-- Эх, жалко, хотел Стаса повидать, -- сказал Приходько.
-- Ничего, отложим вашу встречу до завтра.
-- Вы имеете в виду -- до сегодня, до утра.
-- А, черт. Конечно. Сегодня уже идет полным ходом. Удачи вам, ребята...
Распахнулись ворота. Оперативная машина стремительно вылетела в переулок. На повороте пронзительно заскрипели покрышки. Еще дымился мокрый асфальт, на улицах гасли фонари. Откуда-то издалека донесся короткий тревожный вскрик сирены оперативной машины...
Четыре часа утра
Крот сидел на стуле боком, глядя в окно. Тихонов подошел к выключателю, повернул его, и, когда в комнате погас свет, стало видно, что утро уже наступило.
-- Вот мы и встретились, наконец, гражданин Костюк, он же Ланде, он же Орлов...
-- Я к вам на свидание не рвался.
-- Это уж точно. Зато мы очень хотели повидаться. Вот и довелось все-таки.
-- А чего это вам так не терпелось? -- нагло спросил Крот, пока в голове еще умирала мысль: "Может быть, не все знают..."
-- Во-первых, Костюк, должок ваш перед исправительно-трудовой колонией не отработан... Крот перехватил вздох.
-- А во-вторых, есть у меня еще один вопрос к вам.
-- Это какой же еще вопрос?
Стас перегнулся через стол и, глядя Кроту прямо в глаза, спросил тихо:
-- Вы за что Коржаева убили?
Крот отшатнулся и медленно, заплетаясь языком, сказал:
-- К-какого К-коржаева?
-- Одесского Коржаева. Вашего с Хромым да с Джагой компаньона.
-- Я не знаю никакого Коржаева! -- закричал визгливо Крот. -- Что вы мне шьете, псы проклятые! Не видел, не знаю никакого Коржаева. Пушку держал, за это отвечу, а чужого не шейте! А-а !!!
Тихонов сидел, спокойно откинувшись в кресле, чуть заметно улыбался. Крот заходился в крике. Тихонов вдруг резко хлопнул ладонью по столу, и Крот от неожиданности замолк. Стас засмеялся:
-- Вот так, Костюк. И не вздумай мне устраивать здесь представление. Мне с тобой сейчас некогда возиться. Может быть, когда Балашов тебе расскажет, зачем ты ездил в Одессу две недели назад, ты вспомнишь, кто такой Коржаев.
-- Вот и спрашивайте у того, кто вас послал ко мне.
-- Глупо. Нас послал закон. И ты сам себе отрезал пути к отступлению, потому что единственное, на что ты еще мог рассчитывать, -- это снисхождение суда за чистосердечное раскаяние.
-- Я никого не убивал, -- упрямо сказал Крот. -- Это Хромой на меня со злобы настучал. Он сам вор.
-- Ты мне отвечай на мои вопросы. О Хромом я не меньше тебя знаю. Последний раз я тебя спрашиваю: за что ты убил Коржаева?
-- Никого я не убивал.
Тихонов посмотрел на него испытующе:
-- Я и раньше знал, что ты вор и убийца. Но я думал, что ты не глуп. Смотри, -- Тихонов открыл стол, достал оттуда кастет и сберегательные книжки.
-- Вот этим кастетом ты проломил Коржаеву череп. А это сберегательные книжки, которые ты у него украл после убийства. А мы их нашли за батареей на твоей хазе в Останкине. Ты собирался получить вклады по этим книжкам, подделав подпись Коржаева, но побоялся сделать это сейчас, дожидаясь, пока дело немного заглохнет. Так? Да вот, видишь, не заглохло. Будешь теперь говорить?
-- Не знаю я ничего и говорить ничего не буду.
-- Смотри, дело хозяйское. Я к тебе, честно скажу, никакого сочувствия не испытываю. Но мой долг тебя предупредить еще раз: нераскаявшихся преступников суд не любит и отмеряет им полной мерой за все их делишки.
-- Из заключения бежал -- это было. А остальное -- вы еще докажите, что я преступник.
-- А тебе мало?
-- Мало. Никакого Коржаева я не знаю, а книжки вчера нашел в Останкинском парке.
Тихонов подошел к открытому окну, облокотился на подоконник, внимательно посмотрел на Крота. Несмотря на утренний холодок, у Крота струился по лицу липкий пот. Глаза покраснели, вылезая из орбит, тряслись губы, пальцы, дрожали колени. "Какая же они все-таки мразь", -- подумал брезгливо Стас.
-- Испытываешь мое терпение, Костюк?
-- Не виноват я. Вы докажите... Это ошибка.
-- Ладно, допустим, хотя все, что ты говоришь, -- низкопробная трусливая ложь. Час назад ты стрелял в меня и в моих товарищей, а сейчас требуешь юридических доказательств того, что ты преступник. Хорошо, я тебе их приведу. Отвечай: когда ты был последний раз в Одессе?
-- Никогда вообще не был.
-- Снова врешь. Тогда я тебе это расскажу. Всю первую декаду июля шли дожди. И когда ты поехал в Одессу, ты взял на всякий случай плащ-дождевик. Шестнадцатого числа, в день твоего отлета из Одессы, там моросил дождь. Оформив на посадке билет, ты положил его в этот бумажник, в карман пиджака. На перронном контроле ты предъявил посадочный талон и засунул его по рассеянности в карман плаща. В Москве самолетный билет ты сразу выбросил, а про посадочный талон со штампом Одесского аэропорта позабыл. Поскольку ты эти две недели на улицу не вылезал, твой плащ преспокойно висел в шкафу у Елизаветы Куликовой. А в плаще не менее спокойно лежал твой посадочный талон. Устраивает тебя такое доказательство?
-- А может быть, я просто так не хотел говорить, что я был в Одессе? Я туда лечиться, может, ездил?
-- И по пути заглянул к Коржаеву?
-- Не знаю я никакого Коржаева.
-- Эх ты... Смотри, вот дактилоскопическая пленка с отпечатком указательного пальца правой руки, который ты оставил на настольных часах Коржаева. Ясно?
-- Не виноват! Не винова-ат я! -- закричал истошно Крот, захлебываясь собственным воплем. -- Хромой, собака, заставил!
-- Замолчи! -- крикнул Тихонов.-- Даю тебе последний шанс: где встречается Хромой с иностранцем?
-- На сто восьмом километре Минского шоссе. Я сам сказал, я сам, запомните!..
Пять часов утра