— Да? — Я усмехнулась.
— Да. Он мне сам говорил. Я тут в морге был, мы с ним языком зацепились, он мне сказал, что до сих пор любит только тебя, что ты для него единственная женщина. Чего тебе еще надо?
— Леша, давай не будем. Тебе все равно не понять.
— Это почему же? Я что, дурак?
— Ты мужчина.
— И что же?
— Как говорил Бендер, поскольку милиционеры могут быть приравнены к детям…
— Но я же не милиционер!
— Но можешь быть приравнен. У нас психология разная. Мы — разные животные.
— Интересно, чем же?
— Да всем. Я никогда не пойму твоей логики, а ты моей.
— Да при чем тут логика? О, дельце новое? — Горчаков схватил с моего стола пачку листков по убийству Антоничевой.
— Хочешь порасследовать?
— Да ни в жисть! — Он отбросил листочки, как будто они жгли ему руки. — А чего за дело-то? Надежурила по городу?
— Ага.
— Убой?
— Ага.
— Повезло, в свой район выехала. За дверью стукнуло.
— Лешка, — сказала я, — ты опять свою дверь не закрыл? Там кто-то шастает. Еще дело сопрут…
— Ой, хоть все, — отмахнулся Горчаков. Тут зацарапались в мою дверь. Горчаков выглянул в коридор и заорал на всю прокуратуру:
— Андрюха! Сколько лет, сколько зим!
Я тоже подошла к двери и выглянула в коридор. Горчаков с Синцовым уже обнимались. Пока они были заняты друг другом, я оперативно поправила челку и подкрасила губы перед зеркалом. Теперь можно и с Синцовым поздороваться.
— А я к Маше, — сказал Синцов, когда они наконец оторвались друг от друга.
— Ах, к Маше! Тогда надо чайку попить! Машка, ставь чайник!
— Давно поставлен, — — сказала я. — Пока вы облизывали друг друга, я уже на стол накрыла.
К моему удивлению, Синцов достал из кармана и положил на стол пакет с четырьмя слоеными пирожками.
— Горчаков, — сказала я, — вот и еда прибыла.
— А чего так мало»? — разочарованно сказал он, приподняв пакетик. — Мне эти плюшки на один понюх. Надо было десять брать.
— Лешенька, — ласково сказала я, — а тебя вообще приглашали? Видишь, Андрей ко мне пришел. И пирожки принес на двоих, а не на троих. Ведь пять на два не делится? И четыре на три тоже.
— Тоже мне лиса Алиса, — проворчал Горчаков, но руки от пакетика убрал, и даже налил мне чая и чашку подвинул поближе.
— Подлизываешься?
— Подлизываюсь, — признался Горчаков, — в надежде, что из чувства благодарности ты пожертвуешь мне пирожок.
— Слушайте, какие вы меркантильные, — отметил Андрей, с легким удивлением наблюдавший за нами, — вы еще о чем-нибудь, кроме еды, говорить можете?
— Можем, — ответила я, — о пяти нераскрытых убийствах как раз и поговорим.
— Так, что за убийства? Почему я не знаю? — промычал Горчаков с набитым ртом. Пирожок ему и вправду на один понюх.
— Мне дают в производство серию, пять убийств со всего города…
— А я? — подозрительно спросил Горчаков, сделав мощное глотательное движение.
— Что — ты?
— А почему тебе, а не мне?
— Завидно? Потому что я выезжала в субботу на один из этих трупов.
— А я что буду делать?! — заныл Горчаков.
— А на тебя возложена почетная обязанность обеспечить мне спокойную работу по спецпоручению.
— Чего?! — завопил Горчаков, переводя взгляд с меня на Синцова и обратно.
— Того. Я же буду работать по серии, а ты будешь расследовать дела района.
Лешка недоверчиво хихикнул:
— Андрюха, скажи ты ей, чтобы так не шутила с пожилым отцом семейства. Меня же кондратий хватит.
Синцов ласково потрепал его по голове:
— Спи спокойно, дорогой товарищ. Девушка правду говорит.
— Предатель! — повернулся к нему Горчаков. — Нас на бабу променял! Вместо того, чтобы поработать со старым другом…