Не удивляйтесь, любезный мой читатель, что главам сего скромного повествования я придал имена часовых деталей. Ибо что есть наша жизнь, как не часы, некогда заведенные Великим Часовщиком — а мы смиренно ждем, когда у каждого из нас, в назначенное время, кончится завод.
А ключом этой истории стал тот момент, когда в дверь моей скромной квартирки заколотили…
— Кто там?
— Откройте! Полиция Его Светлости!
Было раннее утро. Я как раз одевался, чтобы пойти на работу — в часовую мастерскую мастера Абрама, у которого я служил помощником (он долго не мог никого найти в Вальдеце, да я не разделяю антиеврейских предрассудков).
— Что случилось? — спросил я у вошедших в комнату двух стражников.
— Вас просят срочно прибыть в часовую мастерскую, — уклончиво ответил один из них.
— Я как раз туда и собирался.
Мы вышли. От улицы курфюрста Бранденбургского, где я живу, до Ратушной площади, на которой находится часовая мастерская, не больше пяти минут ходьбы. Стражники молчат — молчу и я.
А на Ратушной площади возле мастерской стоят несколько карет, и среди них — роскошный золоченый экипаж князя Фридриха Вальдецкого. Что-то у меня в груди недовольно захрипело, как в часах — перед тем, как пружина лопнет. Инстинкт, знаете ли.
В мастерской Абрама, в тиканье и звоне, на месте мастера сидел сам князь, а вокруг него толпились полицмейстер и еще несколько полицейских чинов, украшенных золотыми шнурами и эполетами — в стиле барокко.
— Здравствуйте, Ваша Светлость, — учтиво, как мне показалось, поклонился я князю.
Князь Фридрих бросил на меня быстрый пронзительный взгляд и сухо кивнул. А затем сделал рукой неуловимое движение, и все, кого князь счел лишними, исчезли в мгновение ока. Остались только сам князь да мы с полицмейстером.
— Скажите, вы работали у Абрама? — спросил меня полицмейстер строгим тоном.
— Да, а что случилось?
— Вчера я лично отвез Абраму свои часы в починку, — неожиданно негромким, но властным голосом вмешался князь. — А ночью он был убит, и кто-то пытался вскрыть сейф, в который несчастный положил мои часы.
— Преступник пытался открыть сейф найденным здесь же ключом, но почему-то это ему не удалось, — объяснил полицмейстер, — тогда он попытался вскрыть сейф долотом. На шум прибежали соседи…
В общем, понятно. Я легонько усмехнулся. Сейф старого Абрама было не та́к легко открыть — маленькая еврейская хитрость.
— А вы могли бы открыть сейф? — поинтересовался князь.
— Конечно, — и я вынул из кармана связку ключей, нашел нужный и прошел в маленькую соседнюю комнату.
Немного выдвинул сейф из стены (показалась настоящая замочная скважина), вставил ключ и повернул — два поворота направо, один налево.
Скважина же на дверце, под ручкой, была сделана для отвода глаз и ничего не открывала — там можно было ковыряться сколько угодно. Но от меня у Абрама не было секретов, тем более что и в сейфе ничего особенно ценного не хранилось. Несколько унций золота, немного серебра, запасные инструменты…
Дверца — я обратил на это внимание — была поцарапана. Я открыл сейф. В верхнем отделении лежали большие золотые часы довольно странной формы — они напоминали куриное яйцо.
Когда я вынес часы, князь, как мне показалось, облегченно вздохнул.
— А вы, где вы были этой ночью? — с видом опытного сыщика спросил меня полицмейстер.
— Ах, ну не задавайте дурацких вопросов! — раздраженно перебил его князь. — Вы же видите, что у него свой ключ, и он умеет открывать этот сейф. А преступника как раз вспугнули в тот момент, когда он пытался долотом открыть тайник.
«А в проницательности Его Светлости не откажешь», — подумал я.
— Скажи лучше, ты мог бы починить эти часы?
Я поднес часы к глазам. это были часы-театр — довольно редкий экземпляр. В их боку находилась выемка, изображавшая сцену, на которой размещались миниатюрные фигурки. Очевидно, каждый час на этой сцене разыгрывается какое-то действие.
Я открыл крышку. Как я и ожидал, у часов была только одна стрелка — часовая, циферблатного стекла не было вообще, а личинку (пластину, прикрывающую механизм) покрывал затейливый эмалевый сюжет.
— Тонкая работа, — неопределенно сказал я. — Этим часам не менее двухсот лет…
— Двести пятьдесят, — перебил меня князь. — Семейная реликвия нашего двора. Их заказал в Аугсбурге мой предок во время Тридцатилетней войны. Вчера часы почему-то встали, и мне хотелось бы, чтобы они пошли как можно скорее.
Князь поднялся во весь свой гренадерский рост.
— Ладно, я отправляюсь завтракать. Мне чертовски не нравится вся эта история.
Уже в дверях (полицмейстер, семенивший за князем, при этом натолкнулся на его могучую фигуру) князь повернулся и спросил:
— А вы не боитесь? Абрам ведь был убит именно из-за этих часов.
— Не боюсь, Ваша Светлость, — с легким поклоном ответил я. — Я вообще ничего не боюсь.
— Ну и отлично. Кстати, как вас зовут?
— Мартин, Ваша Светлость.
Князь вышел.
Я остался один. Жалко Абрама — он был хорошим человеком. Но кто мог совершить такое преступление в нашем тишайшем Вальдеце?
Ну что ж, я когда-то работал в полиции одного из княжеств (Мекленбург-Шверингского, если это вам интересно), хотя и был оттуда изгнан… Попробуем сами осмотреть место происшествия.
Труп вынесли еще до моего прихода, но по следам крови, натекшим на стол, я понял, что Абрам был убит именно здесь. Очевидно, он сидел за столом, вошедший попросил осмотреть что-то (может быть, какие-то часы). Абрам наклонился и получил удар по затылку.
Но часы князя в это время были в сейфе — значит, убийца пришел именно за ними, потому что больше ничего не взято! Я еще раз оглядел мастерскую. Конечно, все на месте. Часы настольные, барабанообразные, часы-автоматы, часы-зеркала, старинные часы для путешествий в роскошных корпусах, и все стены увешаны часами с гирями, маятниками… Только тут я обратил внимание, что Абрам питал слабость к часам-жакемарам (так на языке часовщиков называются часы с движущимися фигурами). Такие же часы, только миниатюрные: были у князя. Он их забрал, кстати говоря. Как же я буду их чинить?
Ладно, в такой день работать как-то не годится. Я зашел в трактир возле своего дома, чтобы позавтракать. Толстый Йоханан, хозяин заведения, принес мне кружку пива и две порции тонких сосисок с горчичным соусом.
При этом сам сел рядом, глядя на меня бараньими глазами — очевидно, ожидал, что я что-то расскажу. Но я невозмутимо поглощал сосиски, запивая их светлым пивом (светлое — утром, темное — вечером).
— Я слышал, часовщика убили, — наконец сказал он полушепотом.
Я кивнул головой.
— Хороший был человек, хоть и еврей, — не отставал Йоханан. — А почему его убили?
— Знаю, но не скажу, — прожевав, сказал я.
— Он мне часы чинил, — со вздохом вспомнил трактирщик.
— Теперь я буду чинить.
Он замолчал, не зная, что сказать. Потом спросил:
— Слушай, Мартин, а почему ты говоришь с акцентом?
— Я из Голландии.
— А чем ты занимался там?
— Был часовщиком. И все предки мои были часовщиками.
Я уже несколько насытился и, откинувшись на спинку резного деревянного стула, начал просвещать темного трактирщика:
— В 1658 году мой талантливый земляк Христиан Гюйгенс изобрел такую штуку, — я стряхнул с вилки недоеденную сосиску, чтобы придать рассказу большую наглядность, — за часовым механизмом на нитях или на стальном тросе подвешивался маятник, который посредством вилки соединялся со шпинделем (ходовым винтом) и регулировал ход. Часы стали гораздо точнее, а позднее Гюйгенс же придумал применять в часах спиральную пружину, что позволило переделать нагрудные часы в карманные — они стали меньше и более плоскими. Моя семья одной из первых стала изготовлять карманные часы.
— О, — перебил меня трактирщик, — значит, ты сумеешь починить часы князя?
— А откуда ты знаешь, что его часы требуется чинить?
— Ну, если вчера вечером его карету видели у часовой мастерской, нетрудно догадаться, что он приезжал не для того, чтобы поговорить с Абрамом о жизни.
— В Вальдеце слишком много болтают, — сердито сказал я, но трактирщик пропустил мое замечание мимо ушей.
— Часы эти, между прочим, старинные, и с ними связано какое-то семейное предание, — продолжал он. — Князь Фридрих никогда с ними не расстается.
— Я заметил, что они старинные, иначе бы, как я уже говорил, они были бы более плоскими — как, например, эти, — я отвернул рукав и показал вытаращившему от изумления глаза трактирщику часы, которые крепились у меня на руке с помощью кожаного ремешка. — Такою штуку придумали в Швейцарии несколько лет назад — не то в 1904-м, не то в 1905-м. Гораздо удобнее, чем лазить за временем в карман.
— Я себе тоже закажу такие, — сказал Йоханан.
— Пожалуйста.
Пиво у меня закончилось, и трактирщик принес еще одну кружку — за счет заведения, видно, разговор о часах его заинтересовал.
— А для трактира неплохо было бы взять часы с репетицией.
— С чем?
— С музыкой, проще говоря. Такие часы появились с 1676 года здесь, в Германии. Можно сделать с органной, например…
— Еще по пиву? — предложил трактирщик, видя, что и вторая кружка опорожнена мною наполовину.
Я задумался над заманчивым предложением, но тут ощутил, как меня кто-то потрогал за плечо. Я повернулся — за моей спиной стоял полицейский.
— Господин Мартин? — спросил он.
— Да, так меня зовут.
— Я имею личное указание Его Светлости срочно отвезти вас во дворец.
Я немедленно вскочил.
— Потом заплачу! — крикнул я трактирщику, направляясь к выходу за полицейским.
На улице нас ждала карета, в которой сидел еще один полицейский, и мы отправились в замок.
Князь наверняка хочет поговорить со мной о своих часах.
Ну что ж, попробую ему помочь, и заодно узнаю, какая тайна скрывается за этим золотым яйцом.
Тайны я любил с детства. Поэтому, наверное, я и мотаюсь по Европе, вместо того, чтобы сидеть в Амстердаме на какой-нибудь тихой улочке в тишайшем часовом магазинчике.
За такими мыслями я не заметил, как мы въехали в ворота замка и покатились через парк.
Меня провели в замок через какой-то черный ход (я понял, что это предосторожность, причем совершенно ненужная), и вскоре я оказался в личном кабинете князя.
— Мы с вами говорили об этих часах, молодой человек, — и князь Фридрих достал из ящика стола уже виденные мною часы. — За сколько времени вы могли бы их починить?
Мне ничего не оставалось, как только выразительно пожать плечами:
— Когда имеешь дело со старинным механизмом, никогда не знаешь, что тебе встретится внутри. А здесь ведь даже еще и минутной стрелки нету — она появилась на часах уже позже, в 1650 году, после окончания Тридцатилетней войны. Попробую справиться для Вашей Светлости как можно скорее.
Князь протянул мне часы.
— Смотри, отвечаешь за них головой. Впрочем, мне было бы неприятно, если бы тебя из-за них убили, как старого Абрама.
— Я слышал, Ваша Светлость, что с этими часами связано какое-то предание?
Князь Фидрих на секунду задумался, а потом знаком предложил мне сесть.
— Когда-то давно в Европе бушевала Тридцатилетняя война. Мой предок, Фердинанд Второй, вынужден был укрыть казну княжества в надежном месте. К сожалению, это место так и осталось неизвестным — князь Фердинанд скончался от чумы. Но у нас в семье передавалось, что эти часы были заказаны им в Аугсбурге специально для того, чтобы облегчить потомкам в случае чего поиски клада. Дневник с указаниями моего предка между тем попал в пожар и почти полностью сгорел. У меня было несколько листочков из него, и те пропали. Там, между прочим, было написано, что клад сможет найти тот, кто до утра засидится в театре.
Князь замолчал. Я вспомнил: мне рассказывали, что князь Фридрих — завзятый театрал.
— Но при чем здесь часы, Ваша Светлость? — осмелился спросить я.
— А… — князь оторвался от воспоминаний, — мне говорил отец, а ему — его отец, что эти часы каким-то образом связаны с кладом. Это все, что я знаю. Почини часы и, может быть, попытайся отыскать сокровища моих предков. Ты выглядишь толковым малым.
Тут в дверь кабинета постучали и, не дожидаясь ответного «Войдите», ворвался плотный лысый мужчина во фраке, с закрученными квреху усами.
— В чем дело, барон Карл? — нахмурился князь.
— Извините, Ваша Светлость, — низко поклонился барон. — Государственный Совет собрался, ждет вас.
Князь Фридрих поднялся из-за стола.
— Вы свободны, молодой человек. — И добавил нарочито громким голосом, так, чтобы слышал барон Карл: — И помните, я даю вам самые широкие полномочия!
Понятное дело, слова князя о «широких полномочиях» я воспринял не иначе, как шутку. Однако князь мне понравился — видно, что человек он проницательный и с чувством юмора.
За воротами замка, меня уже никакая карета не ждала, и в город я отправился пешком. По дороге я решил, что в мастерской часами заниматься не стоит — слишком рискованно, а лучше взять инструменты и попробовать покопаться в механизме у себя на квартире.
Мне не очень-то хотелось заходить в мастерскую — возможно, убийца за ней следит. Но часы без инструментов не починишь…
Я вспомнил о маленькой двери, ведущей на задний двор, где находился туалет. Через нее можно попасть в мастерскую, а на сам задний двор — через низенький забор между нашим и соседним двором.
Так я и сделал, мало того, описал небольшой крюк, чтобы труднее было заметить, как я заходил в соседний с нашей мастерской двор. Если кого-то это в самом деле могло заинтересовать.
А заинтересовать могло — я это заключил по тому, что замок в двери был весь исцарапан, причем царапины были совсем свежие. Но механизмы замков чем-то сродни часам, поэтому открыть замок часовщика не так-то просто.
Однако какова наглость! Средь бела дня…
Уже зайдя в мастерскую, я подумал, что часы князя, в принципе, не обладают такой уж большой ценностью — обычные часы-театр, подобные которым можно без труда найти в любой антикварной лавке.
Возможно, дело не в самих часах, а в том, на что они указывают — в кладе, легендарной казне Вальдецкого княжества! Но, даже имея часы, клад найти невозможно, иначе князья давно бы это сделали. Нет дневника князя Фердинанда Второго — он сгорел, а там был ключ к кладу.
А может быть, дневник не сгорел? И где страницы, утерянные князем?
Размышляя таким образом, я собрал все нужные мне инструменты и распихал их по карманам, взял лупу… Вроде все.
Мне пришла в голову мысль, что убийца мог выследить меня, когда я ездил к князю за часами. Мысль, честно говоря, довольно неприятная. Ведь после этого совсем нетрудно найти, где я живу… Остальное понятно без слов. Пару дней, пока я буду ремонтировать часы (надеюсь, это не займет больше времени), придется пожить в трактире — я слышал, что Йоханан сдает там комнаты.
Кстати, не худо бы зайти рассчитаться.
В это время на улице послышался барабанный бой, это было мне на руку — я смогу выбраться из мастерской без лишнего шума. Так я и сделал, и только когда я вышел на площадь перед ратушей, мне стал ясен источник этого боя — мимо меня по направлению к замку промаршировал отряд гвардейцев. Значит, князь Фридрих серьезно обеспокоен создавшимся положением. И вообще, почему князь должен чего-то (или кого-то) бояться в своих владениях?
Я зашел в трактир и крикнул:
— Йоханан, где ты? Я пришел рассчитаться, а то не сможешь спать спокойно.
Трактирщик вышел из-за стойки, и я бросил ему несколько монет. Йоханан, несмотря на толстый живот, ловко поймал их на лету.
— Слушай, у тебя есть комнаты, чтобы я мог остановиться на несколько дней?
— А что, тебя выгоняют из квартиры? Если хочешь, я поговорю с фрау Мильх, она очень добрая женщина. С ее покойным мужем мы были дружны.
К вашему сведению: фрау Мильх — это моя домохозяйка, у которой я вот уже полгода снимаю квартиру, с момента моего приезда в Вальдец.
— Да нет… — я воздержался от прямого ответа.
— Вообще-то у меня сейчас мест нету, — сказал трактирщик. — У меня всего одна приличная комната, и та занята.
Как бы в подтверждение этих слов на втором этаже трактира раздались два выстрела, и послышался звон разбитого стекла. Мы с Йохананом опрометью бросились наверх.
Наверху я заметил несколько деревянных дверей (почти все они, как и говорил трактирщик, были закрыты на висячие замки). Йохана подбежал к одной и постучал.
Дверь сразу же открыла высокая девушка, имевшая очень перепуганный вид. Она что-то жевала.
— Мы оторвали вас от обеда? — задал я идиотский вопрос.
— Нет, — ответила она с сильным акцентом, — я просто ела яблоко. Здесь стреляли, — добавила она.
— Мы слышали, — сказал трактирщик и подошел к окну. Стреляли, видимо, именно в окно. Девушка сидела у окна, ела яблоко, а в это время убийца (я не сомневался, что стрелял тот же человек, который убил Абрама)…
Но что ему было надо от нее?
Я украдкой посмотрел на девушку. Настоящая красавица — пышные темные волосы, румяные щеки, стройная фигура. Но рост, рост! Выше меня на целую голову, не меньше метра семидесяти пяти — на глаз.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Эва, — ответила девушка.
«Эва, то есть Ева. Конечно, что же еще должна есть Ева, как не яблоко?» — подумалось мне.
— Вы не местная? — продолжал я расспросы.
— Да, я прибыла из Литвы.
Мне уже было совершенно ясно, что эта красотка каким-то образом связана и с убийством старого часового мастера, и с часами князя. Вот только каким?
Тем временем Йоханан принес откуда-то подушку и заложил разбитое окно.
— Я думаю, Еве небезопасно здесь оставаться, — сказал я ему.
— Но у меня больше нет комнат для гостей, я же тебе говорил.
Значит, придется ловить преступника на живца.
— Тогда я сам останусь здесь и буду охранять девушку, — решил я.
— Вообще-то для этого существует полиция, — скептически заметил трактирщик.
— Ты видел, что меня вызывали к князю? Так вот, Его Светлость предоставил мне в расследовании этого дела самые широкие полномочия.
Йоханан, как я заметил, посмотрел на меня с уважением, а Ева — с интересом.
— Эй, есть кто живой? — закричали снизу.
Мы с трактирщиком вышли на галерею и перегнулись через деревянные перила. Внизу стоял полицейский, еще более толстый, чем Йоханан. Видно было, что ему очень не хочется подниматься наверх.
— Что такое? — спросил его трактирщик.
— Это я вас должен спросить, что такое. Я слышал выстрелы!
— Я сам займусь этим делом, — решительно сказал я толстому полицейскому.
— А кто вы, собственно, такой? — поинтересовался стражник.
— Мне лично Его Светлостью даны полномочия, — важно заявил я. — Свяжитесь с председателем Госсовета бароном Карлом, он вам подтвердит.
— Я не такая важная птица, чтобы мне связываться с бароном Карлом, — ответил полицейский и утопал, явно довольный тем, что удалось снять с себя ответственность.
Итак, я остался в комнате Евы — сел за полуполоманный стол и начал заниматься часами. Как я и ожидал, пружины в них не было — ее заменяли два ковшовых билянца, один из которых соскочил с крепления. Работы на пять минут, даже с учетом того, что пришлось вытачивать новую ось.
Ну, пять минут — это я загнул, около часа пришлось мне провозиться (краем глаза я заметил, что Ева в это время читала какую-то книгу на литовском языке).
Закончив с ремонтом, я решил посмотреть, как работает «театр» часов. Ничего особенного — каждый час появляются танцующие фигурки (из левой кулисы), делают несколько па и исчезают в кулисе правой. Один раз появлялась миниатюрная копия ратуши. Я попробовал ее вскрыть, но потерпел фиаско — ратуша оказалась цельнолитой.
В азарте я разобрал часы чуть ли не до отдельных деталей, но ничего, могущего указать на клад, не обнаружил. Непонятным мне осталось назначение только одного золотого стержня, с которым я решил разобраться позднее.
Незаметно наступил вечер. Йоханан принес нам обед, и мы поели в полном молчании — я заметил, что эта загадочная девушка вообще не отличается разговорчивостью.
Довольно поздно уже трактирщик зашел опять:
— Слушай, я ухожу. Ты закройся получше.
— Я забаррикадирую дверь. Ты во сколько придешь?
— В восемь.
— Я открою.
Йоханан ушел, предварительно закрыв все окна тяжелыми дубовыми ставнями. Я затворил за ним дверь и придвинул к ней большой деревянный стол. Так, здесь уже полный порядок. Вот только оружия у меня нет.
На втором этаже мне удалось открыть одну комнату (взлом, конечно, не самое благовидное занятие, но ничего ценного там все равно не было) — она вся была забита старой мебелью. От одного стула мне удалось отломить ножку, вместе с торчащим из нее гвоздем она выглядела довольно грозно.
Когда я вернулся в нашу комнату, Ева переоделась — в белую кофточку и панталоны с кружевами, что выглядело на ней очень симпатично.
Я принял все необходимые предосторожности, то есть закрыл ставни на щеколду и подпер дверь стулом. Кровать была завешена пологом, и с двух сторон ее я поставил по свечке — если кто-то попробует приблизиться, его тень появится на занавесе, как на экране синематографа.
— Все, можешь ложиться, — сказал я Еве.
Она залезла на кровать.
— Чем ты занимаешься в жизни? — спросил я ее, когда кровать перестала скрипеть — видно, она устроилась (я в это время сидел на стуле).
— Что? — не поняла она.
— Кем ты работаешь? — спросил я по-литовски.
— Танцовщицей. А ты понимаешь по-литовски?
— Немного. Был там какое-то время.
Ева опять заворочалась.
— А сколько тебе лет? — продолжал я расспросы.
— Девятнадцать.
— А зачем ты приехала в Вальдец?
Молчание.
— Зачем?
— Не скажу, — сонным уже голосом ответила она. И через пару минут за пологом раздалось сопение.
«Сон праведницы, — подумал я. — А между тем ее сегодня пытались убить, а перед тем убили Абрама — она не могла об этом не слышать. Что занесло ее в эти сумасшедшие дни в Вальдецкое княжество? Возможно, разгадка всей истории мирно посапывает сейчас за этим пологом. Но как заставить ее говорить?»
В свое время меня выгнали из полиции (я вам уже рассказывал) за применение силы к подследственным. А что же их прикажете — гладить?
Я решительным шагом подошел к кровати и отдернул полог.
— Ева, — сказал я, — Ева!
По еле заметному шевелению я понял, что она проснулась.
— Кто ты такая и зачем приехала в Вальдец?
— Не скажу, — продолжала настаивать она.
Я откинул перину и нанес ей сильный шлепок пониже спины. Ева попыталась вырваться, но я крепко прижал ее к себе и шлепнул еще несколько раз.
— Пусти, — шепотом сказала она (впрочем, могла и кричать, в трактире все равно никого не было).
— И не подумаю, — отвечал я, продолжая наносить удары (при этом ее пижамные штаны слезли почти до колен).
Результатом нашей возни стало лишь то, что Ева тяжело задышала, я тоже почувствовал совершенно неуместное возбуждение. Ну а раз так, придется мне превысить самые смелые полномочия, которые могли быть отпущены князем.
В этот момент мог зайти кто угодно и сделать с нами все, что угодно — например, отрезать нам головы или разбить молотком княжеские часы, опрометчиво оставленные мною на столе (в самый патетический момент они заиграли какую-то старинную мелодию — мы бы этого даже не заметили).
— Это было здорово, — сказал я Еве, молчаливо лежащей возле меня после того, как все кончилось.
— Я дочка князя, — неожиданно сказала она.
— Что? Что ты мелешь? — довольно грубо спросил я. — Ты дочка князя?
— Да, — сказала Ева сонным голосом. — Лет двадцать назад князь был у нас в Литве, познакомился с моей мамой — она тогда служила в театре…
«Так князь, значит, старый театрал, — подумал я. — Вот откуда у моей подруги такой королевский рост!»
— Ну а дальше? — поторопил я ее.
— Князь забыл свой дневник, и все эти годы он хранился у нас, как реликвия. А в прошлом году мама умерла, работы у меня не было, вот я и решила приехать в Вальдец — думала, князь поможет… Только я не знаю, как к нему подойти.
— Я помогу, — пообещал я девушке. — А дневник у тебя с собой?
— Конечно, должна же я что-то показать князю в доказательство своих слов!
— Давай его сюда немедленно!
Ева встала с кровати (она была в соответствующем ее имени наряде, то есть в костюме Евы), подошла к своей сумке и достала из нее потрепанную старую книжку.
Вид Евы полностью вытеснил у меня из головы мысли о княжеском дневнике, вальдецкой казне и прочих маловажных вещах. В конце концов, если я уже один раз превысил данные мне князем полномочия, почему бы не сделать этого еще раз?
И снова (на этот раз ненадолго) я отвлекся от вверенного мне поручения. Через двадцать пять минут (у меня привычка точно засекать время) Ева заснула, а я осторожно приоткрыл полог кровати и при колеблющемся свете свечи стал читать дневник.
Записи не слишком меня заинтересовали — они содержали воспоминания князя о путешествиях по столицам Европы. Я отметил, что князь всюду исправно посещал театры.
К внутренней стороне обложки был приклеен пергаментный пакет, в котором я нашел несколько ветхих листков — это, как видно, и были остатки записей Фердинанда Второго. Чернила основательно выцвели, да и текст был написан трудночитаемым готическим шрифтом.
К сожалению, ничего стоящего и здесь я не обнаружил. Сиятельный предок его светлости предавался воспоминаниям о том, в каких постоялых дворах останавливался он со свитой, что подавали… А вот — Аугсбург. Князь Фердинанд заказывал часы у местного часовщика, пошло на них золота… драгоценных камней… И в конце страницы — крупная надпись:
«ЛИШЬ ТОТ НАЙДЕТ СПРЯТАННОЕ,
КТО ДО УТРА ЗАСИДИТСЯ В ТЕАТРЕ.»
Глаза у меня уже начали слипаться — день выдался довольно напряженный. И где-то на грани между сном и бодрствованием мне пришла в голову такая мысль. Сколько европейских театров сохранилось со времен Тридцатилетней войны? И как можно было вообще вручать секрет драгоценностей вальдецкой короны такому ненадежному хранилищу, как здание театра, которое может сгореть в одну минуту, подобно новомодной шведской спичке? Но есть еще одна вещь, которая называется «театром» — правда, только лишь на профессиональном жаргоне часовщиков. Мы народ ремесленный, в театры ходим редко, и «театром» у нас зовется жакемар — проще говоря, часы с движущимися фигурками.
С большим усилием оторвался я от кровати и подошел к столу (часы все еще валялись там). Открыл крышку, снял личинку и стал прокручивать механизм. Часы тихонько наигрывали старинные менуэты, пары в нарядных костюмах появлялись из одной кулисы и исчезали в другой, на сцене появилось здание ратуши (я обратил внимание, что с тех пор ратуша была немного перестроена). Неожиданно перед моими слипающимися глазами что-то промелькнуло. Я отмотал механизм назад, прокрутил еще раз… В «полу» сцены открылся маленький люк, и оттуда выглянул золотой стерженек, представлявший для меня загадку при разборке механизма. Часовая стрелка находилась как раз на середине пути между тремя и четырьмя часами ночи (циферблат у этих часов был разделен на 24 деления). Я оказался в театре перед рассветом! Собрав в очередной раз часы, я спрятал их под подушку и заснул. Разгадывать загадки у меня уже не было сил.
Проснулся я почти моментально — хотя, наверное, и проспал сколько-то времени. Кто-то пытался открыть ставни! Но этот загадочный «кто-то» не учел, что сон у меня чуткий, даже чересчур, и из-за этого мне часто не удается хорошо выспаться.
Я встал с кровати, бесшумно, насколько это было возможно; взял свою самодельную дубинку и подошел к окну. Сквозь щель между ставнями пробивался слабый свет цвета красного золота — солнце уже всходило. Ставни ходили туда-сюда, и тогда я резко выдернул задвижку.
В комнату ввалился невысокий, крепкий черноволосый человек, и кубарем полетел на пол. Я нанес ему несколько ударов ножкой стула по рукам, плечам, спине. Незваный гость откатился в сторону (его широкое бритое лицо перекосилось от боли) и выхватил из внутреннего кармана своего черного костюма револьвер!
Не знаю, чем бы все закончилось — вполне вероятно, что плохо — если бы проснувшаяся в результате драки Ева не высунулась по пояс из-за полога кровати. Она так ничего на себя и не надела, поэтому естественно, что наш гость от этого зрелища на секунду остолбенел.
Этой секунды мне как раз хватило, чтобы выбить у него из руки револьвер, который исключительно удачно отлетел к ножке стола, а от нее рикошетом под кровать.
Пришелец верно оценил диспозицию (тем более что и Ева, ойкнув, юркнула под перину) и выскочил тем же путем, каким прибыл — через окно.
Но ему не повезло. Если бы я был без штанов, естественно, вся дальнейшая погоня по крышам стольного города Вальдеца не могла бы состояться. Но я надел штаны, а вместе с ними и сапоги — что меня всегда отличало, так это предусмотрительность.
Итак, мой противник выскочил на крышу — и я за ним. Надо сказать, что крыши в Вальдеце в основном черепичные. Хорош бы я был на них без сапог!
Мы бежали по крышам, и старая черепица кое-где прыскала фонтанами из-под наших ног. В одном месте я чуть не потерял его — он спрятался за трубу, и несколько секунд я потратил на то, чтобы его разыскать. Кстати, в моей бурной биографии был и такой момент, когда мне приходилось работать трубочистом.
Тем временем незваный гость, который так поспешно покинул наше общество, заметил, что я подбираюсь к нему с ножкой от стула в руке, и бросился бежать. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить погоню.
Солнце уже полностью взошло над крышами Вальдеца, осветило этот маленький немецкий городок, и сделало нашу погоню менее опасной.
Мы так и продолжали бежать по крышам, и краем глаза я замечал, как рассерженные этой утренней скачкой жители города выглядывают из окон. Однако он не рисковал спрыгнуть с высоты второго этажа — а более высокие дома в Вальдеце попадаются редко, и на нашем пути не встретились вообще, к счастью — на булыжную мостовую.
Я обратил внимание, что мы бежим по направлению к ратуше. Видно, преследуемый не очень хорошо знал город, иначе бы он не бежал к его центру.
На бегу я размышлял, что делать — закричать «Полиция!» или бросить в него дубинкой? Оба варианта казались мне мало подходящими, особенно не радовала перспектива оказаться наедине с довольно крепким противником без оружия.
Наконец мы подбежали к ратуше, и он начал карабкаться по пожарной лестнице вверх. Собственно, другого выхода у него не было — только мой противник не учел, что эта лестница ведет не на крышу ратуши, а в часовой механизм гигантского жакемара, занимавшего верхний этаж башни, возвышавшейся над зданием.
Ну а в часовом механизме я всегда чувствую себя, как дома.
Тот, за которым я гнался, поднимался по лестнице довольно ловко, так что я даже немного поотстал. Наверху надо мною хлопнула дверь — это он зашел внутрь часового механизма. Я прибавил ходу, но все равно остаток подъема отнял у меня около минуты (я уже запыхался и утратил способность точно засекать время, к тому же ночные приключения изрядно меня утомили).
Резко, насколько это было возможно, я распахнул дверь и заскочил в помещение. Противник мой успел уже спрятаться.
Я прислушался.
Вы когда-нибудь слушали ход огромного часового механизма? Меньше всего это похоже на звуки, которые может издавать мертвый, холодный металл.
Наверное, то же самое мы бы услышали, если бы прижались к брюху того большого животного, которое мы именуем Временем. Вздохи, хрипение, что-то внутри булькает и переваривается (может быть, наша жизнь?)
Среди знакомых мне звуков я услышал один посторонний. Кто-то чужой размеренному ходу времени шумно пытался отдышаться. Взглядом я нашел его моментально. Мужчина в черном дорожном костюме, за которым я гнался, очевидно, от страха пробрался через все часовые колеса и теперь стоял у циферблата, не зная, что делать.
Часовое дело, скажу я вам — это целая наука, причем, наука непростая. Анкер, например, должен совершать 18 тысяч колебаний в час — то есть одно колебание за две секунды, секунда — туда, и секунда — обратно. Тот, кого я искал, стоял как раз возле анкера.
Анкер — это часовой маятник, такая штука, похожая на якорь. А перед анкером находится анкерное колесо, сцепленное с часовым — разница между ними составляет два с половиной зуба.
Если вы всего этого не знаете, в часовой механизм вам лучше не соваться. В лучшем случае вы испортите его — если механизм маленький. Если механизм большой, он испортит вас.
— Кто вы такой? — спросил я у загадочного беглеца. — Это вы убили часовщика? И зачем вы стреляли в девушку?
Он молчал. Однако теперь я мог приглядеться к своему противнику повнимательнее. Он совсем не походил на разбойника, скорее — на государственного служащего. Может быть, полицейский или тайный агент?
— Вы ведь не выйдете отсюда, пока я не остановлю механизм, — продолжал я уговоры. — А сами вы этого сделать не сможете и умрете тут с голоду, а ваш запыленный скелет будет пугать грядущие поколения часовщиков.
Мужчина был явно не расположен шутить. Он попытался вылезти в открытый люк, который, как я знал, вел на лицевую сторону циферблата.
Совершенно зря — под циферблатом шел карниз, на котором и голуби с трудом удерживались.
Неожиданно мужчина закричал (он предусмотрительно лез ногами вперед). Я посмотрел на свои наручные часы, и мне все стало ясно. Пять часов двадцать девять минут утра. Моего беглеца просто-напросто прижала минутная стрелка!
Конечно, я был очень разозлен на убийство Абрама и имел право отлучится на минуточку — а ровно через минуту этот человек оказался бы перерезан пополам. Одна его половина упала бы с высоты двадцати метров на улицу (это ноги), а туловище, руки и голова ввалятся в часовой механизм. Все здесь будет залито кровью… Нет, мне не нравится, когда так обращаются с часами.
К тому же Абрама уже с нами нет, а именно он занимался этим часовым механизмом — значит, чистить все это придется мне.
— Ну, вы еще не хотите, чтобы я остановил механизм?
Он захрипел.
— Мне считать до трех? Потому что до десяти — это будет уже поздно.
— Остановите…
— Кто вы такой? Отвечайте быстро.
— Меня зовут Мориц. Я сотрудник тайной полиции… Да остановите вы эти проклятые часы! — видно, стрелка здорово его прижала.
Мне не понравилось, что часы называют «проклятыми», но я все-таки остановил механизм. Для этого просто взял гири в руки, а еще чуть придержал ногой анкерное колесо — будете знать на будущее, если вам вдруг понадобится.
Секретный агент задергался, но вылезти так и не смог.
— Зачем вас сюда послали? Отвечайте, а не то я выпущу это, — я показал ему гири, — из рук… А дальше вы представляете, что с вами произойдет?
— В архивах Берлина нашли дневники князя Фердинанда, там шла речь о каких-то грамотах, которым князь Вильгельм придает огромное значение. Найти их можно с помощью часов князя Вальдецкого, поэтому меня послали привезти часы в Берлин.
— А зачем вы стреляли в девушку?
Он замялся.
— Мне поручили…
— Зачем, черт побери?!
— В Берлине известно, что она дочь князя Вальдецкого…
— Но это неизвестно даже самому князю! — признаться, я удивился.
— В Берлине знают все. Вытащите же меня, наконец, отсюда!
Снаружи раздалось скрипение старой пожарной лестницы, распахнулась дверь, и в помещение ввалилась целая толпа полицейских.
— Видите, как все у нас в Вальдеце происходит вовремя, — сказал я Морицу. — Если бы полиция сейчас не появилась, я не смог бы выручить вас из этого затруднительного положения, в которое вы попали благодаря своей глупости. Поверните-ка вот это колесо к стене, — обратился я к одному из полицейских, — а вот то колесо, пожалуйста, на себя…
Гигантские стрелки, я это знал, пошли назад по циферблату ратуши, высвобождая тайного агента — только для того, чтобы он тут же попал в руки княжеских стражников.
— А вас, — сказал мне полицмейстер, который влез в часовой механизм последним, — князь просил подойти к нему в замок.
— Немедленно, — ответил я, — вот только снова запущу механизм.
Морица вытащили наружу, а я принялся за дело — подтянул гири, подкрутил колеса, высунувшись в люк, подвинул стрелки… Из люка, между прочим, открывался чудный вид на ратушную площадь. Посередине ее находился колодец — пустой, засохший, неизвестно даже, была ли когда-то там вода. Если бы я был не живым человеком, а игрушкой в механизме часов князя, то как раз оттуда выглядывал бы золотой стержень.
Как-то, пару недель назад, я беседовал с ныне покойным Абрамом, и он сказал мне, что тайная еврейская мудрость — Каббала — занимается тремя вещами: миром, временем и человеком. Во всем этом должно быть единство.
А если применить эту мудрость к нашему случаю? Мир — в мире лучше сохраняются не здания, которые может разрушить война, а драгоценности и реликвии. Время — только тот, кто знает тайну часов, будет разглядывать «сцену» в полчетвертого утра, да еще обратит внимание на высовывающийся на секунду золотой стерженек.
И человек — только князь может позволить себе вести раскопки посреди городской площади!
Я быстро спустился по лестнице, добрался до трактира (мне пришлось влезть по водосточной трубе, потому что дверь была заставлена столом изнутри). Оделся, привел себя в порядок, взял часы. Ева еще спала, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее в щечку (она при этом что-то замурлыкала).
Вышел я уже, как все нормальные люди, через дверь, и сразу отправился в замок, где меня ждали — я это понял по тому, как меня немедленно провели к князю, который только закончил свой завтрак.
— Доброе утро, Ваша Светлость!
— Доброе утро, — усмехнулся князь. — Похоже, я пришел к тебе на помощь как раз вовремя. Утром я встал, и так как мои часы находятся у тебя, посмотрел на башенные. А заметив там чьи-то болтающиеся ноги, рассудил, что вы, скорее всего, занимаетесь там делом, о котором мы говорили, и помощь полиции вам не помешает. Я рад, что не ошибся. А как мои часы, можно их еще починить?
— Уже готовы, Ваша Светлость, — с поклоном я вручил часы князю. — И мне кажется, я знаю, где князь Фердинанд спрятал казну Вальдецкого княжества.
В тот же день князь Фридрих в сопровождении взвода солдат с шанцевым инструментом лично прибыл к колодцу. Солдаты раскопали дно, и оттуда были подняты два почерневших сундука.
Казна княжества, на мой взгляд, при Фердинанде Втором была тощевата — один из сундуков оказался доверху набит серебряной посудой, да старинная корона лежала там — небольшой золотой обруч, украшенный несколькими сомнительного качества драгоценными камнями.
Во втором сундуке находился архив. Не думаю, что он вообще представлял для кого-то интерес, кроме князя. Правда, князь нашел там грамоту, которая подтверждала его происхождение от Карла Великого, так что, по сравнению с ним Вильгельм Гогенцоллерн — не более чем наглый выскочка. Это и беспокоило кайзера, который узнал о кладе из записок камердинера Фердинанда Второго (он тайно скопировал княжеский дневник, рассчитывая когда-нибудь воспользоваться этим секретом; дневник оказался в берлинских архивах).
Впрочем, кайзер беспокоился зря — князь Фридрих никогда и в мыслях не претендовал на берлинский трон. К тому же наследников у него нет — единственный сын князя погиб несколько лет назад на охоте, а Ева уж никак не может считаться законной наследницей.
Вот, собственно, и все. Получив от князя более чем щедрое вознаграждение, я осел в Вальдеце, купил небольшой домик, женился… Место придворного часовщика, как вы сами понимаете, осталось за мной.
Прощайте, любезный читатель. Мне кажется, что моя жена зовет меня обедать — она уже что-то жует…
— Ай, — смеется Ева, — я просто ела яблоко.
Родная моя Голландия более всего изобилует часами и тюльпанами. И то, и другое трудно назвать изысканным блюдом, поэтому я — далеко не гурман. Но то, чем питаются в Германии, способно оскорбить и самый невзыскательный вкус.
Возьмем, например, бифштекс по-гамбургски, любимое кушанье барона Карла, председателя Государственного совета. Почему нужно на бифштекс выливать яйцо? Красивее от этого он не становится, а есть удобнее все по отдельности. А шнель-клопс — яйцо, засунутое в исполинских размеров котлету?
Во всем видна бедность фантазии и присущее немцам общее скудомыслие.
Поэтому обеды, на которые иногда приглашает меня князь Фридрих в качестве полицмейстера (пока я был всего лишь придворный часовщик, я был от них избавлен) не доставляли мне особого удовольствия. Немецкая аристократия высокомерна (без достаточного к тому основания), а стол, как я уже замечал, даже меня порадовать неспособен.
Что за дикая идея, например — варить карпа в пиве? А желе делать из вина?
Впрочем, признаюсь вам, что супруга моя тоже не большая мастерица на кухне. Ну и пусть — не в наполнении желудка вижу я радость семейной жизни.
Во время одного из таких обедов, плавно переходящих в ужин, когда гости князя принялись за свои обычные беседы — перемывание костей родственникам, которых у каждого за несколько сто лет существования семьи накопилось немало — я от скуки принялся рассматривать торт, украшающий центр стола. Затейник повар вывел на нем целую композицию — река, деревья, пушечки, солдаты…
Все это, как я знал, сделано частью из теста, а частью из раскрашенного сахара. Не Б-г весть какой изыск, с точки зрения кулинарии, но работа была выполнена мастерски. Я присмотрелся к солдатам — форма их поражала точностью, и даже номер полка был выведен на ней.
Я пригляделся (у часовщика глаз должен быть цепкий) — к 213-му полку принадлежали пряничные солдаты. Точно, такой полк стоит неподалеку от нас. Но на кой черт повар выписывает все эти подробности? Хотя, возможно, что и для красоты — именно таково представление о красоте у немецких господ.
Интересно, кто поедает затем всю эту сладкую армию? Гости к десерту успевают набить животы досыта, и на торт у них уже просто не остается сил. Не исключено, что князь разрешает шеф-повару забирать украшения с собой — князь Фридрих где-то в глубине души большой демократ.
На этом мои раздумья были прерваны внесенным слугами в зал ликером (ликеры князь пьет исключительно французские).
Так получилось, что следующий подобный обед князь давал через месяц.
В суп зачем-то была положена манная крупа. Манка — сама по себе достаточно противная вещь, но наличие ее в супе делает его просто невыносимым. На горячее, среди прочей гадости, был подан каплун с еловой подливкой!
Вы первый раз слышите о каплуне с еловой подливкой?
Хорошо откормленного каплуна — это я диктую специально для вас, пишите — фаршируете еловым семенем; для этого нужно еловое семя растолочь с маслом и положить в каплуна. Потом эту снедь пекут, поливая еловым маслом. На подливку еловое семя растолките посильнее, смешайте с вином, заправьте перцем и корицей.
Если вы умный человек — вы этого никогда делать не станете. В противном случае напомните — я вам еще расскажу, как готовится хвост бобра с фруктовой подливкой.
В тот день еще подавали ледяную ногу.
Не следует, конечно, всех немцев судить одинаково. Однако даже князь Вальдецкий (а я надеюсь, что по моим рассказам вы составили о нем самое лучшее впечатление) не может себе отказать в том, чтобы полакомиться ледяной ногой.
Почему ледяной? Внимательно следите за логикой.
Зимой, когда воет вьюга и дома завалены снегом по самую крышу, вы спускаетесь в погреб, достаете лежащую там на льду баранью ногу и тушите ее с кислой капустой.
Все, заканчиваю с рецептами и перехожу к сути повествования.
Пока гости лакомились ледяными ногами, я с тоской (хоть и не гурман) разглядывал стоящий на столе торт. На нем была выставлена совершенно новая композиция — все те же солдаты, пушечки…
Солдаты носили ту же форму — рейхсвера — у Вальдецкого княжества своей армии нет. Но неожиданно я понял, что от виденных мною месяц назад они отличаются только номером полка!
«Что за безумная затея?» — подумал я. Неужели повар рассчитывает, что кто-то обратит внимание на эту подробность?
Впрочем, один из воинов показался мне знакомым. У него был большой ранец за плечами… и 213-й номер полка! Как он затесался между остальными?
«Не может быть, — продолжал я свои размышления, — чтобы за столом у князя осмелились подать что-то месячной давности». Был только один способ проверить это — на зуб. Торт стоял посередине стола, и я не стал тянуться к нему при всех, чтобы не привлекать внимания, а дождался, пока слуги будут убирать остатки пиршества, и незаметно утащил знакомого солдата с поля битвы.
Он оказался твердым, как камень!
Я попытался откусить солдату руку — черствый, сухой человек, вот и все, что можно о нем сказать. Но как такая дрянь очутилась на столе у князя?
Очевидно (поскольку с остальными солдатиками я знаком не был) что этот инвалид попал на стол в последнюю минуту, чтобы дополнить компанию. Но разве имеет значение, будет ли в пряничном войске на одного солдата больше или меньше и форму какого полка они будут носить?
Если предположить, что имеет — о, мы можем сделать из этого далеко идущие выводы.
Всем этим размышлениям я предавался уже за воротами замка, сжимая в кармане увечного воина. Неплохо мне было бы поделиться своими размышлениями по поводу меню с его светлостью. Ладно, я сделаю это завтра, а сейчас пускай князь спокойно переварит свою ледяную ногу.
Дома меня ждала супруга — Ева (черствое слово «супруга» применительно к ней немедленно превращается во что-то волнующее), кормившая нашего недавно появившегося на свет отпрыска. Я назвал его Фердинандом, отчасти в честь Фердинанда II, предка нашего князя, сокровища которого помогли мне обосноваться в Вальдецком княжестве, отчасти просто из подхалимажа.
Ничего, Ева родит мне еще много детей, и все они получат красивые голландские имена.
Юный Фердинанд, кстати говоря, мог бы быть наследником князя, если бы супруга моя являлась его законной дочкой.
— Ева, дорогая, посмотри, какую игрушку я принес нашему мальчику, — с этими словами я достал солдатика из кармана.
Она повертела его в руках:
— Ну и что с ним делать? Есть его нельзя — черствый, а дать ребенку — он его мигом разломает.
— Утром решим, что с ним делать.
Конечно, я не собирался отдавать солдатика в игрушки. Возможно, ему еще придется послужить уликой (я, правда, пока понятия не имел, в каком деле).
Вскорости юный Фердинанд заснул, заснули и мы.
Наутро мы вместе с воином (который от переездов в моем кармане несколько потерял свой бравый вид) получили аудиенцию у князя Вальдецкого.
— Минимум, как я предполагаю, — закончил я свой рассказ, — за столом у вашей светлости подаются пряники месячной давности. На которых почему-то написаны номера полков.
— Ну, а максимум? — спросил меня князь. — Ты не помнишь, что изображала композиция на первом торте?
Я призадумался.
— Разрешите, Ваша Светлость, воспользоваться листом бумаги?
Князь протянул мне лист роскошной веленевой бумаги, карандаш, и я принялся рисовать:
— Приблизительно такая река из синего крема… С этой стороны, если я не ошибаюсь, две или три пушечки, а рядом с ними солдаты… Прошу прощения, ваша светлость, не сосчитал, сколько. Да, и был еще мост из шоколада.
Теперь пришла очередь задуматься князю.
— Мне кажется, — наконец сказал он, — что это переправа через Наб. А что было вчера на столе? Я, признаться, давно уже на это не обращаю внимания. Вот, помнится, повар моего отца — тот умел удивить. Во время моей коронации на стол подали гигантский паштет, так оттуда выскочил цыганенок в доломане и заиграл на скрипке. А у этого мотивы какие-то однообразные, с военной тематикой. Мой стол нынче больше напоминает карту Генерального штаба…
Почти одновременно мы с князем хлопнули себя по лбу (разумеется, каждый по-своему).
— Позволь, Мартин, а диспозицию второго торта ты помнишь?
— К сожалению, я сидел не на своем обычном месте, и мне было плохо видно. Но солдаты были из разных полков, я это точно помню. При этом 213-й, принесенный мною вам, был по крайней мере месячной давности.
— Не кажется ли тебе, Мартин, что продукты на моем столе должны быть более свежими?
— Стол у Вашей Светлости великолепен, — вообще-то я льстить не люблю, и шморбратен (потом, потом расскажу, что это такое, сейчас давайте займемся делом) является не лучшим дополнением к ледяной ноге. — И несвежих продуктов я до сих пор не замечал. Возможно, что несчастный солдат попал на стол вообще в последний момент.
— Заменить кого-то недостающего? — похоже, князю моя идея показалась логичной.
— Возможно, просто дополнить общую картину.
— Тогда я свяжусь со своими друзьями из Генерального штаба, — сказал его светлость, — чтобы проверить, насколько их карты соответствуют тортам с моего стола.
— Порекомендуйте им вашего повара, Ваша Светлость, для внесения некоторых изменений в элементы тактики, — и я указал на солдата 213-го полка, оставшегося на рабочем столе князя, — вкусно и питательно.
Князь улыбнулся, и на этом мы расстались.
До того, как Его Светлость получит какие-либо известия из Генштаба рейхсвера, я успею все сделать самостоятельно. Для этого мне придется поговорить с кем-нибудь из солдат в трактире и зайти на кухню — места, куда обычно не попадают настоящие знатные господа.
Дома я переоделся как можно проще, взял денег и отправился на извозчике в тот конец города, где был расквартирован 213-й полк. Признаться, я не сообразил, что еще рано, солдаты заняты на учениях в казармах, и мне пришлось ждать аж до послеобеденного времени. Ожидание я скрасил двумя кружками пива (зря, между прочим, неизвестно, сколько еще придется выпить), и шморбратеном.
Кстати, вы спрашивали меня, что это такое?
Филейную вырезку продержите в маринаде 3–4 дня (если у вас на это хватит терпения), нашпигуйте шпиком, обжарьте, а затем тушите до готовности в жарочном шкафу. Немцы едят это с салатом-латуком.
Специально для вас, между прочим, спрашивал у повара. Я подобными глупостями совершенно не интересуюсь.
Как только я покончил со шморбратеном, в трактир начали заходить солдаты, крепко усталые после муштры. Один из них, пришедший позже других, сел за мой столик.
— Не откажешься, служивый, от кружечки пива? — спросил я его.
— Почему бы я стал отказываться?
Кружка пива в жару, да еще после тяжелой строевой подготовки, развязала ему язык. Но меня интересовало только одно, что мне удалось узнать довольно быстро — три дня назад один из батальонов 213-го полка был переброшен к Швендорфу, для усиления охраны железнодорожной переправы через Наб.
Неожиданно в разгар беседы чья-то тяжелая рука легла мне на плечо.
Я оглянулся — это был капрал.
— По какому праву вы здесь беседуете с солдатами? — сурово спросил он.
— А что, нельзя? — спросил я как можно более невинно (а тем временем, ухватив его за рукав, проследовал к двери. Капрал пошел за мной).
На улице я предъявил ему удостоверение полицмейстера княжества, капрал вытянулся и взял под козырек.
— Извините, ваше превосходительство! Просто мне не понравилось, что в этом трактире постоянно разные типы разговаривают с солдатами. Излишняя болтовня, знаете ли, до добра не доведет.
— Постоянно, говорите?
— Так точно. Вот не далее как третьего дня…
— Кто-то тоже угощал солдат пивом? — догадался я.
— Но беседу я пресек.
— А как выглядел угощавший?
Капрал пожал плечами:
— Извините, ваше превосходительство, описывать людей я не мастер.
Если вы читали книги Лафатера, то наверняка знаете, что такое словесный портрет. Я часовщик, а не полицейский, но привык к любому порученному мне делу относиться аккуратно. Без особого труда мне удалось добиться от капрала четкого портрета человека, сидевшего позавчера в трактире.
Покинув бдительного служаку, я снова решил вернуться в замок. Но зайти на этот раз не с парадного хода — к его светлости, а с черного — на кухню.
Значит, думал я по дороге, кто то высокого роста, худощавый, с крупным носом и спадающими на лоб каштановыми волосами, узнал позавчера от не в меру разговорчивых солдат о передислокации одного батальона в район Швандорфа, к железнодорожной переправе через Наб. А уже вечером эта информация появилась на столе у князя. Тут не надо быть гением сыска, чтобы догадаться, что передаточное звено лежит на кухне.
Замковая кухня — о, о ней можно рассказывать отдельно. Замок князей Вальдецких был построен в середине 16-го века, и хотя жилая его часть перестраивалась неоднократно, приспосабливаясь к возрастающим запросам своих обитателей, кухня осталась такой же, какой и была 400 лет назад — с камином, в котором когда-то жарили целых быков, с огромными каменными разделочными столами и висящими на стенах котлами и прочими инструментами, наводящими скорее на мысль об аде, чем о месте, предназначенном для удовлетворения потребностей желудка.
Не без труда мне удалось найти повара (я говорю, понятное дело, о шеф-поваре — на такой кухне он бы не смог работать без бригады помощников). Я застал его за интересным занятием — он готовил пирожки из розы.
В Венгрии мне приходилось встречать варенье из роз (и не надейтесь, что я расскажу вам рецепт — я бы попросил не превращать мое скромное повествование в поваренную книгу). Но пирожки?..
Повар — тучный, в белом колпаке — собирательный образ всех поваров — осматривал каждую розу, беря ее со стоящего перед ним блюда (нет ли в лепестках насекомых), макал ее в жидкое тесто, а затем в масло, и встряхивал. При этом тесто, растекаясь, принимало форму цветка. Очаровательно.
Тесто — это я вам говорю, специально спросил у повара (все, последний рецепт, больше их здесь не будет) — делается из яиц и муки, и неплохо туда добавить немного розовой воды. На стол подаются такие пирожки теплыми (правда, благодаря мне на этот раз они к столу попали уже основательно остывшими), посыпанными сахаром.
Я подождал, пока пирожки попадут в жерло печи, и подошел к повару.
— Вы меня знаете? — спросил я с очаровательной улыбкой.
— Нет, — повар посмотрел на меня с подозрением.
— Я полицмейстер нашего славного княжества, — удостоверение снова появилось на свет. Повар уже начал вытирать руки о передник, чтобы рассмотреть его получше, но я спрятал документ в карман.
— Меня послал князь, — сказал я повару. — Он хочет проверить, сколько продуктов расходуется во время банкетов. Скажите, кто составляет меню?
— Я, — сказал повар. Он нимало не выглядел обеспокоенным.
— И сладкое тоже готовите вы, или есть отдельный кондитер?
— Я не готовлю, — обиделся толстяк, — я руковожу приготовлением кушаний.
— И торты?
А вот этот вопрос нашему кулинару понравился меньше.
— И торты, конечно.
— А батальные сцены, которые разыгрываются на поверхности торта — их кто режиссирует?
Все. Этим вопросом я поставил его в тупик.
— А почему вы спрашиваете? — спросил он после непродолжительного молчания.
— Так просто. К расследованию это не имеет никакого отношения. Просто я недавно был на обеде у князя, и обратил внимание, как красиво украшен торт.
— Я учился в Париже, между прочим.
— Оно и видно, — я вложил в эту фразу свой смысл (кулинарные изыски его были мне чужды), однако повару было приятно. — Так вы попросите подготовить гроссбухи по кухне, я их просмотрю. Успеете до послезавтра?
— Да, конечно.
Настало время извлекать пирожки из печи, и я попрощался.
— Хотите один пирожок с собой? — спросил повар.
— Нет, спасибо.
Розы я предпочитаю нюхать, а не есть.
Я еще немного прошелся по кухне — поварята, слуги, помощники повара… Один из типов в белом халате и колпаке показался мне подходящим под то описание, которое дал капрал. Он был высокий, с крупным носом, и, на мой взгляд, чересчур худой для повара.
Этими наблюдениями я поделился с князем.
— У меня на кухне что-то готовится, — так подсуммировал он мои впечатления. — Причем это варево мне явно не нравится.
— Не думаю, ваша светлость, что эта затея повара. Впрочем, что нам мешает его допросить?
— Только сделать это надо аккуратно, чтобы тот тип, о котором ты рассказывал — с крупным носом — ничего не заподозрил.
И князь послал слугу за поваром с приказом — немедленно явиться к его светлости для предстоящего обсуждения меню торжественного обеда.
Повар явился буквально через пять минут с блюдом пирожков из роз:
— Попробуйте, ваша светлость, — сказал он с поклоном.
Князь Фридрих взял пирожок с блюда (они были уже посыпаны сахаром), предложил взять и мне. К сожалению, я не мог отказаться.
— Отменно, отменно, — его светлости, тем не менее, пирожки понравились. Впрочем, о немецких вкусах я вам уже говорил.
— А скажи мне, Альберт, — продолжал князь (значит, повара зовут Альберт. А я даже и не спросил — это абсолютно неважно), — вот пирожки ты готовишь замечательные. Почему же на прошлом обеде у меня на столе оказалось вот это?
И его светлость водрузил на письменный стол извлеченного из ящика стола солдата 213-го полка, который выглядел, как надгробный памятник над могилой бедного повара.
Румяное, как у всех поваров, лицо Альберта приобрело цвет его же передника.
— И почему этот воин носит форму 213-го полка? — вмешался я. — И еще задам я наводящий вопрос — не пришлось ли его ставить на стол в самый последний момент?
Все. Повар превратился в повидло. Или конфитюр, если хотите.
— Это не я… — забормотал он.
— А кто же? Только сегодня вы уверяли меня, что батальные сцены на тортах создаются исключительно под вашим руководством.
— Это Людвиг, мой новый помощник.
— Ай-яй-яй, — сокрушительно покачал головой князь, — пять лет ты у меня работаешь, и вдруг…
— Я раскаиваюсь, ваша светлость, — искренне сказал Альберт. — Но жалованье повара не так уж велико, а у меня четверо дочерей, каждой из которых вскоре потребуется приданное. На кухне появился новый помощник, Людвиг, который предложил мне за приличные деньги выставлять на тортах то, что он укажет.
Изменения часто вносились в самый последний момент, поэтому мне пришлось держать пряничных солдатиков, пушечки… Реки я делал из крема с добавлением васильков — для синего цвета. Разве получалось невкусно, ваша светлость? Всего пару раз мне пришлось добавить черствые фигурки, уж простите меня.
— Да… — похоже, князь не находил, что сказать. — А ты не задумывался, зачем это Людвигу нужно?
Повар развел руками. Да, умом он явно не отличался.
Князь отпустил Альберта, и мы перешли к обсуждению создавшегося положения.
— У меня на кухне — шпионское гнездо! — негодовал его светлость. — Несомненно, Людвиг является резидентом, и таким образом передает информацию о расположении воинских частей кому-то из моих гостей.
— Постоянных гостей, ваша светлость, — осмелился заметить я. — Способ, конечно, оригинальный. Но как мы можем узнать, кого интересуют ваши торты?
— Мы изменим диспозицию воинских частей! — воскликнул князь Фридрих. — Не настоящих, конечно, а пряничных. Таким образом мы сможем кормить предполагаемого шпиона дезинформацией. И кроме того, все-таки придется нам поделиться этими сведениями с разведкой Генерального штаба — охота на шпионов вряд ли находится в твоей компетенции, мой доблестный полицмейстер.
Как всегда, всю грязную работу пришлось делать мне. Это значит, что когда вносили торт, я под изумленными взглядами слуг должен был встречать их в дверях и менять диспозицию войск — проще говоря, пачкаясь в креме, отламывать с торта пару-другую солдат.
Так продолжалось два месяца, пока Людвиг, орудовавший на нашей кухне, не заподозрил что-то неладное. Князь тем временем старался не изменять обычного списка гостей, но кто особенно усиленно разглядывал торт, мы определить так и не смогли. Пряничная шифровка находилась на середине стола и была доступна всем взорам.
За два месяца князь дал пять торжественных обедов, и уже начинал ворчать, что так недолго и княжество проесть (разведка Генерального штаба рейхсвера о покрытии расходов даже и не заикалась, а князь считал ниже своего достоинства просить денег).
Время вноса торта мы обговорили с поваром заранее, чтобы я успевал выйти, не привлекая ничьего внимания. И на этот раз я вышел в соседнюю комнату, через которую слуги должны были проносить торт. Когда показался поднос с тортом (его несли четверо, для вящей осторожности) я привычно приблизился к ним, разглядывая на ходу, что бы можно было снять, чтобы не повредить рисунка. Наконец я выбрал одного солдата и шоколадную пушечку (я договорился с Альбертом, чтобы пушки он отливал из шоколада — все приятнее, чем жевать тесто. Да, забыл вам сообщить, что снятых солдат мне приходилось съедать).
Вдруг боковым зрением я заметил, что за мной наблюдают.
Точно — Людвиг раскрыл наш хитроумный план, и теперь как был, в поварском халате и колпаке, наблюдал за моими действиями.
«Сейчас уйдет», — подумал я и бросился за ним, отшвырнув недоеденного солдата.
Людвиг, видимо, решил уйти через кухню, на которой он ориентировался лучше меня. На бегу я бросал в него схваченные мною со столов поварешки и прочую кухонную утварь. Наконец, совсем близко к выходу, в малообитаемой части кухни, шпион решил переменить тактику. Он вырвал из камина огромный вертел и принялся меня атаковать, как какого-нибудь быка. Мне ничего другого не оставалось, как сорвать со стены один из старинных медных котлов и использовать его в качестве щита. Признаться, Людвиг был гораздо выше меня, поэтому мне приходилось туго.
Неожиданно нападавший заорал, бросил вертел и начал хлопать себя руками по бокам. Я выглянул из-за котла — это Альберт пришел мне на помощь! Он ошпарил Людвига говяжьим бульоном (говяжий бульон, скажу я вам, может быть чертовски горячим. И хорошо, что это был простой говяжий бульон, иначе вы потребовали бы от меня рецепта).
Чтобы облегчить страдания ошпаренного Людвига, я крепко ударил его котлом по голове, отчего тот свалился без сознания.
Подоспевшие слуги связали шпиона, и дальше его судьбой занялся офицер контрразведки, который уже два месяца сидел в городе, ожидая развития событий. А мне, признаться, эта кулинарная история уже порядком поднадоела.
Еще через месяц погиб на охоте один из постоянных гостей его светлости, пфальцграф Эдвард фон Манцхейм. Впрочем, князь Фридрих мне сообщил потом, что его ликвидировала русская разведка за предоставление дезинформации (видно, он пытался поправить свои пошатнувшиеся финансовые дела продажей России военных секретов).
В жизни, а не в романах, нет ничего хуже шпионских историй. В этом деле пострадали все — князь, которому обеды влетели в приличную сумму, я, которому пришлось съесть немало… ладно, не буду ругать княжеский стол.
А повар Альберт так и остался на своем месте. Князь сказал, что кроме него никто так не умеет стряпать настоящую «ледяную ногу».