— Дождик бы не помешал.
— Еще бы!
— Воздух стал бы посвежее.
— Я еле дышу, — комиссар обрел душевное равновесие.
— Я получил новую партию вина. Вы не хотели бы попробовать, мсье Лепер?
— С удовольствием.
Фруассар окончательно исчез.
Через пятнадцать минут комиссар опять был на рынке. Он и в самом деле чувствовал себя здесь как дома. Пахло жареной в масле рыбой, из окна слышалась песенка Ива Монтана.
Прошел кассир Вендо, шествующий в компании жены и двоих маленьких внуков. Следом за ним прошла мелкими шажками мадам Бейяк. Комиссар отвернулся, обошлось без поклонов. В сквере Вольтера, в тени каштанов, молодые ребята обнимали молоденьких девушек. Мсье Лепер встречал их каждый день, совсем недавно еще у них были толстощекие детские лица, они гоняли на самокатах. Их отцы держали виноградники или занимались торговлей, деды жили на ренту. Комиссар прошел мимо бюста Вольтера и по широкой аллее, усаженной пальмами, вышел к церкви. Вечерняя служба должна была недавно закончиться, потому что кюре Бреньон еще стоял на ступенях перед старинным порталом, являя подобие статуи Вольтера, находящейся в противоположном конце аллеи. Увидев Лепера, кюре принялся оживленно жестикулировать, и через минуту две местные знаменитости уже продвигались вдоль живой изгороди, за которой белела усадьба приходского священника.
— Котар получил новую партию вина, — сообщил комиссар.
— Я знаю, — сказал кюре. — Я разговаривал чуть раньше с мадам Сильвией, которая, несмотря на плохое самочувствие, пришла к вечерней службе. Кажется, у Дюмоленов гости? Какой-то американец, сильно интересующийся нашим городом?
— Да, кинорежиссер.
— Вот-вот. Он уже осматривал церковь?
— Не знаю. Я вам должен признаться, от американцев я не в восхищении.
— Это зависит от человека. А тот, второй?
— О нем и говорить не стоит. Гнусный тип.
— В самом деле? А я слыхал, что это приличный мужчина, бывший любовник мадам Дюмолен.
— Кто это вам сказал?
— Все так говорят, буквально все. Ко мне приходят верующие, не могу пожаловаться. Кажется, ваша Селестина взяла у Мишелин собачку?
— Да, сегодня утром взяла.
— И что, она беспокойства не доставляет? — допытывался духовный пастырь. Неожиданно кюре рассмеялся. — Глядите-ка, мсье Пуассиньяк собирает мусор! Этот человек ни на минуту не оставляет заботы о благоустройстве города.
— Мужчина в черной пелерине накалывал на трость какие-то бумажки, брошенные мимо урны.
— Добрый вечер, мсье Пуассиньяк! — воскликнул комиссар.
Пуассиньяк вынул изо рта трубку, приподнял шляпу и быстро свернул в боковую улочку.
— Наш уважаемый советник не в настроении, — констатировал кюре. — Он с утра зол на мсье Дюмолена из-за пожертвования на памятник. Надо признать, что инициатива Дюверне обречена на успех. Кто теперь будет принимать во внимание проект Пуассиньяка? Интересно, сколько же Дюмолен отстегнет?
— Конечно. Мне Котар говорил, что Пуассиньяк не находит себе места от возмущения. Еще бы! Перед самыми выборами — такой ход. Я уверен, у Дюверне место мэра уже в кармане. Городской совет считается с мсье Дюмоленом.
— А вы, мсье Лепер, свою кандидатуру не выставляете? — пошутил кюре.
— Полицейские, священники и преступники не могут быть мэрами, — парировал комиссар.
Кюре Бреньон вдруг рванулся и, хлопая в ладоши, загнал в просвет в живой изгороди заблудившуюся курицу.
— А что с той брошкой? — спросил он неожиданно.
Лепер подпрыгнул.
— И в самом деле! Я тут болтаю, а в комиссариате меня ждут важные дела! — он склонился к уху Бреньон а и многозначительно сообщил: — Иду по следу, мсье кюре, иду по следу.
В полицейском управлении комиссар не узнал ничего нового. Его люди прочесали улицы От-Мюрей без какого-либо результата. Тулон молчал.
Лепер принял рапорты по мелочам, отпустил сержанта Панье и уселся в канцелярии над пачкой старых донесений, скопившихся за последние недели. После хлопотливого дня в душной комнате комиссар чувствовал себя изнуренным, голова его отяжелела. Он подумал, не заскочить ли в кондитерскую «Абрикос» подкрепиться чашечкой кофе, но посмотрел на телефон и вздохнул. Потом комиссар вынул из шкафа глиняный кувшин с божоле и стакан, поставил все на столе перед собой. В окно проникала далекая мелодия. Комиссар отодвинул папку и глубоко задумался. Перед его глазами промелькнул Фруассар, скованный наручниками, потом Калле на корабле, совершающий бегство в Америку с бриллиантовой брошью. Комиссар взвешивал какую-то идею, в нем зрело решение, усталость давала знать все больше, и он опустил лицо на руки…
Когда комиссар возвращался домой, шел густой, освежающий дождь. На башне мэрии часы били полночь. Уже издалека Лепер заметил, что в его столовой светится окно, он застал обеих женщин за столом: Селестину со щенком на коленях, штудирующую годовую подшивку какого-то журнала, и мадам Сильвию, задумавшуюся над стаканом липового цвета.
— Ты возвращаешься ужасно поздно, Гюстав, — сказала мадам Сильвия.
— Работа, работа, мои дорогие! Вы зря меня ждете. Селестина должна уже спать.
— Она только что пришла. С тех пор, как Луиза в От-Мюрей, Селестина только гостит в собственном доме, — пожаловалась мадам Лепер.
— Молодость, милая Сильвия. Молодость тянется к молодости.
В силу какой-то непрослеживаемой ассоциации мадам Лепер вдруг сообщила:
— Я пригласила режиссера Маккинсли на чай. До чего же это славный человек!
— Мне дадут что-нибудь поесть? — нетерпеливо сказал комиссар.
Мадам Лепер поспешно поставила на стол белое печенье, салат, креветки, после чего исчезла на кухне. У Леперов не было постоянной служанки, сестра комиссара, несмотря на слабое здоровье, занималась хозяйством.
Селестина подняла голову над подшивкой:
— Из Тулона звонили?
Мсье Леперу нравилось, когда дочь интересовалась его делами.
— У меня новая концепция, — важно сообщил он.
— Фруассар, Маккинсли или Дюмолен? — коротко спросила Селестина.
Комиссар чуть не подавился.