- В журнале мод была статья, подписанная "Дельфина Витрюэль". Это девичья фамилия Дельфины Ле Нермор. Главная редакторша сообщила мне, что Дельфина постоянно сотрудничала с их журналом, примерно раз в месяц приносила статьи о веяниях времени, новых тенденциях в моде, об увлечениях платьями с фижмами или чулками со швом.
- И это показалось вам интересным?
- Невероятно. Я прочел всю подшивку. Времени ушло довольно много. Плюс к этому еще гнилые яблоки. Я начинаю кое-что понимать.
Данглар покачал головой.
- И что с гнилыми яблоками? - спросил он. - Не будем же мы упрекать Ле Нермора в том, что от него пахло страхом. Черт возьми, мы что, опять возьмемся за него?
- Все маленькое и жестокое очень меня беспокоит. Вы наслушались рассуждений Матильды. Теперь вы защищаете человека, рисующего круги.
- Ничего подобного. Просто я занимаюсь Клеманс, а его оставил в покое.
- Я тоже занимаюсь Клеманс, ею одной. Но это ничего не меняет в том, что Ле Нермор - низкая душонка.
- Комиссар, нужно экономно расходовать презрение, ибо в нем нуждаются многие. Это не мои слова.
- А чьи же?
- Шатобриана.
- Ну вот, опять. Что он вам сделал?
- Явно ничего хорошего. Да бог с ним. Скажите честно, комиссар, разве человек с кругами заслуживает такой злобы? Все-таки он крупный историк.
- Поглядим.
- Все, с меня довольно, - заявил Данглар, усаживаясь на место. - У каждого свои навязчивые идеи. У меня, например, в голове одна Клеманс. Я должен ее найти. Где-то же она есть, и я ее оттуда достану. Это обязательно. И это логично.
- Однако, - с улыбкой произнес Адамберг, - глупая логика - демон слабых умов. Это не мои слова.
- А чьи же?
- Вот этим-то я от вас и отличаюсь: я не знаю, чьи это слова. Но я очень люблю эту фразу, она меня устраивает, понимаете? Я почти лишен логики. Я пойду похожу, Данглар, мне это необходимо.
Адамберг ходил до самого вечера. Это был единственный способ навести порядок в голове. Ритмичное движение при ходьбе как бы встряхивало мысли, словно твердые частички, плавающие в жидкости. Поэтому самые тяжелые падали на дно, а самые легкие оставались на поверхности. В конце концов Адамберг не сделал заключительного вывода, но получил ясную картину собственных мыслей, выстроившихся по порядку благодаря законам гравитации. На первый план выплыл несчастный старик Ле Нермор, его прощание с Византией, кончик трубки, постукивающий по передним зубам, не пожелтевшим от табака. Вставная челюсть.
Далее следовали гнилые яблоки, Клеманс-убийца, исчезнувшая вместе с черным беретом, нейлоновыми блузками и воспаленными веками.
Внезапно он застыл на месте. Неподалеку от него какая-то молодая женщина подозвала такси. Было уже поздно, он не мог хорошо ее разглядеть и побежал к ней. А потом было уже слишком поздно и бежать было бессмысленно: такси отъехало.
Он остался стоять у края тротуара, часто дыша. Почему он побежал? Потому что ему приятно было бы увидеть, как Камилла садится в такси, даже если он все равно не успел бы ее догнать.
Он сжал кулаки в карманах куртки. Немного волнения. Это нормально.
Нормально. Не стоит делать из этого трагедию. Увидеть Камиллу, удивиться, побежать следом: нормально немного поволноваться по этому поводу. Это от удивления. Или оттого, что бежал слишком быстро. У любого точно так же тряслись бы руки.
Впрочем, действительно ли это была она? Вероятно, не она. Она живет на другом краю земли. Нужно, чтобы она была на другом краю земли, совершенно необходимо. Но профиль, фигура, манера держаться за стекло машины обеими руками, разговаривая с водителем! И что с того? Ничего особенного. Камилла - на другом краю земли. Не о чем тут рассуждать, значит, нет причины волноваться по поводу этой девушки в такси.
А если это все же была Камилла? Ну, что ж, если это была Камилла, он ее упустил. Вот и все. Она села в такси, чтобы уехать на другой край земли. Нечего об этом думать, все осталось по-прежнему. Ночь с Камиллой, всегда. Пришла. Ушла.
Он вновь отправился в путь, тихонько повторяя эти два слова. Он хотел поскорее уснуть, чтобы забыть о трубке старика Ле Нермора, о берете Клеманс, о спутанных волосах своей любимой малышки.
Следующая неделя не принесла никаких новостей о Клеманс. К трем часам дня Данглар погружался в пьяную дремоту, а иногда от сознания собственного бессилия у него случались приступы словоизвержения. Десятки людей заявляли, что видели убийцу. Каждое утро Данглар приносил в кабинет Адамберга отчеты, сообщавшие об отрицательных результатах поисков.
- Отчет о следственных действиях из Монтобана. Опять ничего,- в очередной раз говорил Данглар.
Адамберг поднимал голову и отвечал каждый раз одно и то же: «Очень хорошо. Превосходно». Хуже того: Данглар подозревал, что Адамберг вообще не читает эти отчеты, так как вечером они обычно лежали на том же месте, куда инспектор положил их с утра, и он вновь забирал их, чтобы приобщить к делу Клеманс Вальмон.
Данглар не мог заставить себя не считать. С момента исчезновения Клеманс прошло двадцать семь дней. Адамбергу часто звонила Матильда, чтобы узнать новости о землеройке. Данглар слышал, как он отвечал: «Пока ничего. Нет, я не опустил руки, кто вам сказал? Я жду дополнительных сведений. Теперь можно не торопиться».
«Можно не торопиться». Любимое выражение Адамберга. Данглар приходил от него в бешенство, в то время как Кастро, сильно изменившийся за последнее время, судя по всему, воспринимал все происходящее с несвойственным ему терпением.
Вдобавок еще по просьбе Адамберга в комиссариат несколько раз приходил Рейе. Он казался Данглару менее желчным, чем раньше. Данглар спрашивал себя, с чем это могло быть связано: то ли с тем, что слепой теперь хорошо ориентируется в здании комиссариата и спокойно находит дорогу, ощупывая стены кончиками пальцев; то ли с тем, что стало известно имя убийцы и это положило конец его тревогам. Единственное, о чем Данглар и думать не хотел, - это что Рейе стал менее желчным, потому что Матильда пустила его в свою постель. Об этом не могло быть и речи! Но как бы узнать наверняка? Однажды Данглар присутствовал при начале разговора Адамберга и Рейе.
- В обычном понимании вы не видите, - рассуждал комиссар, - но вы видите по-другому. Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали о Клеманс Вальмон, и говорили бы столько времени, сколько у вас хватит сил; чтобы вы описали мне все ваши впечатления во время бесед с нею, все ваши ощущения в ее присутствии, все мельчайшие подробности ее жизни, о которых вы догадывались, когда она подходила, когда вы ее слышали, когда чувствовали ее рядом. Чем больше я буду о ней знать, тем успешнее закончу дело. Вы, Рейе, вы и Матильда - вот два человека, знавшие ее лучше всех. И еще вам может быть доступно нечто, находящееся за пределами обычного зрения. То, что мы, остальные, не замечаем, потому что зрительный образ возникает быстро и мы этим удовлетворяемся.
Всякий раз Рейе подолгу сидел у него. В открытую дверь Данглару было видно, как Адамберг стоит, прислонившись к стене, и слушает с величайшим вниманием.
Было три тридцать.
Адамберг открыл свой блокнот на третьей странице. Он помедлил какое-то время, а потом написал:
«Завтра я еду в деревню искать Клеманс. Думаю, я не ошибся. Никак не вспомню, когда именно я это обнаружил, надо было сделать пометку. Может, я понял это с самого начала? Или когда появились гнилые яблоки? Все, что рассказывает Рейе, сходится с моими предположениями. Вчера я дошел до Восточного вокзала. Пытался разобраться, почему стал полицейским. Возможно, потому, что здесь, когда ты что-то ищешь, то имеешь шансы найти: такая профессия. Это примиряет меня со всем остальным. В другое время никто не просит тебя искать что бы то ни было, и ты не рискуешь найти что-то, потому что не знаешь, что искать. Например, листья: я до сих пор не знаю точно, почему их рисую.
Вчера в кафе на Восточном вокзале какой-то тип сказал мне, что лучшее средство избавиться от страха смерти - вести жизнь кретина. Тогда не о чем будет сожалеть. Мне кажется, это не лучший выход.
Я не боюсь смерти, во всяком случае, не очень. Следовательно, по-настоящему меня это не касается. И остаться в одиночестве я тоже не боюсь.
Мне следует обновить все сорочки, я отдаю себе в этом отчет. Вот было бы здорово найти универсальную форму одежды. Я бы купил ее сразу тридцать комплектов, и тогда бы мне до конца дней уже не пришлось мучиться с вещами. Когда я поделился своей идеей с сестричкой, она подняла страшный крик. Ее приводит в ужас даже мысль о том, что могла бы существовать универсальная форма одежды.
А мне бы очень хотелось иметь такую одежду, чтобы больше с этим не возиться.
Еще я хотел бы найти универсальный лист дерева, чтобы тоже больше с этим не возиться.
По правде говоря, я очень хотел бы не упустить Камиллу вчера вечером на улице. Я бы ее догнал, она бы очень удивилась, может, даже разволновалась. Возможно, я увидел бы, как ее лицо дрожит, или бледнеет, или краснеет - не знаю точно. Я бы сжал в ладонях ее щеки, чтобы унять эту дрожь, и это было бы замечательно. Я бы прижал ее к себе, и мы долго стояли бы так посреди улицы. Например, час. Но вполне вероятно, что она не разволновалась бы и не захотела прижаться ко мне. Может, она ничего бы не сделала. Не знаю. Я не отдаю себе в этом отчета. Вполне возможно, что она просто сказала бы: "Жан-Батист, меня ждет такси". Не знаю. Может статься, это вообще была не Камилла. А может, мне вообще на это наплевать. Не знаю. Не думаю.
Я сейчас крайне раздражаю мыслителя Данглара. Да, это очевидно. Я делаю это не нарочно. Ничего не происходит, ничего не говорится, и он от этого сходит с ума. Между тем с тех пор, как Клеманс ушла, произошло самое главное. Но я ничего не могу ему сказать».
Услышав, как открывается дверь, Адамберг поднял голову.
Была жара, и Данглар вернулся из северного пригорода весь в поту. Задержали укрывателя краденого. Все прошло удачно, но это не принесло инспектору удовлетворения. Данглару нужен был более сильный противник, и вызов, брошенный землеройкой-убийцей, представлялся ему вполне достойным. Однако с каждым днем его все больше мучил страх, что наступит момент, когда им придется признать свое поражение. Он даже не осмеливался заговаривать с детьми об этом деле. Сейчас он всерьез подумывал о том, не пора ли приложиться к бутылке вина, и тут в его кабинет вошел Адамберг.
- Мне нужны ножницы, - заявил он.
Данглар вышел и, порывшись в ящике стола Флоранс, принес ножницы. Во время поисков он обратил внимание на то, что Флоранс пополнила запас карамелек. Адамберг, прищурившись, пытался продеть черную нитку в ушко иголки.