Но вот прошли месяцы, прошёл-пробежал-промчался целый год. Ожесточение, как это довольно часто бывает, потеряло первоначальную остроту, пришло время более спокойных размышлений, воспоминаний. Оказалось, что старые привязанности, заглушённые бурными переживаниями прошлого лета, живы, Да, Эми пыталась отречься от всего и от всех, от мамы Кристины в первую очередь, но в один из дней новой жизни они вдруг отчётливо почувствовала, что ей ужасно хочется хотя бы посмотреть им мать: как она переносит лишение свободы, сохранила ли какой-то интерес к жизни или высохла от тоски, всеми оставленная, может быть, даже больная, Любовь к матери, освобождённая от бремени страданий, горячей волной прилила к сердцу девушки. Как же ей хотелось поддержать, подбодрить несчастную! Но пока нельзя появляться перед Кристиной, та может просто умереть, ведь у неё больное сердце, А не послать ли ей сначала какой-нибудь гостинец? Например, пирожки, она их очень любит. А уж потом сказать ей: «Мам, я их сама пекла»… Хотя бы разочек взглянуть на мать! Эх, какая же она была глупая — не взяла с собой фотографии матери, смотрела бы на неё сейчас сколько хочешь! Погоди, погоди… но ведь эту ошибку можно исправить! Куда она дела ключи от квартиры? И если прибавить к этим мыслям и чувствам ни на миг не утихающую тоску по Ярославу, по родному городу и всё чаще возникающую тягу к родному дому (плохо ли, хорошо ли, но там прошли её детские годы, там она осознала себя человеком), то станет абсолютно ясно, почему она отправилась в Пловдив как в первый раз, так и во второй под защитой (весьма, как выяснилось, ненадёжной) парика или крашеных волос.
Она была в квартире! Гео уже не сомневался в этом ни на йоту. Оставалось выехать на, шоссе и мчаться вперёд, в Софию, к Цыплёнку. Может быть, впереди последний виток крутой спирали этого необычного дела.
Ну конечно, всё-таки настигла его автоинспекция. Не успел он выехать из города, как попал в колонну «обследуемых» — останавливали каждую машину, тщательно осматривали, «обнюхивали», выстукивали, как на врачебном осмотре. Гео понял: если сейчас не вырвется, всему делу крышка. Он тихо-тихо объехал колонну и дал газ. Успел заметить, как удивлённо застыли от его наглости лица стражей автопорядка, услышал отчаянные свистки сзади… И откуда только взялась такая прыть у его скрежещущего, разболтанного, раздрызганного, но верного друга — «Запорожца»?
Вот сейчас должно появиться кривое засохшее дерево. А что если вдруг он снова увидит её там с поднятой вверх рукой? Почему бы и нет? Эмилия закончила свои «дела» в Пловдиве и сейчас, наверное, спешит поскорей исчезнуть отсюда, чтобы кануть в человеческий муравейник в каком-нибудь другом городе. Но в каком? Скорее всего в столице, где легче затеряться среди сотен тысяч её жителей, проще найти работу и оставаться незамеченной столько, сколько будет нужно. И подумать только, что его недавняя встреча с ней здесь, на шоссе, была чистой случайностью! Гео казалось, что он занят этим делом уже давно. История Эмилии поглотила его без остатка, все действующие лица этой семейной драмы были ему уже настолько хорошо знакомы, будто он с ними век вековал.
Гео сбавил ход. До полудня было ещё далеко, но солнце палило нещадно.
Дерева не было. Выкорчевали? А может, он спутал, не здесь оно росло? Тут и черты Эмилии почему-то стали расплываться перед глазами, и как он ни силился представить её себе такой, какой увидел тогда здесь, на шоссе, — в блузке без рукавов, в узких джинсах, как ни старался вообразить её глаза с живой мукой на самом дне, соединить всё это в единый образ никак не удавалось. У Гео появилось очень неприятное ощущение неуверенности в себе и даже страха: узнает ли он девушку, если встретит её завтра на улице с русыми волосами?
«До каких пор ты будешь играть с нами, как кошка с мышкой, девчонка! Мне это уже надоело!» Гео так разозлился, что решил тут же вышвырнуть за окно машины протёртый на сгибах некролог, но что-то его остановило. «Выброшу, когда найдём её!» Вспомнил, что у него в чемодане лежит прекрасная фотография Эмилии — он выпросил её у Длинных Ушей. Сегодня он отдаст фотографию в лабораторию, до конца недели она будет размножена и расклеена по всей стране. Довольно ловить кота за хвост, даже его прямой начальник отважился признать необходимость этой меры. Более того, он наверняка уже попросил у генерала разрешение объявить розыск девчонки. А генерал, еле сдерживая насмешливую улыбку, должно быть, посоветовал показать красавицу и по телевизору, как показывают иногда опасных преступников…
Дойдя в воображении до этого места, Гео просто похолодей от ужаса: а вдруг… А вдруг девочка лишь теперь решится на крайний шаг; чтобы отомстить любимому и его новой приятельнице, изображения которой не сходят со страниц газет? А что Эмилия по-прежнему или даже больше прежнего любит Ярослава, тоскует по нему — ясно как божий день, иначе зачем она так рисковала, зачем пришла в самое людное место? Конечно, чтобы посмотреть на свою любовь. А эта любовь обнимается с другой девушкой и шепчет ей на ухо всякие нежности… Теперь, что бы она ни сделала, никто ничего не подумает — ведь она для всех мертва…
Настроение падало с каждой минутой, мрачные мысли совсем одолели измученного жарой и неизвестностью Гео, он уже почти верил в новые страшные замыслы Эмилии.
София возникла неожиданно. Сначала ему навстречу побежала длинная ограда резиденции «Враня», двор которой был устлан густым пыльным покровом из листьев, потом замелькали прутья решётки, с двух сторон обрамляющей бульвар Ленина, тёмно-голубая громада гостиницы «Плиска» надвинулась и минуту спустя осталась позади. Гео постепенно успокоился и уже готов был посмеяться над опасениями, которые одолевали его только что. Конечно, Эмилия отчаянная девчонка, от неё всего можно ожидать, но самоубийство… Такое, действительно, могло прийти ему в голову только от чудовищной жары и усталости. «Стой, товарищ следователь, — сказал он — нужно чуток передохнуть и проглотить хотя бы горячий кофе».
Уличные кафе ещё не работали. «Ладно, выпьем кофе дома». Он остановил машину, купил газеты и снова помчался, обгоняя по дороге всех мотоциклистов и другие «Запорожцы». Накануне вечером он не успел связаться с майором по телефону — тот уехал с высоким начальством неизвестно куда и насколько (и, как сказала милая жена майора, «он почти ничего не взял с собой, может, завтра и вернётся»). Поэтому Гео так торопился — хотел застать майора дома, прежде чем он отправится в парк на свою обычную ежедневную зарядку. Он расскажет Цыплёнку всё от слова до слова, и пусть тот сам решает, что и как делать дальше. Общегосударственный розыск, межпланетное следствие — это и вправду дело начальников, а мы всего лишь исполнители…
Гео летел по улицам города, наперерез троллейбусам и трамваям, выжившая из своего старенького друга и помощника гораздо больше, чем можно было предположить по его обшарпанному виду. Внезапно — вроде без всякой видимой причины — Гео почувствовал дикий, нечеловеческий страх, который клещами сдавил виски. Ему показалось, что дома несчастье, что-то с Геной или Гошкой. Такое с Ним случалось в первые месяцы после женитьбы и когда Гошка был совсем крошечный. Впрочем, вероятно, это обычное состояние молодых мужчин, крепко и любовно привязанных к семье.
Он остановил машину у своего подъезда, нарочито медленно закрыл её и только тогда посмотрел вверх. Окна были распахнуты, занавески чуть колыхались— всё спокойно. Так же спокойно и тихо было на прохладной лестнице, но ведь и тишина порой обманчива…
— Это ты?… А Генка только что ушла, буквальна пить минут назад…» — Тёща вытерла передником ручку двери, руки её были облеплены тестом. — А я слышу — звонок. Кто бы это мог быть, а? Оказывается, это ты. А Генка сегодня решила уйти пораньше, у них там ожидают ревизора… А у тебя что, нет ключа? Может, ты его потерял?
— Не знаю, мама, может, и потерял. А Гошка где, встал?
— Давно. Я делаю ему пирожки с брынзой. Ты ещё не завтракал? Есть хочешь?
— Нет, спасибо…
Совершенно неожиданно для себя — и для тёщи гоже — он осторожно, чтобы не задеть очки, погладил её по щекам.
— Мальчик моется в ванной. Когда он узнает, что отец дома, он… — тёща тихо протопала у него за спиной в своих мягких тапочках, — он просто лопнет от радости.
Кругом чистота. Белоснежные тюлевые занавески еле колышутся. Балкон на кухне, видимо, только что вымыт и ещё блестит, высыхая. Да, что там ни говори, а Гена — человек очень аккуратный. Жаль, что он не писатель, а то бы назвал свою книжку «Женщина, которая любила мыть балконы». Кто откажется купить книжку с таким названием?
— Мама, я не помешаю? Мне хочется сварить себе кофе.
Всё-таки как хорошо дома! Счастье, пусть даже в нём большая доля иллюзии, даёт уверенность в себе.
— Сначала ты поешь пирожки, а кофе я сама тебе сварю.
Гео сел в кресло и развернул свой любимый «Труд», но тут же сложил и бросил на стол: газета пойдёт с кофе и сигаретой. С наслаждением вытянул ноги, закрыл глаза… Пахло мастикой — наверно, вчера натирали пол. На балконе ворковали голуби. Телефон! Как же он мог забыть? Резко отбросил кресло назад, да так, что сам чуть не потерял равновесие.
«Нет, Гео, он ещё не вернулся… — Сонный голос жены майора был едва слышен. — Что-нибудь передать ему?»
— Пожалуйста, очень прошу вас, пусть тут же позвонит мне, это крайне важно! речь идёт о… ну, он догадается, скажите ему только одно слово — «Эмилия»!
Сынишка пускал кораблики в ванной и так увлёкся, что даже головы не поднял.
— Я не хочу пирожки, ешь их сам!
— Попробуй только сказать это бабушке, капитан!
Сын смилостивился, влез отцу на плечи, и так они появились на кухне. «Но, лошадка, но-о!» Здесь пахло тестом, кофе, закипавшим на плите, свежей брынзой — домом. Гео снял мальчика с плеч и усадил с собой рядом. Пирожки дымились и издавали умопомрачительный запах. Тёща налила в большую чашку пенящийся кофе — для «хозяина дома», в чашку поменьше— горячего молока Гошке, а себе — «былкав чай» из липы и шиповника. Гео почувствовал, что он растворяется в домашнем тепле и уюте. Для полного счастья не хватало всё-таки газеты, и он послал мальчика в комнату за «Трудом».
… Так, сейчас лето, спортивные колонки не очень интересны. Может, на второй странице есть что почитать? Но и тут курортные настроения: скучная юридическая консультация в нижнем левом углу, потом про журналистов, которые «залечивают раны» в горах и на берегу моря. Посмотрим, что нам даст третья страница, хотя в культурных вопросах мы не бог весть как сильны. «Сохранить молодость души», «Подарок на память», «Тело и мозг — неделимый сплав». Вдруг взгляд его упёрся в заглавие небольшого стихотворения, данного в рубрике «Творчество трудящихся». Он лихорадочно погасил только что зажжённую сигарету и быстро закрыл стихотворение рукой. Малыш уже снова пытался оседлать его.
— Георгий, не трогай меня, посиди несколько минут спокойно…
Гео медленно отнял руку от газеты. «Упоённая бабочка». Ну, если в каждом легкокрылом видеть то, о чём думаешь днём и ночью… Гео рассмеялся. У него было такое чувство, будто цепи, которые долго сковывали тело и душу, постепенно, звено за звеном размыкаются и мягко падают. Он был совершенно счастлив. Ничего глупее такого названия нельзя придумать! Вдруг он стал читать стихотворение вслух, громко, с пафосом:
Гео торжественно завершил своё «выступление» именем автора — Савена Савова.
— Мама, ты как полагаешь? — обернулся он к тёще. — Скорее всего это псевдоним, а?
— Не знаю, ты у неё спроси, — пошутила тёща.
— Именно это я и сделаю! — крикнул Гео, как будто издал боевой клич любимых Гошкиных индейцев, молниеносно свернул газету, сунул в задний карман брюк, сорвался с места — и только его и видели.
Редакция газеты «Труд» занимала три этажа массивного здания с узкими окнами. Гео Филипов с ходу пересёк полотно бульвара буквально под носом у трамвая, сунулся в тесное пространство между двумя служебными машинами, заглушил мотор и в несколько прыжков очутился в маленьком, явно наспех сколоченном бюро пропусков. Поспешность его была лишней — он хорошо знал, что редакции утренних газет работают после полудня, — но кто бы мог ждать на его месте? Кто не бросился бы вперёд в последнем рывке? Может, он найдёт кого-нибудь в отделе культуры. Может, хотя бы машинистка печатает срочный материал…
— Поднимитесь, посмотрите сами, если не верите мне, — сказала без обиды дежурная. Весь облик Гео говорил о том, что дело у него крайне важное.
— А бухгалтерия, касса?
— Это пожалуйста — второй этаж, налево.
Он заглянул в бухгалтерию, но там женский квартет так упоено болтал о чём-то, что ему было просто жаль разрушать гармонию общения, тем более что едва ли какая-нибудь из этих женщин могла ему помочь. В кассе сидела молодая женщина, одна. Гео сразу понял, что ей скучно. На вид она была приветлива и мила.
— Извините, ради бога, я хотел бы спросить вас о стихотворении в сегодняшнем номере вашей газеты — не знаю, читали ли вы его…
— Это ваше стихотворение? — кассирша вся засветилась, потом решила перейти на более официальный тон. — Вы в первый раз печатаетесь? Но ведь нигде не платят гонорар в тот же день.
— Нет, к сожалению, это не моё стихотворение. Но умоляю вас, не думайте что я свихнулся… Не знаю, с чего начать…, Потому что дело касается женщины… В общем, я хотел бы познакомиться с автором этого стихотворения! — театрально выпалил наконец Гео. — Именно сегодня, до обеда!
— От глубокой любви к поэзии, не правда ли? — Кассирша взглянули на Гео с добродушной иронией. — Но почему непременно до обеда?
— Потому что я еду на периферию… на стажировку. Уже всё готово: билет на самолёт, чемодан, А я если что задумал — в лепёшку разшибусь, но…
— Добьётесь?
— Именно! Я с детства такой, заводной.