— Да, небо, что умытые ото сна голубые глаза — не то детские, не то девичьи… А погода будет ведренная…
Петр и сам мог сделать сравнение цвета неба с цветом глаз, только с цветом глаз Татьяны, и у него мелькнула мысль, что у жены глаза, похоже, космической голубой чистоты и глубины, и зрачки глаз, — как космические кристаллы. Может, и правду говорят, что человек космического происхождения. Но всего этого Петр не сказал Борису Михайловичу: не должно выпячивать святость своей любви, которая привержена только его сердцу.
Окинув широким взглядом небо, и заметив на северо-восточной стороне небосклона небольшое облако, он только сказал:
— А это одинокое облако вроде как заспалось с ночи и застыло перед солнцем в одиночестве.
— Да, вроде как оробело перед восходом, — улыбнулся Борис Михайлович. На этом ранний разговор закончили, и Петр сел в машину, выехал со двора в школьный проулок. К гастроному он подъехал раньше всех и еще походил вокруг машины с ревизией и наметил, если ничего экстренного директриса не придумала, провести завтра подоспевший техуход машине.
Вскоре стали идти работницы прилавков. Первой пришла завскладом Аксана Герасимовна Червоная: она разблокировала охранную сигнализацию. Имея несколько минут свободных, она употребила их на пополнение своих запасов информации и расспросила Петра Агеевича о Татьяне Семеновне, в частности, ей было интересно, как жене Петра, инженеру по профессии пришлась работа в школе, как отдыхают дети в деревне, что они с женой уже собирают на дачном участке.
Затем пришла Зоя Крепакова и осведомилась, готов ли Петр Агеевич со своей машиной в ранний рейс. Вслед за ней, как по сговору, пошли остальные работницы и каждая, идя в магазин и встречая Петра Агеевича у машины, считала необходимым остановиться подле машины и переброситься с Петром Агеевичем не только утренним приветствием, но и ласковым словом.
Галина Сидоровна и бухгалтер прошли уже через разблокированный парадный вход. Только пройдясь по магазину и заглянув в кафе, директриса вышла во двор и тоже приветливо поздоровалась с Петром Агеевичем, бодро и весело говоря:
— Ну, коль Петр Агеевич в свое время на месте, значит, у нас все в порядке!.. А наша старательница в исправности? — похлопала по крылу машины, будто погладила с благодарностью, и было понятно, к кому относилась ее благодарность.
— Да, служит, как и обещала, широко улыбнулся Петр. — Но на завтра намечаю небольшой технический уход, ежели вы ничего экстренного не планируете.
Галина Сидоровна молча прикинула завтрашний день и ответила:
— Завтра, пожалуй, можете с утра заняться машиной. А на будущее нам придется съездить кое-куда за город, в районы. Сейчас же идемте — посмотрим, что у нас всплыло по плану.
Она, конечно, хорошо помнила и знала, что у них по плану, она еще вчера просмотрела, что хранил в своей памяти и что подсказывал компьютер, но так было заведено ею в практике руководства коллективным народным предприятием — все искать, рассчитывать, планировать и исполнять совместно, всем вместе каждому персонально.
Вслед за Галиной Сидоровной и Петром Агеевичем в кабинет вошли заведующие отделами, Зоя Крепакова и бухгалтер.
После подсчета наличия товаров выяснилось, что сегодня надо ехать на фабрику за макаронами.
Дело для Петра было уже знакомое, вполне им освоенное, в том числе и с финансово-документальной стороны. И он, не теряя времени, поехал на фабрику. Выезжая со двора, он между делом заметил, что одинокое утреннее облако, словно бы проснулось и, взбодренное солнцем, двинулось на город.
Петр держал в бок от облака, но когда он вывернул на улицу, где стояла фабрика со своей железной трубой, облако вдруг моргнуло огнеметным глазом, и Петр сквозь гул мотора явно услышал молодой, задорный громовой голос облака. Тотчас на капот и лобовое стекло упали редкие капли дождя. Капли рассыпались от капота хрустальной пылью, потом они зачастили и под солнечными лучами вставали вокруг бликами радуги, а по стеклу и вовсе потекли ручейки радуги. Но дождик был несмелый, словно робел перед тихой яркостью разгоравшегося дня и пролился поспешно и бесшумно.
Обычно к воротам фабрики собиралось с утра несколько машин. Петр подъехал первым и, зная распорядок работы фабричной конторы, не спешил выходить из машины, а дождик для ожидания был кстати. Но вот на стекле прыгнули последние капли, тучка отступила вбок, и Петр выпрыгнул из кабины на влажный асфальт, вынул ключ зажигания, захлопнул дверцу и, не спеша, направился в контору. На совершение всех формальностей ушло более получаса.
Только по предъявлению накладной и пропуска Петр получил разрешение на проезд к складу готовой продукции, где неизменной пирамидой высились заклеенные картонные коробки с макаронами, размеченными по сортам и видам. Петр должен был получить изделия высшего сорта. Его встретил приветливо и ввел в помещение уже знакомый заведующий складом. В складе были еще две молодые женщины — рабочие склада. Они тоже встретили Петра как старого знакомого приветливо, но сдержанно. Заведующий был плотный, но шустрый мужчина средних лет с широкими светлыми под помятую солому бровями, на нем были беретка и помятый халат темно-синего цвета. Он быстро, с показной готовностью совершил все формальности с документами и приказал женщинам отсчитать от пирамиды нужное количество коробок.
Сложив коробки в кузове и пересчитав их в присутствии одной из женщин, Петр закрыл и замкнул фургон, пошел вслед за кладовщиком в его конторку для оформления документов получения макарон и пропуска на вывоз со склада.
Кузьма Силантьевич не спешил отпускать Петра. Прежде, чем оформить документы, он закурил сигарету и стал, вопреки обычной своей торопливости, расспрашивать Петра о том, как ему работается, какие люди в магазине торгуют, а директрису магазина он знает хорошо: деловая женщина, на торговое дело смотрит с умом, знакома со всеми ходами и выходами в торговле. Ну, и Петру Агеевичу должно быть ведомо по торговому смыслу, откуда в торговле, например, получается навар и сколько его перепадает каждому продавцу.
Петр постепенно вслушался в слова Кузьмы Силантьевича, и что-то фальшивое, скрыто-намеренное послышалось в словах кладовщика, хотя в самом голосе этого не проявлялось. Петр внимательно взглянул в глаза Кузьмы, но и в глазах, притененных под соломенными бровями, как под застрехой, никакого замысла не заметил, они у Кузьмы вообще были как посторонние на буроватом лице, жили своей жизнью стороннего, равнодушного созерцателя. Что-то в нем оттренировано, отработано относительно всяких неожиданностей, — подумал Петр и на слова Кузьмы ответил:
— Не знаю, я за нашими продавцами даже такого намека, чтобы погреть руки на общем деле, не замечал. Может, где-то что-то такое и есть, а в нашем магазине нет такого, за что на сто процентов ручаюсь.
Кузьма Силантьевич косовато, вроде как со стороны, внимательно посмотрел на Петра Агеевича, высматривая на его лице отражение наивности или глупости. А в искренность он не верил, как и в честность человека, причастного к торговле, он не только не верил, но считал невозможным бескорыстное пребывание в этой сфере. Торговую сферу он относил к среде, замешанной на сделках, обмане, и вообще на скрытом обкрадывании. Он осторожно, с украдкой улыбнулся и будто бы без задней мысли возразил:
— Предположения такие у тебя от твоей неопытности. Все, о чем ты сказал, легко проверить.
— Каким образом? — насторожился Петр.
Кузьма Силантьевич некоторое время помолчал, два-три раза взглянул на Петра Агеевича, прикидывая в уме, что за человек перед ним, этот Петр Агеевич? И, причислив его к тем людям, которые всегда готовы к тому, чтобы использовать случай поживиться, но хитрят, отбросил сомнение и предосторожность и напрямую сказал:
— А вот так: я тебе дам сверх того, что ты получил, килограмм сто макарон, а ты кому-то отдашь продать без учета, а деньги возьмешь себе. Ну, за продажу дашь четвертую часть продавщице или кому-то другому.
Кузьма Силантьевич устремил на Петра Агеевича прямой, пронизывающий и вместе настороженный взгляд, готовый отпрянуть назад, на заранее подготовленную и проверенную позицию.
Вон оно что, — тотчас разгадал Петр затею завскладом. — Ловушку вознамерился мне устроить, но сам же и попался в нее… Нет, с тобой я не играю в кошки-мышки, не на того нацелился, — и пронзительно посмотрел на завскладом, твердо и категорически сказал:
— Нет, Кузьма Силантьевич, для такого эксперимента поищите другого партнера. А со мной — будем считать, что ты ничего подобного мне не предлагал, а я от тебя ничего такого не слышал. И разойдемся по-доброму, будто меж нами ничего не было.
Онемевший от неожиданного разоблачения Кузьма Силантьевич смотрел на Петра бегающими, испуганными глазами, а по лицу его от крыльев носа ползла злая бледность — действительно, не на того попал, или на очень хитрого попал. Но в следующую минуту он справился со своей растерянностью. Не простой, видать, ты тип. Но меня ты не пройдешь. Я с тобой еще поиграю, — промчалась мысль в его голове, и он наглым тоном проговорил:
— Ты это о чем? Я ведь тоже могу сказать: я от тебя ничего не слышал, и ты мне ничего не предлагал.
Такого провокационного, подлого оборота Петр не ожидал, да и предполагать не мог по своей честности и негрешимости совести. Но сдержал себя, подумав, что, очевидно, лучше будет, если разговор закончить на оборвавшейся ноте. Но завскладом, отдавая накладную, вдруг протянул ему руку, говоря:
— Всего доброго, Петр Агеевич, до следующего приезда, — он еще тешил себя тем, что неудачно или поспешно забросил сеть и что все можно повторить, ежели зайти с другого бока.
У Петра Агеевича не было времени обдумать прощального жеста заведующего складом, он механически подал ему руку и вышел к машине. Всю дорогу на обратном пути в нем кипело чувство возмущения. Его возмутило не то, что сегодня он получил лишнее подтверждение тому, что в нынешнем либеральном обществе все отношения уже стали строиться на воровской основе, а то его возмутило, что именно его заподозрили в возможности втянуть его в орбиту воровских отношений.
Пока он молча разгружал и передавал коробки с макаронами, удивляя Аксану Герасимовну своей рассерженной молчаливостью, у него явилась мысль, что за это время заведующий складом мог позвонить Галине Сидоровне и подсунуть под него какую-нибудь провокационную мину. От такого жулика можно всего ждать. Хотя у таких ворюг все должно быть просчитано, ишь, как он мне ответил насчет того, если я стану его разоблачать, — вертелись мысли в голове Петра. И он решил тотчас пойти к директрисе и обо всем происшедшем с ним рассказать ей.
Галина Сидоровна выслушала его внимательно, потом поднялась, молча подошла к окну, пересмотрела стоящие там в небольших горшочках комнатные фиалки с синими, белыми и чуть розоватыми нежными цветочками, потом потрогала сначала зеленые листочки растений, потом осторожно дотронулась до цветочных лепестков. Петр с недоумением смотрел на нее, теряясь в догадках, отчего она отвернулась от него и молчала и что думала о нем после его рассказа, как после его признания относится к нему, и вообще, будет ли у нее и дальше на будущее доверие к нему, не заподозрит ли чего за ним?
Но вот она повернулась от окна, внимательно взглянула на него и улыбнулась мягкой, доброжелательной улыбкой. Вернувшись к столу, она заговорила:
— Вы, наверно, думаете, Петр Агеевич, что после вашего рассказа я утрачу к вам доверие и переменю отношение?
— А что иначе я могу думать? Вы правильно угадываете мое душевное настроение, — несмело ответил Петр.
— Отбросьте свои сомнения и работайте спокойно: ни я, ни кто-нибудь другой в магазине в вас не имеет никакого сомнения, напротив, все робеют перед вашей честностью и предвзятостью в этом смысле. Поверьте моему слову и, если хотите, моему признанию, — она говорила серьезным тоном, без улыбки и без своей неизменной мягкости, а глаза ее светились все же ласковым блеском.
— Спасибо, Галина Сидоровна, за доверие, за то, что не держите подозрения по отношению ко мне, — с сердечным чувством признательности проговорил Петр и почувствовал душевное облегчение.
К нему вернулось чувство уверенности в том, что в магазине не будет поколеблено доверие к нему за его гражданскую непогрешимость и человеческую честность, которую, оказывается, он берег пуще всего и на которую посягнул заведующий складом макаронной фабрики. И в этот же момент появилась мысль, что очень просто можно потерять самую большую награду, которой человек награждается от рождения, — честность! А другой силы, скрепляющей отношение людей между собой, и нет для праведной жизни. Сейчас Петр еще раз уверился в этом.
— Но на будущее, Петр Агеевич, вам с заведующим складом, с этим Кузьмой, надо быть настороже, теперь от него надо ждать провокации, — продолжала Галина Сидоровна.
— Какой? — усомнился Петр, и это сомнение исходило опять же от его болезненной честности, а честный человек, всегда страдающий детской наивностью, нуждается в защите, в предупреждении, а то и в житейском научении.
— Очень простой, — предупредила Галина Сидоровна из своего опыта, — вам опять-таки придется ездить к этому Кузьме, он и воспользуется моментом, подсунет вам в машину три-четыре ящика макаронов сверх того, что будет указано в накладной, потом шепнет на проходную, вас задержат, якобы, с украденными ящиками. В минуту охрана составит протокол задержания. И потом доказывай, что ты не верблюд.
Петру тотчас представился весь ужас возможной провокации и его бессилия в таком случае для оправдания.
— Да, действительно, такое может получиться, — с некоторым испугом проговорил Петр, растерянно взглядывая на Галину Сидоровну. — Как же мне оборониться от такого подлога?