-Это можешь пропустить.
-Испугалась? Пожалуйста. "Клиника бруцеллеза у людей отличается большим разнообразием симптомов и сопутствующих осложнений. Летальный исход при бруцеллезе редок, но изнурительная болезнь часто приводит к инвалидизации..." Скука та еще.
-Зачем в медицину пошел? Где ты видел медицинские книги веселые?
-Это точно. Зачем в вашу компанию затесался?
-Казанову лучше почитай.
-Вслух?
-Про себя, конечно. Лежи и не вставай. Приду - тебе гоголь-моголь сделаю.
-Это процедура новая? Или ты так это дело называешь?
-Не говори глупостей. Какие процедуры? Когда диагноз не ясен?
-Можно лечить и без диагноза. Мне потогонное нужно и грелка во весь рост. Как няньки в больнице говорили... Хозяйка на ужин звала. У них юбилей сегодня: пятнадцать лет как живут вместе... Пойдешь?
-Приглашаешь?
-Естественно. Мне билет дали на два лица - с разрешением пригласить кого угодно.
-Не могу. В больницу иду.
-Зачем?
-Ивану Герасимычу плохо. Рентген наконец сделали.
-И что там?
-Не знаю. Иду узнавать.
Он пожалел Ивана Герасимыча, но себя ему было жаль еще больше:
-Ты только к тем, кому плохо, ходишь?
-Конечно. Как всякий доктор.
-Или как дурная примета. Не зря говорят, врачи - помощники смерти.
Она помедлила, сказала размеренно:
-Этого мог бы и не говорить... Выздоровел?
Он понял, что сморозил лишнее, но, веря в свою общую правоту, напал на нее с удвоенной силой:
-А что ты от таких предложений отказываешься? Пошли! Девушки любят на свадьбы ходить и на их годовщины. Самые верные знакомства завязываются: дурной пример заразителен.
-Хочешь предложение мне сделать?
-А кто еще предлагал? Пирогов?..- Она отмолчалась.- И Кузьма Андреич тебя искал.
-А ему что нужно?
-Не знаю. Сама у него спрашивай... Придешь?
-Приду. С профессором вместе.
-Вдвоем?
-Вдвоем и еще человек пятнадцать. Он с меньшим сопровождением не ходит.
-И все в эту комнату набьются?
-Кто как. Некоторые из коридора будут слушать.
-А нельзя обсудить потом результаты консультации?.. Вечерком как-нибудь?..- Она помотала головой.- Опять нет!.. Слушай, зачем ты ходишь сюда вообще?...
-Лечу тебя... Сама толком не знаю,- искренне призналась она затем.
-Зато я знаю! Разве можно так над человеком измываться? Вижу каждый день, с ума схожу от такого зрелища, а тут еще Казанова этот, со своими историями!.. Бесчеловечная ты! Нет в тебе настоящего сострадания! И дружеского участия нет! Ирен! Я говорил тебе уже: ты самая роскошная женщина на свете! Клянусь своими болячками!
-Сколько тебе жить здесь осталось? Две недели?
-Я, может, тут костьми лягу? Бруцеллез - дело нешуточное. Изнурительное заболевание!
-И вправду выучил.
-Еще бы! На своем-то примере! Может, я вообще пришел сюда, чтобы навеки здесь остаться?!.- но все напрасно: Ирина Сергеевна была неприступна и безжалостна:
-Сказала же, что приду.
-С профессором!
-Да хоть с кем!- Она вышла вдруг из себя.- За счастье должен считать если тебе так мое общество нравится!..- и ушла лечить население...
-Ну и дела!- сокрушился он, оставшись наедине с собой: совсем как герой на сцене в конце какого-то действия.- Что за прижимистый народ! Зимой снега не выпросишь!..
37
Профессор был областной франт и щеголь. У него были нужные связи в областном центре и даже влияние в столице, но его научный авторитет покоился более всего на умении одеваться и носить верхнее платье. При одном взгляде на него и непосвященному становилось ясно, что он не зря возглавляет кафедру и, вообще - не напрасно живет на этом свете, в отличие от многих других, и прежде всего - от своих менее везучих недругов. Галстуки его были заколоты невиданными в здешних краях булавками с полудрагоценными камнями, рубашки блистали высокогорной белоснежной чистотой и менялись не то что ежедневно, но ежечасно, что заставляло предполагать, что на него работает целая прачечная. Пользуясь безусловным признанием и едва ли не величием, профессор поставил дело так, что ценился в области, в каких-то отношениях, наравне с самим Гусевым: даже тот, встречаясь с ним на конференции или на праздничном вечере, глядел на него с оторопью - как на манекен в витрине западного города или на пришельца из иной цивилизации. Профессор принадлежал, иначе говоря, к разряду местных примечательностей, и его можно было показывать приезжим - вместе со встречающимися здесь каменными бабами. По этой же причине его нельзя было - не то что сместить - но и подвергнуть сколько-нибудь чувствительной критике: нельзя же винить фотомодель в том, что она не знает закон Ньютона, - совершенство же всегда в цене, в какой бы сфере оно ни проявлялось.
К Алексею он вошел в сопровождении целой свиты. С ним были приезжие врачи, прибывшие сюда в целях самоусовершенствования: в провинции многие хотят учиться, но случаи для этого представляются нечасто. Пришел даже Пирогов: не удержался, увидел идущую гуськом компанию и увязался за нею. Самые несмелые, а с ними и Анна Романовна, не любившая гласности, а пуще того - боявшаяся, что спросят ее знания, как на студенческом семинаре, остались в узком коридоре, который запрудили и перегородили напрочь: хозяева оказались заперты в спальне, но их мнения на этот счет не спрашивали. Профессор обошел тех немногих больных, что лежали в больнице, и москвич оставался у него как бы на десерт, для эффектной концовки. Ирина Сергеевна доложила больных детей (а взрослых, если не считать Алексея, и не было) и представила ему теперь последнего пациента: получалось так, что она одна вела всю эпидемию. Профессор выслушал ее, смотреть Алексея не стал - кивнул только, что доволен ее изложением и что у него то же, что у детей, и обратился к Алексею с импровизированным спичем - для большей наглядности лекции:
-Вы ведь коллега наш? Кто у вас читал инфекции?