– Кроме того, этим можно объяснить и порядок в квартире. Если Марию-Кристину убила Розанна, у нее было достаточно времени прибраться.
Тротти кивнул:
– И тут в квартире неожиданно появляется Боатти.
– Комиссар, – проговорил Боатти, подавшись к переднему сиденью автомобиля. Его круглое лицо блестело от пота. – Ведь на самом деле вы не думаете, что Розанна могла убить свою сестру?
Тротти посмотрел на журналиста:
– Розанна вас не ждала. Она знала, что ключ от ее квартиры у вас есть, но она думала, что вы в Верчелли.
Пизанелли согласно кивнул.
– Комиссар, мне надо идти. У меня свидание.
– Останься со мной. Ты мне нужен, Пизанелли.
– Мы договорились с моей невестой позавтракать вместе.
– Еще успеешь на нее наглядеться.
– То же самое вы говорили о всех моих подружках.
– Успеешь еще.
– Когда?
– Когда я уйду на пенсию.
На Боатти было жалко смотреть. Он вытер пот бумажным носовым платком и сказал:
– Пизанелли, не могли бы вы подбросить меня к больнице?
– Вы не хотите, чтобы я женился, комиссар?
– Я не хочу, чтобы ты совершил ошибку.
Пизанелли повернул к площади Сан-Теодоро. Сигнальные огни с крыши автомобиля он уже снял. Время от времени он косился на Тротти, который был удивительно спокоен и даже что-то насвистывал себе под нос. «Пуритане»: «Тебе, о любимая».
– Вы и вправду думаете, что Розанна была способна убить сестру, комиссар? – спросил Боатти.
– Мы все способны на убийство. При соответствующих обстоятельствах.
На площади Сан-Теодоро Пизанелли припарковал машину перед собором; пес, спавший в тени его высокого портала, приоткрыл один глаз, посмотрел, как из «ланчи» вылезают трое мужчин, и вновь погрузился в свой дневной сон.
Полицейского перед главным входом в дом Беллони не было – не иначе как исчез куда-нибудь на феррагосто.
Боатти позвонил и повел двух полицейских вверх по лестнице. В конце последнего лестничного пролета их встретила его жена.
– Я бы довез вас до больницы, Боатти, но комиссар Тротти, судя по всему, считает, что без меня он ни на что не годен.
Они прошли в квартиру, и их тут же окружил теплый запах средиземноморской стряпни, оливкового масла, помидоров, базилика и чебреца.
Боатти торопливо представил обоих мужчин жене.
– Голодным никто не останется, Джордже, – сказала она со счастливым видом.
Синьора Боатти выглядела старше мужа; ее короткие черные волосы были тронуты сединой. Худое лицо, жесткость которого не могла смягчить даже улыбка. Она пожала Тротти и Пизанелли руки, провела их в кабинет и предложила сесть.
Окна была зашторены. Посредине комнаты астматически гудел кондиционер на колесиках.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить, господа? – Она говорила с сильным тосканским акцентом, вместо «к» произнося «х». – Или просто хоха-холы? А может быть, «хинотто»? – Между пальцами она держала тлеющую сигарету.
На диване вверх корешками валялись несколько раскрытых книг. Тут же спал кот, легкий ветерок от кондиционера шевелил его черную шерсть. Экран компьютера не светился.
Боатти вызвал по телефону такси и, кивнув жене и гостям, тихо покинул квартиру. На его умном бледном лице отражались тревога и напряжение.
На лестнице раздались звуки его шагов.
– Может быть, аперитив? – спросила синьора Боатти.
Словно не расслышав ее предложения, Тротти заявил, что должен на несколько минут спуститься вниз. И прибавил, что в квартире Розанны Беллони он не был с той самой ночи, когда Боатти обнаружил тело.
– Мой муж очень любил Розанну Беллони, – сказала синьора Боатти, и Тротти почудилось, что в голосе ее он уловил нотку упрека. Она проводила их до двери.
– Даю вам четверть часа, – проговорила она слегка вызывающим тоном не то в шутку, не то всерьез. – Я приготовила фохаччу[27] и сфриццоли.
– Сфриццоли?
– Ничего страшного, не бойтесь. То, что вы в Ломбардии называете чиччоли – кусочки жареной свинины. – Ее рука покоилась на лестничных перилах, на лице играла напряженная улыбка. Полицейские спустились на один этаж вниз к месту преступления – к квартире Розанны Беллони. За ними пристально следили темные глаза синьоры Боатти. От ее сигареты к грязному потолку вилась тонкая голубая струйка дыма. Дзани
Вход в квартиру по-прежнему загораживала полицейская лента. Когда Тротти постучал в открытую дверь, к которой была прибита медная табличка с выгравированной надписью «Синьорина Беллони», из комнаты раздался голос Дзани.
– А-а!.. – протянул он.
– Похоже, ваш напарник, что стоял внизу у главного входа, отправился на побережье?
– Чем могу помочь, комиссар Тротти?
– Хочу посмотреть что к чему.
Дзани нахмурился. У него было красное хитрое лицо и маленькие глазки крестьянина; в слишком тесной для его коренастого тела форме он, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Неразговорчивый мужчина под пятьдесят, он пришел в полицию после армии, а в родной город возвратился, прослужив почти десять лет на границе. Его считали необщительным.
Друзей у него почти не было, а потому свой кофе с граппой он пил по утрам в баре напротив квестуры обычно в полном одиночестве. Помимо всего прочего, он слыл пьяницей, одиноким пьяницей.
– Начальник отделения по расследованию убийств – комиссар Меренда. Я выполняю только его приказы, – сказал Дзани таким тоном, как будто хотел их в чем-то уличить. Он читал местную газету. Рядом со стулом стояла бутылка вина.