- Да, все сходится, - произнес Адамберг.
Солнце уже поднялось и освещало террасу, комиссар помешивал кофе, дела, кажется, пошли на лад. Камилла наконец снова удалилась и заняла свое привычное место.
- Что вам пришло в голову, когда вы увидели его?
- Ничего. Впрочем, я подумал, что вот еще один бедолага,- я говорю «бедолага», потому что он был очень худой и маленький,- несчастный мужик, который позволил себе выпить вечерком, а теперь со всех ног несется домой, потому что боится, как бы его баба не устроила ему взбучку.
- Да уж, мужская солидарность,- пробурчал Адамберг, внезапно почувствовав легкое отвращение к собеседнику. - А почему вы решили, что он пил? Он нетвердо держался на ногах?
- Нет, если подумать, он, наоборот, был очень проворным. От него вроде бы пахло спиртным, как мне показалось. Теперь я припоминаю, после того, как вы об этом заговорили. Чуять такие вещи - это у меня вторая натура. Вы же понимаете, при моей-то профессии… Покажите мне любого мужика, и я точно определю, до какой стадии он дошел. Тот нервный коротышка вчера вечером явно где-то приложился к бутылке, но не так уж сильно. От него попахивало, да, попахивало.
- Чем? Виски? Вином?
- Нет. - Хозяин кафе колебался. - Ни тем, ни другим. Чем-то послаще. Мне кажется, такой штукой, которую пьют из маленьких ликерных рюмок. Режутся в карты и пропускают одну за другой: так обычно старые холостяки время проводят. По-маленьку да потихонечку, а набраться можно будь здоров, хоть на вид это пойло - полная мура.
- Кальвадос? Может быть, грушевая водка?
- Эх, вы слишком много от меня хотите! Тут и выдумать что-нибудь недолго. В конце концов, зачем мне было обнюхивать того мужичка?
- Значит, скажем так: пахло какой-то фруктовой наливкой.
- А вам это что-нибудь дает?
- Очень много, - ответил ему Адамберг. - Будьте так любезны, зайдите в комиссариат сегодня в течение дня. Там запишут ваши показания. Вот адрес. И, пожалуйста, не забудьте сказать моему коллеге о фруктовом запахе.
- Я сказал: пахло спиртным, а не фруктами.
- Ладно, как хотите. Это не важно.
Адамберг улыбался, чувствуя удовлетворение. Чтобы проверить себя, он подумал о своей любимой малышке и почти ничего не ощутил. Только едва заметное желание появилось и пропало, словно птица, пролетевшая вдалеке; продолжения не последовало. Он облегченно вздохнул и вышел из кафе. Сегодня он пошлет Данглара к Матильде, чтобы любой ценой узнать у нее адрес ресторана, где она вела наблюдение за грустным человечком, всегда работавшим в плаще. Кто знает?
Сам он сегодня предпочел бы не встречаться с Матильдой.
Человек, рисующий синие круги, продолжал орудовать мелом в непосредственной близости от улицы Пьера и Марии Кюри. Он не собирался успокаиваться и вступил в дискуссию.
А Адамберг его поджидал.
Данглар выведал у Матильды адрес ресторана в квартале Пигаль, но заведение уже два года как перестало существовать.
Весь день Данглар внимательно наблюдал, как Адамберг бесцельно бродит по комнатам. Инспектор считал, что расследование слишком затянулось, однако вынужден был признать, что они не в состоянии почти ничего сделать. Со своей стороны, он буквально по крупицам просеял всю жизнь Мадлены Шатлен, но не нашел ни единой зацепки. Еще он навестил Шарля Рейе и попросил объяснить причины его повышенного интереса к статье в той газетенке.
Рейе, застигнутый врасплох, обозлился, в особенности его задело то, что он ничего не сумел скрыть от Адамберга. Но Рейе питал необъяснимую симпатию к Данглару; глуховатый и тягучий голос этого человека, высокого и крупного, как ему представлялось, раздражал его куда меньше, чем мягкие ласкающие интонации Адамберга. Ответ Рейе оказался очень простым. Еще будучи студентом и изучая зоологию, он посещал лекции, которые читала Матильда Форестье. Это легко проверить. В те дни у него не было причин кого-либо ненавидеть, поэтому он мог беспристрастно оценить госпожу Форестье такой, какая она есть; он считал ее умной и соблазнительной женщиной и не забыл ни единого слова из ее лекций. Потом настало время, когда он решил вычеркнуть из памяти всю свою прежнюю жизнь. Но, услышав, как какой-то человек в холле гостиницы начал болтать о «знаменитой даме, той, что плавает по морям», он вдруг почувствовал, что проснувшиеся воспоминания доставляют ему удовольствие и что в конечном итоге ему хочется удостовериться, действительно ли речь идет о Матильде, и если да, то в чем ее обвиняют.
Рейе почувствовал, что Данглар, скорее всего, ему поверил. Тем не менее инспектор спросил, почему Шарль не рассказал все это Адамбергу накануне и почему он решил не говорить Матильде, что был с ней знаком задолго до их случайной встречи в кафе на улице Сен-Жак. На первый вопрос Рейе ответил, что не хотел, чтобы Адамберг еще больше портил ему жизнь, на второй - что предпочел бы не смешиваться с толпой вечных студентов Матильды, которые, постарев, превратились в покорных слуг прекрасной дамы. Такая роль не для него.
Если подвести итог, это мало что нам дает, подумал Данглар. Вся эта сваленная в кучу полуправда только еще больше затягивает дело. Дети будут разочарованы. Однако именно Адамберга Данглар считал виновным в том, что дни шли так медленно и их однообразное течение только иногда, по утрам, оживлялось сообщениями о появлении синих меловых кругов.
Он предполагал - хотя ничем не мог это доказать, - что именно Адамберг имеет пагубное влияние на ход времени. В результате на всех сотрудниках комиссариата 5-го округа лежал отпечаток странного поведения их начальника. Кастро теперь не впадал в бешенство по малейшему поводу, как бывало прежде. Маржелон больше почти не говорил глупостей. И дело не в том, что один вдруг стал уравновешенным, а другой поумнел, просто люди словно поняли, что не стоит постоянно ломать голову и обсуждать рабочие вопросы.
Хотя, возможно, это было всего лишь ощущение, возникшее у Данглара из-за бесконечных тревог, но ему казалось, что многочисленные мелкие взрывы и конфликты сначала стали меньше бросаться в глаза, потом потеряли смысл и, наконец, сменились беззаботной покорностью судьбе. Это представлялось ему гораздо более опасным. Все его коллеги как будто спокойно ставили паруса на своих лодках и так же спокойно смотрели, как паруса опадают, когда стихает ветер, и их нисколько не волновало вынужденное бездействие. Мелкие будничные дела шли своим чередом, за вчерашний день на одной улице было совершено три нападения на прохожих. Адамберг входил и выходил, исчезал и появлялся, и никто больше не упрекал его и не бил тревогу.
Жан-Батист рано лег спать. Кажется, ему удалось довольно вежливо выпроводить молоденькую соседку снизу, и та не обиделась.
А между тем еще сегодня утром он так хотел немедленно ее видеть, чтобы она избавила его от навязчивых мыслей, чтобы ему снилось именно ее тело. Но едва настал вечер, как у него возникло одно-единственное желание: как можно скорее заснуть, причем в полном одиночестве, чтобы в постели с ним не было ни девушки, ни книжки, ни мыслей.
Когда среди ночи зазвонил телефон, он сразу понял: это случилось, пришел конец топтанию на месте, наступает подъем. А еще он понял, что опять кого-то убили. Звонил Маржелон. На бульваре Распай, в его пустынной части, примыкающей к площади Данфер, был зверски зарезан мужчина. Маржелон звонил с места преступления, где он находился вместе с группой сотрудников 14-го округа.
- А круг? Как выглядит круг? - взволнованно спросил Адамберг.
- Есть и круг, комиссар. Очень аккуратно вычерчен, похоже, мужик не торопился. И надпись на месте. Та же, что и раньше: «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел!» Пока больше ничего сказать не могу. Жду вас.
- Еду. Разбудите Данглара. Скажите, пусть приезжает как можно скорее.
- Может, не всех поднимать на ноги?
- Я приказываю, - произнес Адамберг. - И вы тоже останьтесь, - добавил он.
Он это сказал, чтобы не обидеть Маржелона.
Адамберг натянул первые попавшиеся брюки, надел первую попавшуюся рубашку, что немедленно было отмечено Дангларом, когда они встретились на месте происшествия. Рубашку комиссар вообще застегнул криво, сикось-накось, как говорил дед Данглара. Не отрывая взгляда от трупа, Адамберг старался вернуть на нужное место петли и пуговицы, предварительно полностью расстегнувшись и совершенно не считаясь с тем, что раздеваться посреди бульвара Распай, да еще в присутствии коллег из 14-го округа, - занятие не совсем приличное. Те молча наблюдали за его манипуляциями. Было полчетвертого утра.
У Данглара возникло желание защитить Адамберга от всех и вся: так бывало каждый раз, когда инспектор предполагал, что его шеф может стать мишенью для язвительных замечаний. Однако сегодня Данглар ничем не мог бы ему помочь.
Адамберг невозмутимо привел в порядок одежду, продолжая внимательно разглядывать
тело, освещенное прожекторами и, судя по всему, изуродованное еще страшнее, чем тело Мадлены Шатлен. Рана на шее была так глубока, что голова мужчины неестественно вывернулась набок.
Данглар пребывал в таком же жалком состоянии, что и в прошлый раз, на месте убийства Мадлены Шатлен, поэтому сегодня он старался вовсе не смотреть на труп. Горло вообще было слабым местом инспектора. Одна только мысль о том, что ему надо надеть шарф, вызывала у него панику, словно он боялся задохнуться. Он даже подбородок брить не любил. Вот и теперь он глядел на ноги покойника, которые, словно стрелки, указывали на слова надписи: одна - на «парень», другая - на «удел».
Тщательно вычищенные ботинки классической модели. Данглар скользнул взглядом по распростертому на земле долговязому телу, оценил добротный крой серого костюма, отметил, что на убитом был жилет, надетый, возможно, по особому случаю. «Старый доктор», - решил Данглар.
Адамберг рассматривал тело с другой стороны, он разглядывал шею. Его губы были поджаты, и на лице застыла гримаса отвращения - к тому, чья рука так безжалостно искромсала горло пожилого мужчины. Он вспоминал о глупой слюнявой псине, и все. Его коллега из 14-го округа подошел и пожал ему руку:
- Комиссар Лувье. Только сегодня представился случай познакомиться с вами, Адамберг. При таких тяжелых обстоятельствах.
- Да, разумеется.
- Я счел необходимым предупредить также и людей вашего округа, - не отставал Лувье.
- Очень вам признателен. А кто этот господин? - спросил Адамберг.
- Думаю, врач на пенсии. Во всяком случае, на это указывает сумка первой помощи, что была при нем. Ему семьдесят два года, его имя - Жерар Понтье, уроженец департамента Эндр, рост - метр семьдесят девять, короче говоря, о нем пока нечего сказать, кроме того, что значится в удостоверении личности.
- Мы не могли этому помешать,- грустно сказал Адамберг, качая головой. - Никак не могли. Мы предвидели второе убийство, но все равно не смогли бы его предотвратить. Всех полицейских Парижа было бы недостаточно, чтобы этого не допустить.
- Я понимаю, о чем вы думаете,- произнёс Лувье. - Вы занимались этим делом с момента убийства Шатлен, и вам не удалось поймать виновного. Он вновь совершает преступление, разумеется, тут нет ничего хорошего.