Итак, пятёрку боевиков мы положили сразу же. Довыденко, Батура и Юдин выхватили кого-то из основной группы.
— Отход! — скомандовал я, даже не пытаясь предпринять какие-то оборонительные действия. Не та позиция, не то расположение группы, не для того задумывался сей манёвр. Весь успех в том, чтобы ужалить и быстро отойти. Но быстро отойти и раствориться за деревьями не получилось, слишком слаженно открыли огонь наши преследователи.
— Прикройте, командир, прикройте! — затрещал микрофон голосом Довыденко.
— Тушин, огонь! — последовала команда, и пулемёт Тушина тут же затарахтел в длинной, захлёбывающейся злобой очереди. Я поднялся на ноги и одним броском переметнулся на противоположную сторону хребта.
— Эдик, отход, всем отход! — заорал я в микрофон, и тут же, не дожидаясь ответа, выпустил длинную очередь в сторону наступающего противника. Надо было отходить как можно быстрее. И хотя до поры до времени моих бойцов прикрывал верх ската, оставаться на месте было чересчур опасно, ведь стоило боевикам сместиться чуть левее, и вся линия нашей обороны простреливалась буквально одной очередью. И потому:
— Отход! Отход! Отход! — как нескончаемое эхо в радиоэфире.
Илья не слышал голоса командира, раздававшийся лишь в наушниках лежавшего неподалеку Эдика, но по частой, беспорядочной стрельбе понял, Ефимов подал команду «отходить», и теперь основная часть группы пытается прикрыть их отступление. Илья втянул в себя воздух, напружинил руки, готовый сорваться с места, едва от старшего тройки поступит команда давать дёру. Но команды не было. Вместо того, чтобы командовать, Довыденко прилип к своему пулемёту и молотил куда-то в глубину укрывающего моджахедов леса. А противник подтягивался всё ближе. Илья попробовал выглянуть из-за укрытия и тут же едва не схлопотал в лобешник порцию брызнувшего в его сторону свинца. Ему показалось, что он даже успел увидеть фонтан летящих подле его лица пуль. Но, слава богу, они пролетели мимо, а Илья рухнул вниз и вжался в землю. Над головой шуршало, свистело, ухало, взрывалось, а он лежал, чувствуя лишь, как что-то прохладное и приятное на ощупь касается его щеки. Илья вначале даже не придал этому значения, затем, когда коснувшееся его нечто зашевелилось, невольно дёрнулся, стараясь не поднимать голову, чуть отстранился и скосил глаза, стремясь выхватить то место, где только что находилась его щека. Скосил и едва не подскочил с земли в воздух — по опавшим листьям, медленно изгибаясь всем телом, ползла маленькая, толстенькая змея. Если бы не быстро работающая мысль, Илья, наверное бы, всё же вскочил на ноги и, не обращая внимания на пули, всё настойчивее секущие свисающие к земле ветви, метнулся бы куда подальше — змей Илья не переваривал с детства! Но мысль работала быстро. Он понял, что буквально лежал на змее, но она не укусила. Значит, уже не укусит. Змея уползала. Медленно, степенно, будто для неё не существовало ни этой войны, ни этих укрывшихся за деревьями, за бугорками, спрятавшихся в ямах и поливающих друг друга свинцом людей. Змея ползла, настойчиво взбираясь по корневищам дерева вверх на чем-то приглянувшуюся ей площадку перед стволом старого, толстого бука. Илья заворожено следил за ней взглядом, завидуя её малости и незаметности на фоне огромности окружающего леса. Змея ползла, и вдруг её разорвало надвое, словно разрезало невесть откуда взявшимися ножницами. Обе половинки, извиваясь, начали скатываться вниз на всё ещё лежавшего у самой земли Юдина. Эта глупая, никому не нужная смерть вывела Илью из состояния почти безмятежного созерцания, вновь окунув по самые уши в тягостную суету непрекращающегося боя.
— Эд, отход! — заорал он, вскакивая. Грохот его автомата слился со звуками летящих со всех сторон пуль. — Отход! — вновь заорал он и, не надеясь быть услышанным, рванул за ствол ближайшего к Довыденко дерева. Но Эдик его всё же услышал.
— Прикрой! — крикнул он. Не дожидаясь ответа, вскочил на ноги и, пригнувшись, запетлял между деревьев.
— Отход! — в свою очередь крикнул Довыденко, падая и тут же нажимая спусковой крючок пулемёта. Грохот выстрелов, и вот уже прикрываемый им Юдин умчался далеко за спину…
Короткая заминка, смена магазина с кончающимися патронами и очередной крик:
— Отход!!!
Пулемёт Тушина на несколько мгновений смолк, чтобы разразиться выстрелами чуть дальше по склону. Отход продолжался. Вот напротив меня мелькнула высокая фигура снайпера Кудинова, а следом среди стволов деревьев показался маскхалат Тарасова. Пронёсся как метеор Чаврин, а Довыденко и его бойцов всё не было. Я уже готовился рвануть вперёд — к ним на помощь, когда мимо меня просочился прижимающий к груди руку Батура, почти тотчас мелькнул раскрасневшийся Юдин, а следом за ним, время от времени разворачиваясь и стреляя, показался старший тыловой тройки.
— Эдик, живее, живее, в лоб твою медь, живее! — ругался я, но нет, не в микрофон, а так, для души. Нажать тангенту я не мог, обе руки были заняты автоматом. Довыденко пробежал мимо, последовав за остальными, но я уже понял: просто так оторваться не получилось, противник сел нам на хвост и, разозленный собственными потерями, отпускать нас не собирался. Меня и ближайшего чеха разделяли метров сто. Но в трескотне и суете первой минуты стычки они упустили моё существование из вида. Так что первого рванувшегося вслед за моими бойцами ваххабита я срезал без особого усилия. Рванувшийся к нему второй бедолага тоже покатился по траве, зажимая оставленную пулей рану. Я уже готовился завалить следующего, но тут на меня обрушился такой огненный вал, что мне стало не до стрельбы. Уткнувшись в землю, я даже не пытался податься назад, я лежал и лишь слушал, как вокруг шуршит свинцовый град, падают срубленные ветви, чмокают разбиваемые всё тем же свинцом стволы деревьев.
— Отходи, прикрою! — голос Тарасова вывел меня из состояния тупого ступора. Его автомат перекрыл звук шлепающих вокруг пуль, а поддержавший отступление пулемёт Тушина не оставил мне времени на раздумья. Как в том кино, «сейчас или никогда». Резкий толчок от земли и, не разгибаясь, бросок в сторону. Что-то ободрало мне щёку, то ли заслонившая путь ветка, то ли нагнавшая меня пуля. Три шага вперёд и прыжок за тёмный ствол дерева.
— Отходи! — они продолжали меня прикрывать, я поднялся и, стараясь всё время держаться за деревом, побежал дальше.
— Виктор, отход! — И уже в микрофон: — Всем отход! — я тяжело дышал, хотя пробежал всего ничего — метров тридцать, а то и меньше. Постоять, отдышаться бы, но необходимо было двигаться дальше и как можно шустрее.
То, что обойти русских не удастся, Лечо понял почти сразу, как только он со своим отрядом в количестве двадцати человек спустился к подножию хребта. Мало того, что местность оказалась до безобразия пересечённой — небольшие бугорки чередовались с такими же неглубокими ямами (будто неведомые века назад здесь хорошенько потопталась огромная доисторическая свинья, оставив после себя вмятины от копыт и нарытые пятачком бугры), так всё это помимо прочего ещё и поросло мелкими деревцами, по которым стелились буйно разросшиеся на питательной почве стебли синеющей ягодами ежевики. Переплетаясь между собой, они образовывали крепкую, с трудом преодолимую сетку-стену. Приходилось буквально наваливаться на неё всем телом, подминать под себя и только тогда продираться вперёд. Возможно, здесь бы пригодился мачете. Подумав о нём, Лечо невольно помянул шайтана, и чувствуя, как и без того мокрая спина стала буквально сочиться потом, повёл группу дальше, удаляясь от хребта всё правее и правее. Он делал это в надежде найти кабанью тропку или хотя бы чуть более проходимый участок. Но надежды его оказались тщетны. От поминания шайтана перейдя на более привычный русский мат, «правоверный» моджахед упрямо вёл своих людей вдоль хребта, уже не рассчитывая опередить, а лишь надеясь подойти к его подножию и обойти спецов хотя бы после того, как их свяжут боем моджахеды, преследующие русских по самому хребту. Задача, поставленная Хаваджи Мирзоевым, оказалась невыполнимой.
Как я и ожидал, отрыва практически не получилось.
Мы быстро нагнали продолжавшего движение вперёд Прищепу и идущую с ним тройку Калинина. К подвернувшему ногу Гаврилюку прибавился получивший касательное ранение в бок и теперь ковылявший из последних сил Батура. Пока он крепился и шёл сам, но его маскхалат постепенно напитывался кровью. Сделанная наспех перевязка не смогла остановить кровотечения. Противник же двигался по пятам, ни в какую не желая прекращать преследование. И то, что нам вскоре вновь придётся вступить в схватку, сомнений не вызывало. Вопрос только когда именно. Так что ровная, поросшая толстыми деревьями и ограждённая по краю густыми кустами орешника площадка пришлась нам как раз кстати. Она показалась мне вполне подходящей для того, чтобы принять бой. Это место было удобным ещё и потому, что в сторону противника вела почти лысая, с редкими, мелкими кустиками проплешина хребтины, и лишь по её краям на склонах хребта разрастались ореховые заросли, ещё ниже плавно уступавшие место тёмным стволам буков.
— Юра! — остановившись, я протянул руку и придержал уже было начавшего обходить меня Калинина. — Остаёмся.
Сержант посмотрел мне в глаза и безропотно кивнул. Похоже, он решил, что я оставляю его для прикрытия всей группы. Но я пропустил тащивших Гаврилюка Ляпина и Баранова, пнул вперёд ни в какую не желавшего уходить Батуру, заставил следовать с уходящими своего старшего радиста рядового Каретникова и стопорнул всех остальных.
Сказанная шёпотом команда «К бою» заставила моих разведчиков рассыпаться в разные стороны и занять соответствующие тройкам позиции. Я оказался в центре в пяти шагах от залегшего справа за деревом Довыденко и почти бок о бок с угнездившимся в небольшой ямке фешником. Калинина я отправил на правый фланг, отрядив ему в напарники Тушина. Два пулемёта на одном фланге — мне показалось, что это вполне прилично, даже несмотря на численное превосходство противника. Радист Гришин, следуя моему указанию, оттянулся назад и занял позицию неподалеку от уже слившегося с местностью снайпера Кудинова. На левом фланге расположились Чаврин и Вячин. Мы, как могли, замаскировались и принялись ждать.
В душе Сашка негодовал. Как так: командир и кое-кто из ребят остались прикрывать группу… А он будет продолжать драпать? Они сейчас влезут в бой, а он, знай себе, будет уходить от них всё дальше и дальше? Уходить от них всё дальше и дальше… Он будет уходить, уводя пацанов, тащивших на себе так некстати подвернувшего ногу Алексея. Если бы не его нога, они бы уже давно ушли в отрыв, и никакие преследователи им были бы не страшны. А так… Командир остался, Калинин остался, а он… — продолжая идти вперёд, Прищепа казнил сам себя. Душой он рвался назад, к остающимся, но разумом понимал, что он нужнее здесь, в авангарде группы. — Да, он будет уходить, но кто лучше его выдержит направление? Кто лучше него проведёт группу по хребту и не натащит её на спрятанную под землёй мину? Кто сумеет заранее заметить опасность и предупредить остальных? Кто, в конце концов, будет командовать, если вдруг им встретится противник? Нет, пацаны, конечно, тоже не лыком шиты, но…
…Раздавшиеся за спиной выстрелы заставили вздрогнуть и прибавить шаг.
— Шибче парни, шибче! — бросил Александр через плечо, и все его мысли завертелись вокруг одного — постараться уйти как можно дальше, чтобы у группы появилась возможность окончательного отрыва от противника. Рассуждая подобным образом, Прищепа снова оглянулся: пара с носилками безнадёжно отставала.
— Гриша! — окликнув Ляпина, Сашка остановился, поджидая остальных. — К хренам носилки! Ствол Артёму. Хватай Алёшку на плечо — и в темпе.
— А сам? — как не парадоксально, а озвучил эту мысль Гаврилюк.
— Вот не мог ты себе шею сломать или хотя бы язык вывернуть! — зло огрызнулся Сашка. А почему бы не огрызаться, если каждый знает: идущий первым должен тащить по минимуму. Толку от вымотавшегося впереди идущего не много. Устанет, замотается и — проворонит… Каждый… хм, получается не каждый… вот, Гаврилюк, например. Мало того, что из-за его неуклюжести попали в такую передрягу, так ещё и с претензиями… Хорошо хоть заткнулся, а то бы и не посмотрел! — Прищепа ещё раз зыркнул в сторону замолчавшего снайпера и увеличил скорость движения. Все сомнения по поводу вдруг столь неожиданно проявившей себя совести отошли на задний план. В конце концов, самое главное сейчас вывести пацанов, а настреляться он ещё успеет. Впереди ещё месяц командировки.
«А с нашим командиром не зашаришься»! — от этой мысли Прищепа даже едва заметно улыбнулся. Ничего, командир нагонит, и ещё чехов наваляет! — И тут же тревожная мысль: — Лишь бы не обошли! Значит, теперь как можно быстрее и внимательнее, одно противоречит другому… Ствол вперёд, палец на предохранителе. Может, снять? Нет, почти бежим, палец на курок — и выстрел. Главное, смотреть в оба. Ничего, всё нормально. И под ноги смотреть, под ноги. Хорошо, кабанья тропа, пусть, пусть бежит, и я по ней, и ничего, что посередине хребта, ничего… Бог не выдаст, свинья не съест! А командир догонит… А это что впереди? Уф, показалось… Чуть в сторону не рванул. Ветка, а как ствол… Не нервничать, Шурик, не нервничать…»
На этот раз они не стали лезть напролом, а после небольшого промедления, разделившись на отдельные группы, начали атаку сразу с трёх сторон. Разве что не попытались обойти нас с тыла, — подумалось мне. И тут же сообщение от моего пулемётчика показало, насколько я ошибался.
— Командир, обходят! — доложил с правого фланга Калинин, и следом, казалось бы, вдалеке, прогремела первая очередь — противник перешёл к активным действиям. Грохнули в ответ наши пулемёты. Рявкнул гранатомёт, и полетевшая к нам граната, зацепившись за ветви деревьев, разорвалась где-то далеко на подлёте. Застучали автоматно-пулемётные выстрелы, зачмокали по деревьям пули, посыпалась вниз срубаемая листва и ветви. Но пока большая часть оставшихся со мной разведчиков, не видя противника, не сделала ни одного выстрела. Вот коротко огрызнулся автомат Тарасова, в ответ злобно загрохотал пулемёт, прилетела и разорвалась, не долетев, граната от ВОГа. Противник подтягивал основные силы. Хорошо, что выбранная мной позиция оказалась вполне удачной: небольшой уклон, ведущий в сторону чехов, создавал им определённые трудности при стрельбе из стрелкового оружия. Стоило нам пригнуть голову, как мы оказывались вне пределов досягаемости. Эх, если бы только лежать, но ведь требовалось ещё вести наблюдение и самим отвечать на огонь противника. В который раз я пожалел об отсутствии в группе ТР — трубок разведчика. Меж тем в поле моего зрения мелькнула камуфлированная фигурка. Мгновенная задержка на мушке, короткая экономная очередь, и уже изготовившийся для стрельбы чех исчез из поля моего зрения. Попал — не попал гадать стало некогда — в проёмах между деревьями появились новые бородатые фигуры. Где-то за спиной бухнула два раза подряд винтовка Кудинова. Рядом затарахтел РПК Эдика. Безостановочно гремел на левом фланге ПКМ Чаврина. Там, похоже, происходило что-то не слишком приятное. К сожалению, связи с левым флангом у меня не было.
Лечо почти успел. Он навалился на левый фланг русских почти одновременно с основной частью Мирзоевского отряда. Но кто знал, что спецы успеют выставить на нём пулемёт? Двоих его моджахедов срезало сразу, остальные попадали и стали расползаться за деревья. Сам Лечо, едва не угодив под сноп внезапно вылетевших пуль, отпрыгнул в сторону и распластался в небольшой, выкопанной дикими свиньями и от того вонючей канаве. Пулемёт бил практически не останавливаясь, окучивая его бойцов, прижимая к земле головы самых смелых воинов. А в те короткие мгновения, когда пулемёт замолкал и в хищной глубине его ствола переставал сверкать огонь, ему начинали вторить короткие очереди автомата. Лечо дважды пытался подняться, но оба раза над головой стремительным потоком воздуха проходила смерть. Дрожь колотила его тело, так что начали стучать зубы.
— Задавить огнём, задавить огнём! — напрягая глотку, заорал Лечо. Не в силах преодолеть свой страх, он, уткнувшись в землю, вскинул над головой оружие и, не глядя, а лишь выставив ствол в направлении противника, открыл частый, но беспорядочный огонь. Его поддержали, и постепенно инициатива стала переходить к воинам ислама, многократно превосходящим спецов по численности. Борясь со своим страхом, но продолжая дрожать всем телом, Лечо медленно приподнялся на локтях и, укрываясь за окружающей зеленью, пополз вперёд.
— Довыденко, прикрой! — мой крик потонул в грохоте гранатомётного разрыва. Взрывная волна отбросила меня в сторону, крепко приложив головой о вдруг ни с того ни с сего оказавшееся за моей спиной дерево. В глазах потемнело. Кажется, я на миг потерял сознание…
…С-суки! — меня слегка трясло, с правой разбитой брови на веко тоненькой струйкой стекала кровь. Сквозь звон в ушах слышались выстрелы, перемежаемые новыми разрывами. Слава богу, автомат оставался зажат в руке. Взгляд, брошенный в сторону только что оставленной позиции, и сам собой вырвавшийся крик:
— Довыденко! — отброшенный взрывом пулемёт, безвольно раскинутые руки, лицо, уткнувшееся в землю, мокрые, потемневшие волосы затылка и окровавленная ткань изодранного в клочья рюкзака.
— Кудинов, гранатометчиков… Кудинов… как понял? — и тотчас, опережая мои слова, одинокий, идущий со спины винтовочный выстрел.
— Есть! — и тут же очередной щелчок. Вот чертяка! Я, кажется, успел увидеть почти выскочившего в прогал и тут же повалившегося на спину чеченца, коричнево-чёрный раструб РПГ которого упал в глубину кустарника. Молодец, Куделя! Лишь бы не забывал менять позиции. И тотчас, словно в ответ на потерю гранатомётчиков, слаженный залп из ГП — двадцать пятых, глухие шлепки и грохот разрывающихся в кронах ВОГов. Осколки ударили по лопающейся листве, зашлёпали по коре окружающих деревьев, что-то ощутимо приложилось о мою спину, обожгло ногу. Вниз посыпались зелёная труха и ветки.
— Аллах акбар! — сквозь непрекращающуюся перестрелку крик на правом фланге и сразу же длинные, нескончаемо длинные пулемётные очереди.
«Калинин, Тушин?! Уф, живы».
— Ка-калинин… как там у тебя? — завывание развешенных на столбах проводов в зимнюю ночь — это гудят микрофоны наушников или мои барабанные перепонки?
— Ползут, сволочи! — голос сержанта едва слышен скорее из-за стоящего вокруг грохота, чем из-за сцепленных от злости зубов. Стреляю по мелькнувшей вдалеке тени и прислушиваюсь к какофонии боя. Меня беспокоит левый фланг, с которым нет связи. Там только эхо разрывов и перестук пулемёта. За то время, пока я пребывал в прострации, плотность огня едва ли уменьшилась. Так, надо срочно к Чаврину. И словно опомнившись:
— Юдин к Довыденко, живо! — сколько же секунд у меня ушло на принятие решений? Минута? Полторы?
— Командир, промедол! — потребовал боец, бросаясь к раненому.
— Идиот! — коротко, доходчиво, без объяснения причин. Чему его только учили?
— Витя, прикрой! — это не меня, это придурка Юдина, оттаскивающего раненого пулемётчика. Хорошо, если раненого… Всё, к Чаврину. Ху, ху, ху, — три коротких выдоха, набираясь решимости и бросок влево, пригнувшись почти к земле. Низко опущенные ветви бьют по лицу, чиркают, скрежещут о брезент «горки». О том, что пули проносятся совсем рядом, замечаю по срубаемым и падающим под ноги ветвям, хлюпающим звукам всасывающих пули деревьев. Небольшая канава. Прыжок. Не выпуская из рук оружия, кувырок через правое плечо, и последние метры по-пластунски, вжимаясь в землю, обдирая лицо и пальцы, держащие оружие, о шипы устилающей её ежевики. Вот они — вздрагивающий от толчков собственного пулемёта Чаврин и развернувшийся влево — почти в тыл Николай Вячин. Куда это он? А, всё ясно: добрый десяток «типов» прорвались далеко во фланг и теперь пытаются окучить моих парней слева. Ну-ну, счас. Меня им ещё не видно. Медленно поднять автомат. Немного успокоиться, задержать дыхание. Не обращать внимания на свистящие рядом пули — они все выше, гораздо выше, во всяком случае, хочется в это верить. Успокоить дрожание рук — всё-таки приложило меня здорово. Так, троих вижу. Задержать дыхание — мягкий спуск — ровная мушка, мягкий спуск — ровная мушка. Ну, гад, высунься, ну же! — Короткая очередь. Чех (похоже, сидевший на корточках за небольшим взгорком) подскочил, словно пытаясь отпрыгнуть от пронзивших его лобешник пуль и, взмахнув руками, грянулся навзничь. Кинувшийся к нему ваххабит, схлопотав свою порцию свинца (выпущенного то ли мной, то ли одновременно стрелявшим Николаем), рухнул рядом. Третий поспешно юркнул за деревья и благоразумно затаился.
— Ну, на хрен… — пулемёт умолк, сам пулеметчик перевернулся на спину, перехватив левой рукой окровавленное запястье правой. — Ё…
Я уже оказался подле него, но привычно потянувшись к ИПП, взглянул вглубь леса и, чертыхнувшись, дёрнул на себя пулемёт раненого Чаврина.