Габбиани засмеялся, и его «инноченти» влился в поток транспорта.
– От этого Боттоне у меня мурашки по коже бегут.
Ощущение тяжести в животе усилилось. Тротти чувствовал себя раздраженным и несчастным. Габбиани и начальник квестуры правы: ему нужно отдохнуть. А сейчас ему нужен был кофе.
– Долго ждете?
Боатти поставил свой автомобиль за больницей – на небольшой площадке между психиатрическим корпусом и моргом. Безумие и смерть.
Бледное лицо журналиста осунулось. Он стоял в тени платана с портативным диктофоном в руке.
С деревьев уже начали опадать бурые листья. Тротти провел рукой по лбу, и ему захотелось осенней прохлады и дождя над По.
– С четверть часа.
– А где Пизанелли?
Боатти пожал плечами. Белая расстегнутая рубашка открывала волосы на его бледной жирной груди, вдоль брючин отутюженных джинсов бежали стрелки. Легкие добротные мокасины на ногах.
Тротти раздраженно щелкнул языком.
– Мое первое вскрытие, – осклабился Боатти.
– Надеюсь, вы получите удовольствие.
– А вы, Тротти, вроде особого воодушевления не испытываете.
– Доктор Боттоне – зомби.
– Он слывет хорошим специалистом.
– Поэтому он и превратился в зомби.
Боатти подбодрил себя деланным смехом.
Они прошли в распахнутые перед ними двери главного входа и сразу же почувствовали холодный антисептический запах больницы. Тротти бросил взгляд на Боатти и пожалел, что рядом нет Пизанелли.
– Статью в «Провинчу» вы написали, Боатти?
– Какую статью?
– О Беатриче, об исчезнувшей женщине. И о следствии, которое ведут Майокки и Тротти?
Боатти завертел головой.
– Я никогда не разговаривал с комиссаром Майокки. Ведь мы с вами сидели за ленчем. – Он застегнул рубашку. – Помните? Slow food?
Мужчины прошли три лестничных пролета и спустились в подвальное помещение. Резиновое покрытие пола скрадывало звук их шагов. Боатти шустро бежал чуть впереди Тротти, словно стараясь убедить себя, что присутствие на вскрытии всегонавсего одна из обязанностей журналиста.
– До Розанны мне никогда не приходилось видеть убитых, – сказал он с деланным спокойствием в голосе.
– Я их перевидал слишком много.
– Это ведь быстро, комиссар? – натянуто улыбнулся Боатти. – Сколько времени идет вскрытие?
Тротти устремился вперед и обогнал Боатти.
– Смотря как остро наточены скальпели.
Не удосужившись постучать, он резко толкнул дверь морга; просвистели по полу ее резиновые обивки.
– А, комиссар!
При появлении в комнате Тротти доктор Боттоне поднялся. На стальной оправе его очков играли блики света. Без особого энтузиазма Тротти пожал протянутую ему руку. Она была холодной и сухой. От доктора Боттоне пахло формальдегидом и кофе.
Тротти окинул взглядом ряд пустых стульев:
– А комиссар Меренда еще не приходил?
Анатомичка представляла собой небольшое помещение без окон. Большую часть ее занимали два стола из тускло поблескивавшей стали с просверленными в крышке дырками. У изголовья каждого стола находилась раковина. Над столами висели сосуды, соединенные с весами.
Тротти почувствовал, что в животе у него начались спазмы.
Несмотря на стоявшую в анатомичке прохладу, по спине у него по-прежнему струился пот. С потолка батарея неоновых ламп заливала помещение ровным белым светом. Подвижная лампа, висевшая на длинном консоле прямо над одним из столов, еще не горела.
Доктор Боттоне бесцветно улыбнулся:
– Как ваша девочка?
– Девочка?
– Ваша дочь, господин комиссар?
– Девочка? Пьоппи скоро тридцать, и она со дня на день ждет ребенка. Может быть, даже сегодня.
– Вот видите.
Тротти помотал головой:
– Что?
– Вы всегда о ней слишком тревожились. А ваша дочь – здоровенькая девочка. Вполне здоровая женщина. Я всегда говорил вам, комиссар, что есть предел, сверх которого родители ничего не смогут сделать для своего ребенка. – Он повернул свою узкую голову к Боатти.
Тротти указал на него рукой:
– Синьор Боатти, журналист и мой приятель. Работает над книгой о полиции.