? — она смотрела на него добрыми, благодарными глазами, а через них просвечивалось и доброе сердце, о котором Петр уже знал.
Петр всегда, еще со времени своего сиротского детства, был чуток к сердечной доброте и с чувством благодарности за искренний добрый взгляд проговорил:
— Какой может быть расчет? На прокладки, кольца деньги давала бухгалтер. А ежели вы говорите о работе, так ее я произвожу в рабочее время, а то, что прихватываю вечера, так это все — по моей рабочей совести для общего дела, — и, улыбнувшись, добавил: — и по моей увлеченности, так на все это — моя добрая воля.
Галина Сидоровна села за стол и приняла СВОЮ обычную позу: локти на стол, кисти в перекрест, выдающаяся грудь скрыта за толстыми локтями — деловая поза для делового разговора. Она указала глазами Петру на стул и сказала:
— Вы подсчитайте, сколько потребуется денег на сооружение фургона… Должно быть, к тому времени возвратится Левашов, а вам за сооружение фургона обязательно заплатим, — в ее тоне Петр уловил какое-то смущение и неуверенность, даже несмелость.
Наверно, не осмелится сказать, что кончилась моя работа в магазине — мелькнула для него убийственная мысль, и он тотчас решился сказать то, что занимало его мысли все дни ремонта машины, однако спросил тоже несмело:
— А что, Галина Сидоровна, у вас нет намерений машину использовать?
— Как так нет намерений? Обязательно будем использовать, иначе, зачем ее и приобретали?
— И шофер у вас уже есть на примете?
— Вот о шофере я еще не думала и хотела попросить вас подумать, — и с какими-то загадочными мыслями поглядывала на Петра, все косила на него глазами с каким-то раздумьем.
— Тогда возьмите меня в шоферы, будете всегда в надежде, что машина будет в исправности постоянно, — пошел Петр в атаку напрямую, поняв, что директриса взвешивала мысли о нем, а по-другому от безработицы и не увернешься, и хлеб для детей другим порядком не выпросишь. И чего в такой мотивации к труду у рабочего человека больше — заинтересованности или неназываемого насилия, невидимого принуждения, или добровольного согласия на все ради куска хлеба для детей. И хотя за всем этим Петр не только почувствовал, но и наглядным образом понял свое рабское унижение. Однако он отбросил все свое самолюбие ради возможности получить постоянную работу, да и хозяйка, как он уже знал, по советскому человечная, с заботой к людям в сердце.
— Признаться, Петр Агеевич, у нас в коллективе на счет вас созрело другое мнение, — не сразу ответила директриса, на ее лице тихо бродило выражение раздумья, затем, улыбнувшись, посмотрела на него прямым и откровенным, доверчивым взглядом, что Петра обнадежило, но он все же с тревогой спросил:
— Что, неужто не угодил чем-то всем? — и смущенно покраснел от небольшой своей хитрости.
Галина Сидоровна, похоже, не заметила его смущения и спокойно ответила:
— Напротив, Петр Агеевич, успокойтесь. Вам выказано общее доверие, и все заинтересованы вас закрепить в коллективе… А вы вот, можно сказать и должность себе создали… Что ж — шофером, так шофером, это, пожалуй, не менее важно для нас всех, оформим вас на работу шофером…
— Спасибо, Галина Сидоровна, заверяю вас — не пожалеете… Кто живет с рабочей совестью, тому можно доверять, — не торопливо, а основательно поблагодарил Петр, но не спешил уходить, чувствуя, что директриса не окончила разговор с ним.
И верно, он угадал, Галина Сидоровна заговорила с ним как с человеком, с которым можно поделиться своими трудностями и мыслями.
— Это вы очень правильно на счет рабочей совести, — доверчиво глядела на него директриса, — Советская власть и держалась на рабочей совести. Жаль только, что у нас отобрали и Советскую власть и рабочую совесть, а как все это теперь вернется — трудно сказать, — говоря это, Галина Сидоровна как-то искоса, будто со стороны, с отдаления внимательно всматривалась в Петра. Петр это заметил и, будто отвечая на ее присматривание к нему, воскликнул:
— Вернется, обязательно вернется, Галина Сидоровна!
Галина Сидоровна словно приблизилась к нему взглядом, доверчиво улыбнулась и откликнулась:
— А пока вот действует не рабочая совесть, а стремление урвать, урвать у другого, возобладало одно правило — только пожива за счет других. Вот веду переговоры с художниками — обновить рекламное оформление оконных витрин, так вот они мне отвечают: восемьдесят тысяч… Интеллектуальный труд, видите ли, дорого ценится… Не могу терпеть такого нахальства, слов нет для возмущения!
Петру Агеевичу показалось, что директриса сказала длинную речь, состоящую из не связанных между собой частей. Последняя часть речи Галины Сидоровны негаданно обожгла его дерзкой надеждой, и он тут же поймал эту надежду:
— Моя жена хорошо рисует и чертит, правда, она не художник, а инженер-конструктор, но витрины она разрисует не хуже художника, и тысяч вам не будет стоить.
Галина Сидоровна живо взглянула на Петра, как ему показалось, с удовлетворением и спросила:
— И, наверняка, без работы?
— Да, уже почти два года… Так, подрабатывает кое-чем.