– Замужем?
– Ей почти тридцать. Она вот-вот родит. Поэтому я и хочу уехать. Где-нибудь на днях собираюсь в Болонью.
Дзани допил свое пиво:
– Лучше бы у нас тоже была дочка.
– Вы уверены, что не хотите поесть, Дзани? Нужно же что-нибудь бросить в желудок.
– Я не голоден. – Дзани печально смотрел на пустой стакан. – Мой сын голубой.
Молчание.
– Голубой, комиссар.
Тротти пытался подобрать слова, чтобы заполнить пустоту, которая, казалось, стала внезапно отдалять их друг от друга. Он заметил невпопад:
– Я тоже целый год боялся, что моя дочка умрет. Она ничего не хотела есть.
– Голубой, гей – гомосексуалист. – Дзани поковырял у себя в левом ухе; уголки его губ опустились. – Мне еще пива нужно.
Тротти рукой остановил его:
– Нет.
Дзани оттолкнул его руку. Маленькие глазки уставились на Тротти. Дзани закурил «Нацьонали».
– Комиссар, в тот день, на Сан-Теодоро… – Он осекся.
– Да?
Дзани затянулся сигаретой.
– Вы сказали, что мы друзья. Вы сказали, что мы с вами давнишние друзья.
Тротти оглядел закусочную. Время близилось к полудню, и люди начали выстраиваться вдоль прилавка в очередь; их лица ярко освещались сверху лампами.
– Вряд ли у полицейского могут быть друзья.
– Вы же друг Розанне Беллони. – Он затушил сигарету в желтой пепельнице с рекламой газеты «Провинча Падана». – Вы ей были другом и поэтому хотите найти ее убийцу.
– Убили не Розанну. – Тротти покачал головой. – Убили ее сестру.
Лукавая улыбка хитрого крестьянина.
– В начале расследования вы ведь об этом не знали?
– Расследование ведет Меренда.
Дзани собирался что-то сказать. Он открыл было рот, но, подумав получше, взял из пачки новую сигарету. Пальцы его правой руки пожелтели от никотина. Он повернулся на стуле и окликнул официантку – хорошенькую девушку в форменной одежде:
– Еще пива, – скомандовал он.
Тротти прикончил бутерброд. С твердой хлебной корки на руки и одежду ему просыпалась мука. Он чувствовал во рту резкий вкус оливкового масла, зубы погружались в мягкий сыр. Продолжая жевать, он спросил:
– Тебе по-прежнему не дают спать сексуальные пристрастия твоего сына? – Тротти перешел с официального «вы» на фамильярное «ты». – Но ведь не вчера же ты об этом узнал?
– Отдел по расследованию убийств возглавляет комиссар Меренда. Я выполняю только его распоряжения, – сказал Дзани, словно кого-то в чем-то обвиняя.
Ничего не понимая, Тротти нахмурил брови.
– Комиссар Тротти, и начальник квестуры, и комиссар Меренда убеждены, что убийцей на Сан-Теодоро был мой сын. – Дзани вздохнул и достал из нагрудного кармана своей мятой рубашки фотографию. – Что это, по-вашему? – спросил он, протягивая Тротти снимок, и из его маленького, налитого кровью глаза выкатилась скупая слеза.
Дзани явно был под хмельком.
– Во всем она одна виновата. – Маленькие глазки увлажнились, голова склонилась набок, чтобы дым от «Нацьонали» не попадал в нос. – Я бы мог быть ему хорошим отцом, а если уж он пошел кривой дорожкой, во всем виновата его мать.
Тротти в недоумении поднял брови.
– Все очень просто. Во время беременности она все думала, что родится девочка. – Он опустил голову на руку. – Я ее ни в чем не виню. Она, верно, хотела дать своей дочери ту радость, которой у нее самой в детстве никогда не было. Но родиласьто не девочка, а мальчик. Жена просто не могла свыкнуться с мыслью, что Альберто – мальчик. Во всем она виновата, во всем виновата моя жена. Когда Альберто был маленьким, она напяливала на него девчоночью одежду. Волосы у него всегда были длинные, как у девочки. Не разрешала ему выходить на улицу, играть с другими детьми. Держала его взаперти, а меня заставляла мастерить ему кукольные домики. Запрещала играть в войну и в ковбоев. Он всегда был для нее куклой, игрушкой. – Вздох. – Мне бы что-нибудь тогда сделать, но не все так просто было. Мне и работать нужно было. Детей воспитывать – это женское дело, вмешиваться мне не хотелось. А теперь…
(Сын Дзани работал в книжном магазине в центре города. Двадцатичетырехлетнего Альберто Дзани несколько раз задерживали за беспорядки и хулиганство. В квестуре ни для кого не было секретом, что у Альберто, несмотря на всю его агрессивность, мужественную внешность и многочисленных девиц, разъезжавших с ним повсюду на мотоцикле, было несколько любовников-гомосексуалистов).
Тротти посмотрел на фотографию:
– Откуда она у тебя?
– Из ее квартиры на Сан-Теодоро. – Он запнулся и прибавил: – В ту ночь, когда журналист наткнулся на тело, – вы тоже потом приехали, – у меня даже и дежурства не было. Мне обо всем сообщил один приятель из оперативного. Я сразу же туда и сорвался.
Тротти, сдвинув брови, разглядывал старую фотографию.
– Что это за улика? Снимку не меньше пятнадцати лет.
– Он был в одной рамке с теми фотографиями, которые вы тогда смотрели.
– Зачем ты его взял?
– Синьорина Беллони любила моего сына. – Маленькие глазки Дзани избегали взгляда Тротти.
– Он у нее учился?
Дзани кивнул:
– Она любила его. Может быть, жалела.
– Почему?