— Доказательства? — поторопил его Рандо.
— Есть доказательства. Вот эта штучка. Я нашел этот предмет на столе. Дюмолен не употреблял табака ни в каком виде.
— Инспектор взял из руки Лепера металлическое приспособление для трубки, в обиходе именуемое «неотложкой».
— Отпечатки?
— Сняты.
— Кто курит трубку?
— Фруассар.
— Где эта вещь лежала?
— Под календарем.
— Здесь, очевидно, был и американский режиссер?
— Режиссер трубку не курит.
— Данные Фруассара? — спросил Рандо.
— Птичка небесная. Когда-то был светским львом. Равно как и любовником Гортензии Дюмолен.
— Вы его подозревали в краже броши? — инспектор обратился к вводной части доклада Лепера.
— Ну… да. Однако все могло быть иначе. У меня есть концепция.
— Я слушаю.
— Фруассар крадет брошь. Дюмолен, как человек очень наблюдательный и необычно ловкий, в свою очередь крадет брошь у Фруассара, то есть, возвращает собственность своей жены, но таким образом, что Фруассар сразу и не подозревает об этом. Когда же он наконец сориентировался — может, между ними состоялся разговор, служанка слышала голоса — Фруассар, боясь разоблачения, убивает Дюмолена, пробравшись незаметно в окно. До этого он одиноко сидит в парке, ожидая, когда пробьет его час. Броши, к сожалению, он У убитого не находит, но зато теряет приспособление для трубки. Во время первого допроса, когда он гасил трубку, «неотложки» у него уже не было. Деньги в столе он оставляет, он не настолько наивен. Рукопись уничтожает для создания фальшивых улик. Он считается, естественно, с разными вариантами. — Тут Лепер многозначительно замолчал.
А Рандо закончил:
— Потом он, конечно, женится на вдове убитого.
— Этого я не сказал, — заметил комиссар.
— Это я говорю. Я! Все вместе выглядит не так уж глупо, Лепер. — Инспектор был далек от дискредитации версии своего коллеги. — Но не будем преждевременно успокаиваться. Будем готовы к неожиданностям! — воскликнул он. — С Фруассара теперь пылинки сдувать надо!
Пружинистым шагом он преодолел расстояние до лестницы и поверх перил уже выдал указание:
— Мальчики, за работу!
С этой минуты в доме на холме все шло, как часы. Полицейские передвигались почти так же ритмично и беззвучно, как часовой механизм.
Инспектор проводил короткие беседы с домочадцами, разбрасывал налево и направо свои удивительные вопросы. Вот он прошел на кухню, поведал что-то на ушко опухшей от слез Агнесс, и та ни с того, ни с сего поцеловала ему руку. Вот он окликнул Анни:
— Чей, говорите, голос вы слышали вчера вечером в кабинете Дюмолена?
— Я не знаю, чей это был голос.
— А кого вы подозреваете в совершении преступления?
— Эдварда Фруассара, — неожиданно уверенным тоном ответила девушка.
— Но на каком основании?
Анни, поскольку была выше инспектора, наклонилась к его уху:
— Ночью, после убийства мсье Дюмолена, все сидели в столовой. Фруассар целый день не расставался со своим пиджаком, вчера утром не хотел отдать его в чистку, а вечером, несмотря на то, что промок под дождем насквозь, тоже не захотел снять его. И только когда мсье Лепер вызвал его из столовой, Фруассар снял пиджак и оставил его на спинке стула, то есть, он наверняка боялся пойти на допрос в пиджаке. Я же как раз принесла господам кофе. И вот как только я заметила, что пиджак висит на спинке стула, я таким образом прошла мимо, что пиджак оказался на полу. Мадам Дюмолен накричала на меня. Несмотря на то, что такое творилось в доме, она разозлилась, что я сбросила на пол одежду Фруассара, — подчеркнула Анни. — Ну я тогда наклонилась и подняла пиджак. Перед тем как повесить его опять на кресло, я хотела сунуть руку во внутренний карман… и оторопела… Я увидела большое красное пятно.
Вернувшись на виллу, Рандо стал присматриваться к Фруассару. С раннего утра тот не отходил от угнетенной и измученной от переживаний Гортензии. И теперь, когда Рандо приоткрыл дверь, они сидели, застыв неподвижно, за столом. Фруассар говорил что-то мадам Дюмолен, та машинально кивала головой. На Фруассаре, как и в прошлую ночь, были брюки и белая рубашка.
Инспектор быстро прикрыл дверь. Через несколько секунд он уже был в комнате Фруассара. В шкафу невинно висел серый поношенный пиджак. Кровавых следов на нем не было. Они были либо выведены уже, либо существовали только в фантазии служанки Анни. Наполеон из Тулона наклонился к тонкой шерсти: чувствовался только запах дорогих женских духов… Комиссар усмехнулся…
Перемещаясь дальше по вилле, Рандо вторгся в комнату Луизы, но уже на пороге застыл, как вкопанный. Стены были оклеены странными афишами с зигзагами на них, а на полу в бронзовых канделябрах стояли четыре большие свечи; мадемуазель Сейян, очевидно, не переносила мертвого света электрических ламп накаливания. Постель, прикрытая коричневым пледом, два жестких стула и стол, заваленный книгами, составляли все убранство этого неуютного жилища. Над столом, прибитый к стене, ощерился человеческий череп. Известный детектив и бесстрашный инспектор полиции из Тулона Жорж Рандо быстро ретировался из комнаты молодой девушки. Луизу он увидел воочию только через несколько минут. Она лежала, пребывая в состоянии нервного срыва, на кровати Торнтона Маккинсли и, как больной ребенок принимала из ложечки горячий чай, которым ее поил режиссер.
«Уж эта не скоро возвратится в свое гнездышко», — недовольно подумал мсье Рандо, сторонник убранных казарм и солдатского распорядка.
Луиза остановила на инспекторе полубессознательный взгляд.
— Я ничего не знаю, ничего… Ни о чем меня не спрашивайте.
— В эту ночь она впала в полную прострацию.
— Дайте ей коньяка.
Спокойный тон инспектора благотворно подействовал на взвинченную девушку. Приподнявшись на локтях, она сказала измученным, но спокойным голосом:
— Я отвратительный человек, простите меня, мсье, — после чего упала щекой на подушку и опустила веки.
Рандо махнул рукой и на цыпочках вышел из комнаты.
Режиссер догнал его в холле.
— Может быть, я нужен вам? — спросил Маккинсли. — Меня зовут Торнтон Маккинсли, я приехал из Соединенных Штатов, чтобы заключить с Шарлем Дюмоленом договор на съемки фильма.
Тулонский Наполеон доставал американцу только до плеча.
— Когда вы намерены возвращаться? — бросил Рандо.
На озабоченном лице Торнтона появилась улыбка.
— Как только вы найдете рукопись, предназначавшуюся мне.