170056.fb2
Засунул карандаш за ухо и встал.
— Закончили? — спросил доктор Бостон. — Хорошо. Пожалуйста, расскажите нам о своей жизни.
— Это довольно долго — всю жизнь рассказать.
— Начните с того, как вы здесь оказались.
— Я взорвал дядин банк. — Одноклассники подняли головы и повернулись к Твилли. — Филиал, — добавил он. — Не центральное отделение.
— Почему вы это сделали? — спросил доктор Бостон.
— Я кое-что узнал.
— О вашем дяде?
— О ссуде, которую он выдал. Очень большую ссуду весьма поганым людям.
— Вы пытались поговорить об этом с дядей?
— О ссуде? Несколько раз. Он не особо меня слушал.
— И это вас разозлило?
— Нет, обескуражило. — Твилли прищурился и сцепил пальцы на затылке. — Огорчило, расстроило, обидело, пристыдило...
— Но еще и разозлило? Ведь человек должен быть очень зол, чтобы взорвать здание банка.
— Нет. Человеку нужно решиться. Я решился.
Доктор Бостон поймал на себе удивленные взгляды слушателей, ждавших его реакции.
— По-моему, вы уходите от ответа, — сказал он. — Что думают остальные?
— Я ни от чего не ухожу, — встрял Твилли. — Купил динамит. Приладил запал. Взял на себя ответственность.
— Угрохал кого-нибудь? — спросил сосед по парте.
— Разумеется, нет! — рявкнул Твилли. — Все происходило в воскресенье, когда банк закрыт. Если б я реально взбеленился, устроил бы это в понедельник утром и удостоверился, что дядя в здании.
Некоторые условники согласно закивали.
— Мистер Спри, — сказал доктор Бостон. — Человек может терять рассудок без припадков и буйств. Злость — одна из тех сложных эмоций, которые легко выплескиваются, либо глубоко прячутся, так глубоко, что мы их зачастую не распознаём. Я хочу сказать, что где-то на подсознательном уровне вы были невероятно злы на дядю — и, возможно, по причинам, не имеющим никакого отношения к его банковской деятельности.
— По-вашему, одного этого мало? — нахмурился Твилли.
— Я имею в виду...
— Он дал ссуду в четырнадцать миллионов долларов горнорудной компании, которая теперь дырявит землю на Амазонке. Что еще требовалось?
— Похоже, у вас сложные отношения с дядей, — сказал доктор Бостон.
— Я его почти не знаю. Он живет в Чикаго. Там же и банк.
— А в детстве?
— Раз он сводил меня на футбольный матч.
— Ага! В тот день что-нибудь произошло?
— Угу. Одна команда победила другую, и мы пошли домой.
Класс посмеивался, и настала очередь доктора Бостона управлять сложной эмоцией.
— Послушайте, все просто, — сказал Твилли. — Я взорвал здание, чтобы в дяде пробудилась совесть, понимаете? Чтобы он задумался о своей жадности и неправильной жизни. Я все это изложил в письме.
— Да, письмо в вашем деле. Но вы его не подписали.
Твилли развел руками.
— Я что, похож на идиота? Закон не разрешает взрывать финансовые учреждения.
— И любые другие.
— Так мне сказали, — пробормотал Твилли.
— Но все же на подсознательном уровне...
— У меня нет подсознания, доктор. Я это и пытаюсь вам втолковать. Все, что происходит в моем мозгу, лежит на поверхности. Как на плите: я все вижу, могу попробовать, подрегулировать огонь. — Твилли сел и помассировал виски.
— Если у вас нет подсознания, мистер Спри, — сказал доктор Бостон, — вы — биологический уникум. Сны видите?
— Никогда.
— Вы серьезно?
— Серьезно.
— Совсем никогда?
— Ни разу в жизни.
— Не заливай, мужик! — махнул рукой другой условник. — Чё, и кошмары не снятся?
— Не-а, — ответил Твилли. — Я не вижу снов. Может, если б видел, здесь бы не оказался.
Он послюнявил карандаш и вернулся к сочинению, которое после занятия сдал доктору Бостону. Психиатр не сказал, ознакомился ли с этим творением, но на другое утро, как и все последующие четыре недели, стенку на задах класса подпирал вооруженный охранник. Доктор Бостон больше не вызывал Твилли Спри на разговор. По окончании срока Твилли получил нотариально заверенную справку о благополучном прохождении курса самоконтроля, и его передали куратору условно осужденных, который похвалил подопечного за успехи.