Мужчина покосился на него, пополоскал чаем рот, сглотнул.
- Если такой умный, что на себя товар не возьмешь?
- Я никогда не берусь за то, что не умею делать, - тихо, но отчетливо произнес Глеб.
Мужчина, крякнув, развернулся. Цепким взглядом осмотрел Глеба с головы до ног.
- Кто знает про товар? - едва слышно произнес он.
- Вы, я и хозяин груза. Мой человек передаст концы в Рязани.
- После этого он тебе будет нужен?
- Нет.
Губы мужчины сложились в плотную линию. Он хищно втянул носом воздух.
- Значит, договорились. Позвони Модному, скажи, я дал добро. Свой процент с него снимешь. - Он цыкнул зубом. - Работайте, нехристи, сами. Я "дурью" руки не мараю.
Он отвернулся, цепкими пальцами подхватил термос. Опрокинул, направив дымящуюся коричневую струю в крышу. Пахнуло мятой и липовым цветом. На пожухлой коже ладони мужчины синел контур парусника.
Даже с такого расстояния Глеб чувствовал затхлый запах мужчины. Запах пульсирующими ручейками сочился от морщинистой шеи, выползал из подмышек и дымком вился над пахом. Переполненный барак, тухлая пайка и мокрые сигареты без фильтра. Запах въелся в кожу навсегда, как окрик конвоя - в мозг. До самой смерти не избавишься.
"Авторитет, твою мать! Полжизни за решеткой, - подумал Глеб. - По вашей логике, братки, у зверей царем должен считаться не лев, а попугай. Живет триста лет - и все в клетке".
Он поморщился и, не прощаясь, вышел.
* * *
Глеб выпил кофе за стойкой кафе "Шоколадница" на Пушкинской. Из окна хорошо просматривалась стоянка машин у Министерства по делам печати и информации. Когда в ряд припаркованных машин вклинился черно-синий "Гелендваген" со знакомыми номерами, Глеб встал. Купил коробку самых дорогих конфет и вышел на улицу.
Обошел вокруг кинотеатра "Россия" - Минпечати прилепилось к нему сбоку - незаметно выскочил из-за угла на министерское крыльцо.
Предъявил пропуск на вахте.
В холле нужный ему человек, приехавший на "Гелендвагене", рассматривал газеты, разваленные на лотке. Головы не поднял, взглядом прошедшего мимо Глеба не проводил. Слишком профессионален, чтобы явно демонстрировать интерес.
Глеб, проходя к лифту, уловил нотку авантажного одеколона "Фенди", исходящую от мужчины. Сузил глаза.
"Профессионал, твою мать! Разъезжает на тачке стоимостью в месячную зарплату всего МУРа, душится "Фенди" и носит кожаный пиджак от Армани. Как там у Семенова? "Никогда Штирлиц не был так близок к провалу". Сгорит же, дурак. И всех сдаст, к бабке не ходи. У нас не гестапо, в ментовке отпрессуют так, папе Мюллеру даже не снилось".
Войдя в лифт, Глеб развернулся. Створки двери медленно захлопнулись, но он успел увидеть мужчину, развернувшего газету. Как учили, он проверялся, отслеживая всех, кто вошел в холл вслед за Глебом. Несмотря на элегантный костюм, было в его широкоплечей фигуре что-то неисправимо плебейское, от тупого физического труда идущее.
Глеб подавил улыбку.
В пустом лифте Глеб достал из бумажника триста долларов. Помедлив, добавил еще сотню. Вложил в конверт. Конверт прижал пальцами к белой изнанке коробки конфет.
Романтик раннего капитализма Чичиков совал в потные ладошки чиновников ассигнации: кому "беленькую", кому - "синенькую", кому - "красненькую". Невероятная неразбериха царила в финансах Российской империи! Это же тронуться можно, запоминая, кому какой цвет по табелю о рангах положен. Спасибо Гайдару, навел в России порядок. Теперь все и всюду берут "зелеными".
Глеб вышел на втором этаже. Не торопясь, прошел по коридору по пыльной, протоптанной, как тропинка в лесу, ковровой дорожке. Уныло-красной с зелеными каемочками. Некоторые двери были приоткрыты, из кабинетов доносились звуки мышиной министерской жизни.
Нужная дверь тоже оказалась приоткрытой. В щель тянуло запахом растворимого кофе и сдобы.
Глеб постучал и шире распахнул дверь.
- Клавдия Ильинична, доброе утро!
Молодящаяся дама пенсионных лет вскинула от удивления тонкие брови. Все остальное на ее лице было крупным: глаза, нос, губы и складки. Все, что выступало над столом, тоже было внушительным.
- Глеб Павлович! Какими судьбами? - мелодичным контральто удивилась она.
- Надо же, как я вовремя.
Глеб указал глазами на чашку кофе и тарелку с булочками, стоящие на какой-то ведомости.
- Ой, с утра запарка. Дома не позавтракала и здесь не дают.
Глеб протянул коробку конфет.
- Это вам к кофе, Клавдия Ильинична.
- Боже ты мой, красотища-то какая!
Она приняла коробку. Глеб чуть задержал ее в руках, дав возможность нащупать конверт. Дама стрельнула быстрыми глазками.
- С днем рождения, Клавдия Ильинична. Вчера ну никак не мог заскочить, вы уж извините.
- Да что вы, Глеб Павлович! - Она положила коробку на стол. - Какой там день рождения, так, почаевничали с девчонками да разошлись.
- Даже на мужской стриптиз не съездили? Скучно вы тут живете.
- А, куда нам до вас, капиталистов! Мы скромненько, в своей компании.
Клавдия Ильинична почему-то потупилась.
На мощной, как киль подлодки, выдающейся вперед груди, почти горизонтально лежал золотой кулон, которого Глеб раньше у нее не видел.
Клавдия Ильинична в министерстве занимала должность малозаметную, но на поклон к ней шли все, кто провозил через границу газеты и журналы. Таможня требовала бумажку, удостоверяющую, что издание не является рекламным. Клавдия Ильинична такую бумажку давала. Или - нет. Если уж совсем точно, то она ее брала и несла на подпись кому-то вышестоящему, кому табель о рангах лично брать не велит. Такса у Клавдии Ильиничны была божеская, и на жизнь хватало, и желающих поскандалить не находилось.
- Даже не буду спрашивать, сколько стукнуло. Сам вижу - на сорок не тянете.
- Ой, брось! Это после вчерашнего-то! - хохотнула Клавдия Ильинична, поправив завиток на виске. - Присаживайся. Кофе хочешь?
Глеб присел на краешек стула.
- Капельку.