Потом, когда капельница кончилась и потушили свет, Петр Сергеич заснул сном праведника, а с ним и его мать, у которой во сне тоже открылось ее собственное, расправившееся, обновленное надеждой миловидное лицо, до того скованное и убитое горем и неопределенностью: тоска - это ведь тоже смерть, только временная и неполная.
Ирина Сергеевна, тоже довольная, хотя, конечно, на свой манер и по своим причинам, пошла, с легким сердцем, к мужчинам, которые уже не раз звали ее: будто не могли сесть без нее за исцеляющую от похмелья алтайскую баранину.
18
Горница, где они сидели, была вся сплошь застлана и завешана плохо выделанными звериными шкурами - охотничьими трофеями хозяина. К их тяжелому запаху примешивалась вонь примуса и густой парной животный дух от мяса, варившегося в большой, как котел, кастрюле.
-Это и есть ваше угощение?- Ирина Сергеевна присела на край медвежьей шкуры, прикрывавшей доски лежанки. Самсонов поделился рецептом:
-С утра варю. Я половину мяса и половину воды беру и варю весь день воды только доливаю. Чем дольше варишь, тем лучше: бульон круче получается. Им одним питаться можно. Будете?
-Если только попробовать.
-Ели весь день,- объяснил Иван Александрович и поделился новостью:-Ирина Сергевна тут штуку отмочила...- и поглядел на нее с любопытством: будто присматривался наново.- Ей, понимаешь, презент преподнесли: куры, сало, орехов где-то нарвали...
-На Федосьиной заимке,- нетерпеливо прибавил Самсонов, будто уточнение это было нужно для понимания сути дела.
-Вот. А она его бабке этого сосунка отдала. Чтоб та зятю отослала. Так, Ирина Сергевна?
-Так,- беззлобно подтвердила она: душа ее уже успокоилась и очистилась от гнева.- Он в тюрьме сидит.
-В лагере,- снова поправил Самсонов, который при упоминании мест заключения, почувствовал к ней особенное уважение: будто она сама в них сидела.- И правильно сделала! Тоже мне - короли! Шестерки! Дарят, как со своего плеча!
Пирогов поглядел с досадой.
-Ты с ними ладишь, однако?
-Не я с ними, а они со мной. Они без меня тут друг друга перестреляют дай только в лес войти. Или назад дорогу не найдут, там останутся... Может, его кабаньим салом растереть?- обратился он к Ирине Сергеевне с лукавой и щербатой улыбкой (он не вставлял выпавших зубов: видно, ждал, когда отрастут снова).- Хорошо от простуды помогает.
-У него пневмония.
-А все одно!- с полнейшей убежденностью заявил он.- По-народному все простуда. Я на народные понятия перешел - и ничего, лечу только лучше...-Говоря это, он выставил на стол пузырь с мутноватой жидкостью.Отвар этот один пить нельзя - крепкий слишком. Запивать водкой надо.
-Что у тебя там?- засомневался Пирогов.
-Зубровка. Сам настаивал.
-На зубрах? Погоди, у меня чистый спирт есть.- Пирогов встал и накинул тулуп.
-Что это на вас нашло, Иван Александрыч?- насторожилась Ирина Сергеевна.
-Вожжа под хвост попала... Досок так и не дал - домостроитель этот. Опять стройка станет. Ты хоть дверью перед его носом хлопнула, а я утерся только...- и пошел к машине.
У Самсонова его сетования не вызвали ни малейшего сочувствия, он даже не проводил его взглядом, а оборотил к Ирине Сергеевне хитрое лицо свое:
-Лечите их, значит?
-Лечу... Что делать еще?
-Мало ли что на этом свете делать можно? Я охочусь, например. Не пробовали?
-Не приходилось.
-Устроим. Тут многие женщины охотятся...- Он наклонил голову и красноречиво уставился на нее: такова была его манера ухаживать.- Главное отдачу держать. Охотничье ружье бьет сильно. Но у вас плечи, гляжу, подходящие...
Ирина Сергеевна невольно загляделась на него: от него исходило некое природное и не сразу приметное притяжение, о существовании которого он знал и которое использовал в своих непродолжительных и легких отношениях с женщинами - но последняя похвала почему-то ее отрезвила и образумила.
-Это комплимент?
-Какой комплимент?!- забожился он, будто она упрекнула его в чем-то неприличном.- Правда, как на духу! Смотрите сами какие!..- и шагнув к ней, широко расставил руки и обхватил ее, с избытком, за плечи: будто показывал, какую рыбу поймал. Ирина Сергеевна засмеялась, отсела.
-К чему это вы примеряетесь?- подозрительно спросил Пирогов, вернувшийся с флаконом спирта в ту самую минуту, когда Валентин Парфеныч снимал с нее мерку.- Будешь пить с нами?- обратился он к Ирине Сергеевне.
-Нет конечно. У меня ребенок больной. Надо смотреть за ним.
-Кто о чем, а Ирина Сергевна о детях,- сказал он с непонятной иронией, и ей захотелось досадить ему:
-Вы-то своих на ноги подняли? Дайте и другим такую возможность.
Он помешкал.
-Это ты совсем как Анна Романовна заговорила,- а Самсонов, ему в пику, стал на ее сторону:
-Оставьте. Чем еще женщине, как не детьми, заниматься?- и подмигнул Ирине Сергеевне: в знак полной с ней солидарности.- Видели, как волчица с выводком сидит?- Охотник, он в сравнении с врачом обладал большим опытом для сравнений и необходимой широтой взглядов.- Все то же самое. Давайте лучше водку пить: зверь этого не умеет...- и разлил спирт по стаканам, действуя со сноровкой снайпера и с глазомером аптекаря.
-Иван Александрыч!- предупредила Ирина Сергеевна.- Так мы и завтра отсюда не выберемся...- но тому, действительно, как вожжа под хвост попала:
-Ну и останемся. Зазимуем, как два медведя с медведицей.
-Два медведя в одной берлоге не живут,- поправил его Валентин Парфеныч.
-Значит, один уйдет - по лесу шататься...
Она не поняла, кого и что он имеет в виду, но на всякий случай ушла: чтоб не терять последнего уважения к начальству.
19
Она вернулась в палату, где спали мать и ребенок, удостоверилась в том, что малыш живет и здравствует, пошла в соседнюю палату, застелила в ней относительно чистой на вид простыней одну из кроватей и легла поверху в полном облачении. Следующую инъекцию следовало делать через два часа, и она знала, что если заснет, то непременно проснется в это время: эту привычку она обрела, учась в Курске и подрабатывая по ночам в городской больнице, где посмеивались над точностью тикающего в ней будильника. Так она и заснула: со спокойной душой и в чутком ожидании, надеясь на лучшее и готовая к худшему. Последней мыслью, пробежавшей перед ее внутренним взором, было то, что она распрощалась с иллюзиями в отношении Иван Александровича и не успела, слава богу, наделать глупостей, ни даже проговориться.
Но такие обеты, видно, вступают в силу с начала следующего дня и не имеют ее до истечения нынешнего.
Прошло некоторое время: явно меньшее того, на которое она рассчитывала,- когда ее разбудили, теребя за локоть и осторожно трогая за плечо. Час был неурочный, и она, хоть и была ко всему готова, проснулась не вмиг, не в один присест и в полутьме комнаты, освещаемой тусклой лампочкой из коридора, не сразу разобралась, кто сидит перед ней на соседней койке: поначалу ей сослепу показался Валентин Парфеныч, потом она разглядела знакомый круг лица Ивана Александровича.
-Случилось что?
-Ничего!- успокоил он ее, отпуская руку.- Все путем... Скушно просто...