Аграфена и бабка порою гадали, где учитель, где его жена, что с ними, и прятали за слова страх: вот явятся жандармы, заберут их, как грозил стражник, и погонят в холодную Сибирь. А где она, эта Сибирь, что там?
Анисим про себя бранил Ивана, Маркушку и терялся.
Ну, вздумал Иван подарить царице камешки, чего тут плохого? но его с Маркушкой посадили в тюрьму, их били, Маркушка стал заикаться, учитель попал в тюрьму, а скоро, может быть, арестуют и его, Анисима, а с ним и Аграфену, и бабку. И все труды их пойдут прахом.
— «Тьфу, провалились бы вы!»
Он до боли чесал затылок, на работе злобился и много спал. Иван по-прежнему до зари уходил к морю, но камешки собирал рассеянно, то и дело останавливался, глядел на горы к северу, будто прислушивался, что творится за ними, и вглядывался в дорогу, по которой его погонят в Сибирь. К себе он возвращался в тревоге, издали вглядывался в мазанку, а если Маркушка был рядом, спрашивал:
— Чужих кого не видно у нас?
Осень была ясная и тихая. Долина дышала молодым вином, досыхающими на солнце яблоками, грушами и пастилой. Но приходил стражник, насмешливо спрашивал о здоровьи, намекал, что решение вот-вот придет, советовал не хлопотать в саду-все равно, мол, ни к чему, — и еда казалась сдобренной полынью, сон бежал из мазанки.
— Ох, провались вы, проклятые!..
— Ты, деда, не спишь?
— Нет, а ты?
Маркушка перебирался к Ивану, поднимали головы бабка, Аграфена и шепотом сговаривались, что надо взять в Сибирь, чем и как заколотить мазанку, кому доверить приглядывать за садом. Тому, что мазанка и сад уцелеют без них, они не верили и тосковали.
Время путалось в черноте осенних ночей. Облегчение пришло внезапно. Иван и Маркушка нашли на берегу несколько удивительных камешков. Они были точ-в-точь такие, какие погибли с плисовым черным мешочком.
Ивану даже показалось, что это те же самые, и он долго удивлялся:
«Чудно, вот чудно…»
Днем из виноградника он увидел на каменной плите Маркушку, а на дороге двух человек. «Вот, идут, черти», насторожился он и заспешил к воротам. Один из подошедших был пожилым, большелобым, другой, с шишечкой на кончике носа, помоложе. Они спросили Ивана и, узнав, что это он, протянули ему руки:
— Мы к вам. Говорят, вы хорошие камешки собираете.
Мы любители этого, покажите, какие тут камешки есть?
Иван вынес мешочек, куда опять начал складывать редкостные камешки, и опрокинул его над плитой:
— Вот, были и лучше, да вышли…
Незнакомцы поднимали камешки на свет, рассматривали на них жилочки, сравнивали их, любовались, а главное-называли камешки по именам. Это поразило Ивана, и он спросил:
— А кто назвал так камни?
На плите завязался разговор о том, откуда камни, как они попадают в море, что из них можно делать, почему они радуют людей. Слушали все-и бабка, и Аграфена, и Анисим. Из-за гор выглянули густые облака, прохожие заторопились и попросили Маркушку поводить их по берегу. Иван долго сидел на каменной плите и думал.
Маркушка вернулся в сумерки, помог бабке снять с сарая пастилу и шепнул Ивану:
— На дороге какой-то человек письмо от учителя передал нам.
— Ну? где оно? Граш, зажигай…
Пока Аграфена фукала в стекло и вытирала его, Иван разглядел на конверте глазастые слова: «Деду со чадами», и заторопил Маркушку:
— Ну, читай, читай…
Учитель писал, как его с женой держали в тюрьме, потом везли, опять сажали в тюрьму, вновь везли, вели и довели чуть не до Белого меря, в глухую деревню, как их встретили там товарищи, как они собираются, читают и вот шлют теплому синему морю привет.
Письмо Маркушка читал два раза. Бабка и Аграфена облегченно всхлипывали:
— Вот, значит, и там жить можно, и там хорошие люди есть…