– Петрушанский, – шагнул к полковнику советник посольства, – власти Кипра обвиняют вас в убийстве советского гражданина Сазонова, арестованного по подозрению в нарушении законов острова.
– В убийстве? – лицо Петрушанского перекосилось. – Я ведь только что беседовал с ним.
– Прошу пройти с нами! – приказал военный. И вся группа направилась узкими коридорами, которые петляли то вправо, то влево. Распахнулись двери, и они вошли, видимо, в морг, где на пластиковом столе лежал накрытый простыней человек. – Подойдите ближе! Еще ближе! – Военный откинул простыню с лица мертвеца. – Кто это?
– Сазонов! – ответил ошарашенный Петрушанский. – Кто же его убил?
– Вы!
– Да какие у вас основания для столь нелепого обвинения?
Ему никто не ответил. Жандармы отделили полковника от группы и повели по знакомым уже коридорам в камеру. Загремели засовы, захлопнулись двери, и Петрушанский остался один. Один в чужой стране, в чужой тюрьме, не зная за собой абсолютно никакой вины.
Только на седьмой день его вызвали на официальный допрос. В кабинете, помимо следователя, сидел человек в штатском. Петрушанский сразу заметил, он держался в тени штор, так что лица его никак нельзя было различить. И это сразу натолкнуло на мысль о спасении. Как это произойдет, полковник не мог и предположить, но, будучи разведчиком, подумал: «Этот, в тени, здесь неспроста. Либо ухудшит его положение, либо…»
– Вы признаете себя виновным в убийстве господина Сазонова? – холодно спросил следователь, перебирая на столе бумаги.
– Бред! Чистейший бред! – взорвался полковник. – Зачем мне убивать соотечественника?
– Добавьте, и шпиона, который мог многое нам рассказать! – следователь безупречно говорил по-английски. – Итак, не станем юлить, выкручиваться, слишком все очевидно. Удивляюсь, но… грязная работа не делает чести профессионалу.
– Факты? Какие у вас доказательства? – Петрушанский с мольбой взглянул в угол, где молча сидел незнакомец, но тот даже не пошевелился.
– Что ж, пожалуйста. – Следователь раскрыл папку, протянул полковнику дактилоскопический отпечаток. – Вот, видите, ваши пальчики, они сняты с руки убитого. В передаче, в частности, в ржаном хлебе мы обнаружили примесь цианистого калия. Результаты экспертизы! Можете взглянуть.
– Фальшивка! Грубо работаете вы, господа! Еще скажете, что я передал Сазонову наркотик.
– Зачем? Вам нужен был Сазонов мертвый. Шпион хорош, когда он мертв. Не так ли? Далее. Кроме вас, в камеру к Сазонову никто не входил. Что еще нужно? Этого вполне хватит, чтобы по греческим законам вздернуть вас. А покаяние, как говорится, может смягчить наказание.
– Нет, нет и еще раз – нет!
– Уведите его! – приказал следователь конвоиру, который появился в дверях.
– Господа! – взмолился Петрушанский. – Я разведчик, отлично понимаю, вы затеяли провокацию с некой целью, которая мне пока неизвестна. Ну, осудите вы меня, ухудшите отношения с великой страной, а дальше что? – Он вцепился обеими руками в сиденье стула. – Скажите сразу, что вам от меня нужно, и тогда пойдет разговор на равных.
При этих словах следователь вдруг встал и, ничего не объясняя, вышел из кабинета, оставив полковника наедине с молчаливым незнакомцем.
– Вы можете спастись! – Голос из угла прозвучал зловеще. – И более того, вы сможете стать богатым человеком, купите своей женщине не одно, а сто меховых манто.
– Манто? – искренне удивился Петрушанский. – С чего это вы взяли, что мне нужно манто?
– Вы подолгу стояли у витрин меховых магазинов! – ровным, бесстрастным голосом продолжал незнакомец.
– Следили за мной с первых шагов на острове?
– А вы как думаете? Разве ваши органы безопасности не поступают так же?
– Кто вы?
– Узнаете в свое время, а пока… Хотите жить, подпишите это! – Незнакомец привстал, протянул Петрушанскому отпечатанное типографским способом обязательство.
– С кем вы предлагаете мне сотрудничать?
– Здесь же явно напечатано: «…с представителем всемирной организации, который предъявит вам в Москве наш условный знак»
– Какой еще знак?
– Вы подписываете обязательство?
– Нет!
– Это ваше последнее слово?
– Да, лучше умру!
– Что ж, вы сами выбрали свою судьбу. – Незнакомец отобрал у Петрушанского обязательство. – Суд здесь скорый, а потом вас расстреляют. Прощайте, неподкупный патриот! – Последнюю фразу незнакомец произнес на чистейшем русском языке, чем поверг полковника в полное отчаяние.
– Подождите! – замялся полковник, подумав о том, что, возвратившись в Союз, он сразу же доложит начальству о провокации, тем самым спасет свою честь и достоинство. – Давайте ваши бумаги! Я прижат к стене! – Он взял две странички с текстом, обе подписал, облегченно вздохнул. – Я могу быть свободен?
– Почти. – Незнакомец улыбнулся краешками губ. – Подпишите признание в убийстве, которого, конечно, вы не совершали.
– Зачем?
– Для архива. И еще. Нам необходимы твердые гарантии. Поэтому вы дадите нам сведения о вашем пятом управлении КГБ. Полный список работающих сотрудников, над какими вопросами трудятся. Описание специалистов психотропных лабораторий, где находятся. И это все. Слово офицера!
Заседание членов бюро Старососненского обкома Компартии завершилось точно в намеченное время – ровно в 17.00. Здесь строго придерживались регламента. Петр Кирыч Щелочихин, как всегда, сказал:
– Благодарю, товарищи, за плодотворную работу. Все свободны! Товарищей Ачкасова и Жигульскую попрошу остаться.
Эта просьба первого секретаря обкома никого не удивила. Все привыкли к тому, что Петр Кирыч всегда что-то недоговаривал, оставлял «на закуску», выдергивая из состава бюро то одного, то другого. Это создавало видимость особой доверительности. Каждый, кого оставляли после заседания, обычно денек-другой чувствовал себя именинником. Однако на сей раз все произошло по-иному. Сделав долгую артистическую паузу, первый секретарь привычно подвигал густыми бровями «а-ля Брежнев», что означало глубокую озабоченность. Выйдя из-за своего генеральского стола, Петр Кирыч запросто подсел к начальнику областного УВД и директору завода «Пневматика», заговорил:
– Я сегодня не стал заострять дискуссию членов бюро, хотя о многом нужно срочно посоветоваться. Вы мои закадычные друзья, а не только члены бюро, мы с вами прошли огонь и воду.
– Петр Кирыч, что стряслось, не тяни, пожалуйста? – насторожился генерал Ачкасов.
– Я тоже начинаю волноваться, – вступила в разговор Нина Александровна.
– Тебе, генерал, пора бы улучшить работу, лично и вовремя докладывать первому секретарю о всякого рода дичайших случаях, а ты желаешь получить у меня информацию.
– Замечание принято, – покорно согласился начальник УВД, сделав обиженный вид: дескать, мне ничего подобного не известно. Вроде старается изо всех сил, наводит порядок в области.
– Сегодня мне доложили: в очереди за хлебом скончался фронтовик, кавалер двух орденов Славы, сердце не выдержало давки и духоты.
– Какая в том моя вина? – насупился Ачкасов.
– Сердце может у каждого не выдержать нынешней жизни, – Петр Кирыч не обратил внимания на вопрос генерала. – Дело в ином. Люди, наши советские люди, члены общества, в котором человек человеку друг, товарищ и брат, переступали через мертвое тело, рвались к прилавку. До чего мы с вами дожили, товарищи!