Славка вышел навстречу гостье, и та поперхнулась, увидев косматого парня в красной куртке и темных очках. Наушники уже болтались на шее. Лиля оказалась востроносенькой худенькой теткой. Рыжие крашеные волосы лезли из-под ярко-азиатского платка, как трансформаторная проволока, спущенная с катушек мелкими спутанными колечками. Синий плащик был ей великоват и весь собрался спереди, притянутый пояском. В руке тетка держала раскрытую сумку и трясла ею перед носом у старушки.
– Точно хватило денег? – мрачно спросил Славка и упер в бока кулаки, при этом приподнялся на цыпочки и качнулся вперед, сразу увеличившись в размерах. Его красная куртка раздулась, и он сделался похож на разозленного осьминога.
– Хватило, – упавшим голосом ответила тетка и съежилась внутри плаща, как синий моллюск в чужой раковине.
– А может, ещё и осталось? – Славка почувствовал, что его начинает трясти. – Давай-ка посчитаем.
– А ты, собственно, кто такой? – нашлась вдруг тетка. – Чего тут делаешь?
– Баба Вера, объясни товарищу, что я Марьин, – Славка подошел и глянул сверху вниз на остроносую. Кулаки его сжимались все крепче.
– Марьин это, Марьин, – заторопилась старушка. Она не понимала, что происходит.
– Бабуль, ты сколько ей денег дала? – продолжал Славка выяснять подробности момента.
– Дак я не знаю этих денег, – та слабо махнула рукой. – Дала, сколь было.
– Подавись своими деньгами! – вдруг взвизгнула тетка и выбросила из-за пазухи сплюснутые вчетверо, влажные и нагретые пятидесятки. – Я её кормлю, обстирываю, лекарства таскаю, а они вместо благодарности…, – остроносая мелко затрясла свободной рукой, словно тасовала карточки с написаными словами, отыскивая нужное, не нашла и взвизгнула: – Явился, сейчас пропишется!
– Пошла вон, крыса! – Славка эффектным театральным жестом указал на дверь.
Тетка вылетела как пробка вместе с сумкой, унося в качестве моральной (или аморальной?) компенсации купленные продукты. Славка запер замок, услышав, как яростно грохнула соседская дверь. Лиля, значит, обитала за стенкой и не упускала случая запустить руку в старухин карман.
Вернувшись на кухню, Славка принялся разгребать мусорные завалы. Тараканы кидались врассыпную. Облупленный холодильник, похоже, был давно отключен, но запах внутри соответствовал сохранившейся питательной среде. В кастрюле что-то буйно цвело, а на сковородке, наоборот, мумифицировалось в скрюченном виде. Старушка пару раз порывалась проникнуть на кухню, но Славка её отправлял обратно на диван. Попутно с уборкой он сварил на молоке жидкой гречки, в придачу щедро заправив её маслом, а в чашке с кипятком растворил бульонный кубик. Баба Вера ела молча, но глаза у неё слезились, и она вытирала их тыльной стороной костлявой ладошки.
Ожесточенная работа отвлекала Славку от дурных мыслей и волнений. Он представлял, что приехал в гости к бабушке. Только сейчас он сообразил, что так же, как не было у него отца, так не было и бабушки с его стороны. Та бабушка, которая его не любила, была не в счет. Так пусть эта убогая Вера Степановна станет той самой другой бабушкой, о которой он ничего не знал, а тут вдруг встретил. Такой вот счастливый случай, баба Вера нашлась.
В последнее время ему так не хватало домашних стен, нормального человеческого жилья, повседневных житейских хлопот. Потому, пожалуй, так и за Татьяну цеплялся. Сейчас отскабливание окаменелой грязи даже доставляло ему удовольствие. Время от времени старуха спрашивала:
– Так ты чей будешь-то? – и, услышав ответ, задавала новый вопрос: Дак Марья-то как живет?
Потом она уснула все на том же диване. Упала на бок, головой на подушку, поджала ноги и натянула на себя ветхое одеялко. Похоже, она давно переселилась на диван. К кровати, судя по всему, не прикасались все лето. По крайней мере, слой пыли свидетельствовал не менее как о двух месяцах неподвижности. В шкафу Славка отыскал постельное белье и улегся на кровать. Совесть его не мучила, поскольку другого спального места не имелось, а будить старушку он постеснялся. Было ещё светло, но Славка уснул почти мгновенно, сил уже никаких не осталось.
Ночью старуха дважды вставала, шла на кухню, вытаскивала из холодильника еду и, чуть пожевав, отправлялась обратно на диван, оставив все на кухонном столе. Славка каждый раз просыпался, прибирал продукты и со вздохом ложился обратно, засыпая чутким звериным сном.
Два дня он отлеживался, отмачивал компрессами расшибленную ногу и приводил в более-менее нормальный вид старухину квартирку. Даже с балкона вытаскал на помойку весь хлам. Увидев, что на улице солнышко, он, предварительно укутав, вынес во двор, на лавочку, бабу Веру – на прогулку, так сказать. Получился скандал, поскольку соседки, настроенные остроносой Лилькой против Славки, вначале принялись было его поносить, но он быстро разъяснил им ситуацию, и тут уж досталось появившейся некстати вороватой соседке.
По поводу себя он объяснил, что является рок-музыкантом, денег получает много, а работает мало, в основном ночами на дискотеках. Объяснение удовлетворило женщин, никто даже не поинтересовался, на каком инструменте он играет. Они только хвалили его и ругали Лильку, которая, монополизировала помощь старушке и никого из соседок к ней близко не подпускала. Оказывается, две пенсионерки из подъезда собирались за бабой Верой поухаживать давно. Славка сразу предложил подменять его, когда он на гастролях. Кстати, скоро, наверное, он отправится в долгое турне…
Он с трудом сдерживал себя, чтобы не проявляться. Все время Славку тянуло позвонить Татьяне, подойти к её дому, взглянуть на окна. Но его не покидало смутное чувство тревоги. Не понимая, в чем тут кроется опасность, он тем не менее доверился этому ощущению и решил не рисковать.
Через несколько дней почувствовал себя отдохнувшим и окрепшим. Синяк на ноге, хоть и приобрел синюшно-желтый оттенок наподобие флага самостийной Украйны, уже не отзывался болью на каждый шаг, появилась возможность ходить, а не хромать. Лохматый парик на голове сидел привычно, временами Славка о нем вообще забывал, держался совершенно естественно, и рука уже не тянулась поминутно поправлять жаркую копну волос.
Жить в квартире все-таки приятнее, чем на школьном чердаке. Тут тебе и ванна, и горячая вода, и газ, и не дует в щели. Славка заменил в черно-белом "Рекорде" севший тетрод, и баба Вера целыми днями сидела на диване, подслеповато моргая и больше слушая, что говорят, чем улавливая изображение. Постепенно она делалась все словоохотливее и дня через три уже начала по вечерам доставать Славку, пересказывая содержание дневных передач в самой фантастической интерпретации, совершенно не различая художественный вымысел и реальные новости. Зато стремительные диснеевские мультики, кишащие зверообразными персонажами и сопровождаемые дебильные воплями, изводили её своей непонятностью. Она сердилась и плевалась.
В городских газетах ночное побоище отразилось всего несколькими строчками в разделе криминальных сообщений. Один убитый, двое тяжело раненных – вот результат очередной бандитской разборки. Теперь следовало ждать помпезных похорон.
Пройдясь пару раз мимо подвального окна, из которого разило теплой сыростью, Славка решил проведать брошенное ружье. Дверь намертво приржавела в полуоткрытом состоянии, поэтому попасть внутрь не составляло проблемы. Славка ради такого случая купил болотные сапоги и по колено в воде побрел в подвальный лабиринт, посвечивая фонариком. Здесь раполагался комариный заповедник, и тучи мелких кровососов здорово его отделали, пока он добрался до нужного окна и нашарил ногой ружье. На лестнице, ведущей кверху, он снова обул кроссовки, а в высокий сапог сунул ружье и заткнул его голенищем второго сапога. Деpжа под мышкой сапоги, вставленные один в дpугой, спокойно отпpавился обpатно.
Закрывшись в ванной, разобрал ружье, протер и тщательно смазал. Оказалось, что в магазине охотничьих товаров патроны можно купить и без охотничьего билета, тем более, если пачка из десяти штук стоит семьдесят тысяч. Фирме нужен товарный оборот, а советские времена, когда регистрировался каждый официально купленный патрон, давно миновали. Кому надо, все равно достанут. А для более удобной и незаметной переноски оружия Славка приобрел твердый гитарный футляр, похожий на черный фигурный чемодан.
На следующее утро он взял под наблюдение Татьянин подъезд. Сел в глубине двора на лавочку, положил на колени футляр от гитары и поставил на него, как на столик, две бутылки пива. Включил плейер и принялся неспешно тянуть пивко, глядя сквозь темные очки в нужном направлении. Вид похмеляющегося под музычку патлатого рокера вполне вписывался в ландшафт и не вызывал лишних вопросов – и так все ясно.
Люди торопились на работу, тащили в детсад хнычущих детей, школьники сбивались по двое, по трое, видно, так веселей идти на уроки. Потом старшее поколение поплелось в магазины. Славку интересовали молодые люди, но из подъезда вышел всего один парень в кожанке, да и тот с чертежным тубусом, стало быть, студент.
Татьяна появилась так неожиданно, что Славка растерялся. Она вышла спокойная, как положено, накрашенная и причесанная, в новеньком кожаном пальто и высоких шнурованных ботинках. Пока Славка убирал бутылки с гитарного чемодана, Таня стояла на крылечке, словно кого-то дожидаясь. Дверь позади неё распахнулась, и появился Белый, на ходу застегивающий куртку. Они, оживленно переговариваясь, двинулись по тротуару, а Славка, как пригвожденный к лавочке, застыл с раскрытым ртом.
Картина была настолько противоестественной, что он не сразу поверил в реальность происходящего, пару раз даже тряхнул головой. Но картинка не исчезла, значит, не наваждение. Тогда он, спохватившись, торопливо распахнул футляр, кинул на дно плейер с наушниками. Следом полетели парик и темные очки. Одним движением разодрав кнопки на куртке, он сунул под полу ружье, придержал его рукой сквозь карман, схватил под мышку незастегнутый футляр и пошел следом, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег. В душе его закипал гнев – страшный, неуправляемый, дикий. Появилось смутное пока желание: подбежать и всадить в спину Белому заряд картечи.
Он не сразу понял, куда они идут. Оказалось, к платной автостоянке. Им пришлось обходить сетчатый загон, внутри которого рядами стояли машины. Славка остался с другой стороны сетки, глядя сквозь крупную металлическую ячею на свою девушку, идущую об руку с его личным врагом. И сердце его изнывало от свербящей боли.
По-прежнему поглощенные друг другом, Белый и Таня миновали ворота и направились вглубь стоянки, шагая прямо на Славку. Но все-таки свернули, иначе могли бы встретить его горящий взгляд, казалось, способный прожечь камень. Нужная им машина ночевала у самой сетки с левой стороны стоянки. Славка бросил на землю футляр и пошел вдоль изгороди в их сторону. Те не обращали на него внимания. Таня, раскрыв пудреницу, подводила губы и не отрывала взгляда от круглого зеркальца, вмонтированного в крышечку. Белый деловито пристыковывал дворники над ветровым стеклом. Славка вставил ствол ружья в сетку и, задыхаясь от ненависти, произнес:
– Ты, мразь, посмотри сюда.
Белый резко повернулся с самым решительным видом и замер. Теперь кличка как нельзя лучше подходила ему, таким известковым сделалось лицо: кажется, пальцем проведешь – весь будет в побелке. У Татьяны выпала из руки пудреница и, цокнув, раскололась об асфальт. Крышечка, вращаясь, отскочила к сетке, отразив в треснувшем зеркальце ружейный ствол. Побледневшая девушка медленно пошла к Славке, не в силах что-нибудь сказать, только неопределенно двигала протянутой рукой с зажатым тюбиком помады. И вдруг она стремительно подбежала к ограде, остановилась перед Славкой, раскинула руки и вцепилась в сетку. Красная помада полетела в пыль, но Татьяна смотрела Славке в лицо.
– Нет! – крикнула она. – Убирайся!
– Он убил мою мать! – яростно выкрикнул в ответ Славка и вытащил из сетки ружье, дуло которого Татьяна загородила собой. – Маму мою убил, мразь!
– Неправда! – Татьяна бросилась вдоль сетки, размахивая руками, как баскетболистка, блокирующая нападающего команды соперников. – Это не он!
– Отойди! – Славка не мог прицелиться, Татьяна перекрывала зону стрельбы.
Когда он обманным движением перехитрил её, подавшись вперед и сразу отбежав назад и в сторону, Белого у машины не оказалось. Только мелькнула спина уже на середине стоянки. Бригадир рэкетиров, прячась за автомобилями, чуть не на четвереньках удирал к воротам, где в будке охранников был телефон. Славка опустил ружье.
– Как ты могла? – спросил с горечью и недоумением. – С ним! Как же ты могла!
– Ой, ой, не надо! – Татьяна окончательно пришла в себя. Теперь она уже не выглядела бледной, скорее, розовой. И смотрела с презреньем, помогая себе мимикой и интонацией. – Уж помолчал бы! А то я не видела, как ты с этой рыжей обнимался! Она, главное, ещё так посмотрела на меня, как на какую-нибудь!
– Какая рыжая? – У Славки внутри похолодело. – Что ты говоришь?
– На улице тогда! Такая, с косой! С искусственной, наверное!
– Дура! – У него на глаза навернулись слезы. – Какая же ты дура!
Он повернулся и зашагал вдоль забора прочь. Глаза нестерпимо жгло. Так же он чувствовал себя, когда осознал, что матери больше нет. Эта бандитская мразь снова отобрала у него самое дорогое. Татьяна ещё крикнула вслед что-то обидное, он не расслышал, и побежала искать своего дружка.
Славка сунул ружье в футляр, взял его под мышку и, спотыкаясь, побрел через соседский двор. У него ещё хватило воли остановиться за мусорными контейнерами, за бетонной загородкой мусорной площадки, присесть, чтоб не увидели со стороны, и привести себя в прежний вид. Снова напялил парик, нацепил очки и наушники. Только куртку вывернул наизнанку, став из красного зеленым. Все это он проделал очень даже вовремя. Через двор пронесся новенький "форд". Во все его широкие стекла злобно пялились ижаковские бандиты. Белый уже вызвонил группу быстрого реагирования, сориентировав на заметную красную куртку.
Славка вышел на улицу и в ближайшем киоске взял ещё бутылку темного крепкого пива, попросив откупорить. Он стоял, навалясь на железную стенку киоска, глотал холодную горечь и медленно приходил в себя. Рядом стоял прислоненный футляр для гитары. Ничего, мысленно уговаривал себя Славка, держись, альпинист. Подумаешь, опора оказалась ненадежной. Думал, скала, а это оказался всего лишь снежный карниз, наметенный ветром, и он обломился.
Часа через три он приешел домой. Так мысленно называл, да и ощущал на самом деле, квартиру Веры Степановны. У подъезда сидели знакомые тетки, соседки бабы Веры, чесали языки.
– Здравствуйте, дамы! – как обычно, поприветствовал их Славка.