— А почему бы это не предусмотреть сразу, когда дом строили? А потом, если торговая точка для жителей дома, почему вход в нее обязательно должен быть с улицы, а я вынуждена ходить к себе домой через темный двор? Кто для кого? Я для магазина или магазин для меня?
— Не барыня, и через двор походите.
— Вот-вот, и они так же рассуждают. А мы потом трупы осматриваем.
— Да что трупы, — поддержал меня Леня, — сколько «глухарей» в райотделах валяется: в парадной по голове дали, часы сняли, и привет. Вон, на следователя городской прокуратуры напали, челюсть сломали, и за что? Сапоги унесли и пальтишко. Нас сразу высвистали — мол, месть организованной преступности… Да какое там! Бытовуха. Никто не застрахован.
— Да уж. Хоть в центре, хоть в новостройках. Вон мы в двух парадных побывали; к ним же даже подходить страшно. Свернул с проспекта на тихую улочку — и уже не по себе. И это днем. А вечером или ночью? И дворы эти жуткие…
— Вон до революции дворники в каждом доме были. На ночь ворота закроют — мышь не проскочит. А кто припозднился — звонит, дворник ему откроет и до квартиры проводит.
— Ты так говоришь, как будто сам это видел, — рассмеялась я.
— Да вы представляете, как классно: во-первых, свидетель стопроцентный, кто во сколько пришел и с кем; во-вторых, всегда понятой под рукой. Почему раньше всегда дворника на обыски приглашали?
— Лень, ну ты не обольщайся; дворники — тоже
люди. Думаю, что и с дворниками договаривались. Денежки все любят. А потом, в царской России преступность была та еще, на уровне.
— Ну да, в рабочих кварталах.
— А у нас сейчас все кварталы рабочие, даже исторический центр. Вообще, если бы от меня это зависело, я бы для начала просто лампочки вкрутила в подъездах. Представляешь, как это снизило бы уровень преступности?
— А что толку от ваших лампочек? — не согласился Ленька. — Помогли они убиенным женщинам? В три часа дня в парадных светло было.
— Потом я бы закрыла все входы в подъезды со дворов.
— А если нету входа с улицы?
— Тогда эти дома вообще подлежат сносу. Потом я уничтожила бы все дома сто тридцать седьмой серии, с лестницей, изолированной от квартир…
— А жильцов этих домов взяли бы жить к себе? Ну что, пошли?
Леня отворил передо мной дверь, ведущую к месту убийства первой жертвы маньяка. Мы зашли в подъезд и стали осматриваться.
— Зачем она в парадную потащилась? — спросила я Кораблева. — Никто из живущих тут ее не знал. Не в гости она шла, это точно.
— Бутылки при ней не было?
— То есть, не шла ли она распить бутылочку в одиночестве? А что б ей не распить ее на лавочке во дворе? Погода хорошая была…
На звуки наших голосов из квартиры на втором этаже высунулась женщина и сразу спряталась обратно.
— Ты видел, Леня? Мы ведем себя тихо, и то она поинтересовалась…
— Вы к тому клоните, чего ж она не видела жертву и убийцу? Может, она как раз после убийства стала проявлять бдительность.
— Вечно ты, Леня, все опошлишь. Ты вот лучше скажи мне, почему ни в одном случае нет свидетелей? Никто не видит, как убийца заходит в парадную и как выходит оттуда.
— Мало ли, — пробормотал Леня, поддав ногой какой-то черный пластмассовый предмет.
— Что это? — заинтересовалась я.
— Кассета от «Полароида», — нагнувшись, объяснил Леня. — Дерьмо, невесть сколько тут валяется. Кто-то мусор выносил, она и выпала.
— Леня, найди мне понятых, давай ее изымем.
— Ma-ария Сергеевна, вы рехнулись, что ли? Все, что на полу валяется, изымать будете? Прямо как ребенок, честное слово.
— Леня, а давай выясним, у кого из жильцов есть «Полароид»?
— Да вы меня на «слабо» не берите. Это пусть ваш Синцов выясняет, его специфика. Я борюсь с организованной преступностью, вы не забыли?
— Особенно на Староневском…
Махнув рукой на раздувшегося от спеси борца с организованной преступностью, я подняла кассету от «Полароида», завернула ее в бумажку и положила в сумку.
— Ну что? Куда теперь? — недовольно спросил Кораблев. — Надеюсь, я вашу жалкую тыщу, на которую вы раскошелились мне в долг, уже отработал?
— В прокуратуру. Спасибо, Леня, за твой самоотверженный труд.
В прокуратуре мое самолюбие было на сто процентов вознаграждено за утреннее унижение. Я простучала каблуками по коридору, даже не зайдя в канцелярию и не поинтересовавшись, на месте ли Горчаков. Но тут же ко мне в кабинет заскреблись Горчаков и Синцов с виноватыми лицами. У Горчакова в руках был чайник, Синцов держал пакет с пирожными.
— Маш, чайку попьем? — спросил Горчаков с интонацией мужа-подкаблучника, застуканного женой в постели с любовницей и пытающегося наладить брачно-семейные отношения.
Я равнодушно пожала плечами.
— Пейте.
— А ты? — спросил Синцов с интонацией любовницы, оттасканной женой за волосы в той же ситуации.
Я снова пожала плечами.
— Я с утра чая не хочу. Ренегаты переглянулись.
— Можешь радоваться, — мужественно сказал Горчаков. — Никого мы задерживать не будем.
— А что так? Испугались? Все-таки сотрудник администрации президента?
— Хуже, — мрачно ответил Синцов. — Он в Питер не прилетел.
— Да-а? А как же так? Он что, из аэропорта вернулся?
— Если бы. Он вообще пропал.
Я не удержалась и хихикнула: