«Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! — пятерней ткнул в висок и провел к затылку, Виталик, — Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я — меня жизнь загоняет в угол…».
Зла на Потемкина он не держал. «Славик — вот это, да! Вот, Потемкина не спросил, а он виски любит?»
Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.
— Але! Мне Потемкина…
— Виталик? Потемкин на проводе…
— У-й, это я, а ты виски любишь?
— Серьезно? Я этот напиток знаю. Знаю, как он появился; кому, почему, должен был он служить. Он — хороший напиток, Виталий!
— Да? И спасибо! — палец Виталика лег на рычаг.
«Вот так!» — утопил он лицо в ладонях…
О чем мог подумать Потемкин? Да, бог с ним…
«О, боже! — потянулась рука, разрывая пространство, к трубке, — Шеф!».
— Я слушаю, Альфред Петрович!
— Ты считаешь, что справишься в десять дней?
— Я справлюсь…
— Четыре дня! Ты понял? Четыре! Улаживай все. За четыре дня!
— Ох, нелюдь! — сказал, кладя трубку, Виталик.
«А если, — подумал он вдруг, — пока еще не натворил ничего Потемкин, может быть, предупредить его? Так, мол, и так, извини уж, подвинься, не суй в мое дело нос... Если что, я делиться буду. Иначе — ты сам понимаешь! Ты знаешь, кто в этом деле босс?»
Дым от Мальборо разъедал глаза. «Да уж слишком, — запястьем сгоняя слезу, огорчился Виталик, — у нас колокольни разные. Слишком они далеко друг от друга! Потемкин поймет меня?»
Психовал Виталик, давя сигарету в пепельнице: «Раскусит меня он, раскусит! И вместо спасибо, мне скажет — какой я есть ху! Он скажет! — хрипотцой в сухом горле, Виталик похожее что-то на стыд ощутил.
«Переживаю, — опять закурил Виталик, — не за себя — за того, как поется, парня! О совести вспомнил... Да на фиг нужна она, в современной жизни!».
Спокойно курил Виталик, теперь спокойно. И те: в лесу, ночью, и эти переживания, были из-за Потемкина. Потемкин был виноват как ягненок — лишь в том, что Альфред хотел кушать. А человек хуже волка — голодный всегда!
***
А ночью опять не мог спать Виталик. «Как получилось, — хотел он понять, — что я могу, скоро, убить? Кто это сделал со мной? Не мог же я сам! Мне ведь это не нужно. Кому это нужно, а, мама?» — сжимал он руками тяжелую голову. — Кому-то, а делать придется Виталику…
Лезла в голову, лезла, наивная мамина глупость: «Сынок, может, бросишь ты это? В деревню вернешься? А деньги, Виталик, — они погубят… Всех губят шальные деньги…». Она была старенькой, мама, и забывала о том, что не только насущного хлеба Виталику надо. Себя еще сделать, и жизнь обустроить. Своими руками — а как же? Он бросил ГАИ, а туда, как известно, не возвращаются. Да мама не знает — не бросил бы — выгнали. Во время, просто, ушел. И успел познать вкус другой жизни. С учителем, видит господь, повезло. «Гуру!» — слюнный комок завязался во рту. Становилось понятно, кому это нужно…
Тяжелой, все-таки, очень тяжелой, была голова. Измотанный, пьяный, пошел, сел за руль, Виталик. Сна не было и не могло быть. Убивать никого не хотелось…
***
Начальник поста слушал радио.
Полем-полем-полем, свежий ветер пролетел.
В поле свежий ветер, я давно его хотел!...
Мои мысли мои скакуны!
Словно искры летят в эту ночь…
Разрывая безумие ветров хмельных,
Эскадрон моих мыслей шальных!
«Потемкин, — подумал начальник, — это же он — «эскадрон моих мыслей шальных!» Он ведь что мне сказал? «Реальное — дам!» Альфреда — вот кого даст он!»…
— Потемкина! — взял он «прямую» трубку.
— На выезде. Завтра он будет, товарищ майор.
— Появится, срочно ко мне его, с материалом по ОРД!
***
День у Потемкина круто пошел.
— Два момента, — увидел его, дежурный, — шеф тебя ждет, с вечера, с материалом, по ОРД!
— Хорошо, я понял. Стой! — поймал за рукав он дежурного, — тот было рванул на зуммер дежурного коммутатора, — А второй момент?.
— А второй — тебя ждут, на «Рено», в пять утра человек приехал.
— Кто такой?
— Что б я знал!
— Где «Рено»?
— У кафе.
— Виталий! — устало дремавшему за стеклом, постучал Потемкин.
— А? Это я, послушай…
— Ты извини, меня шеф вызывает, с материалом. Потом подойду.
«С моим!» — промелькнуло в мозгу, — Да постой! — прокричал, Виталик, — Мне надо сказать тебе…
— Позже, я подойду!
— Да, стой!
Потемкин, уже уходя, обернулся:
— Но, я же сказал, — голос был не совсем дружелюбным, — приду!
И ушел.
Виталик смотрел ему в спину:
— Шанс, господи, ты же убил свой шанс! — чуть не плакал Виталик.
Оставалось три дня. Приговор себе подписал Потемкин! Виталик хлопком вогнал ключ в замок зажигания. Бесшумный мотор у «Рено». Подпрыгнула, и заняла свое место в шкале на тахометре стрелка, Дошло, что Виталик «завелся». «Поеду, зачем мне теперь Потемкин? Поезд ушел!».
«А что бы сказал я, дурак, человеку? — готов был смеяться он сам над собой, — Потемкин, не трогай, — Лахновский!»? «Бросай все, Потемкин — и к нам!» Потемкин пришел бы — а вдруг? Почему бы и нет? Лахновский сказал бы: «Спасибо, Виталик!» А после Виталик Лахновскому был бы не нужен. Зачем когда будет такой, как Потемкин?
«Видит бог, — рассудил Виталик, — но я в твою жизнь не лез, Потемкин!»
***
Начальник поста прочитал внимательно и без вопросов. А отложив ОРД, глядя мимо Потемкина, думал.
— Ценю, что ты сделал, Потемкин. А что так назвал «Мачете»?
— Среднее звено в цепи: тростник — мачете — сахар.
— Логично. А звучит сурово, не находишь?
— Зато верно.
— Ясно, а теперь, давай вместе подумаем, здраво. Товар лицензионный — факт. Но ведь складируют у нас, и за пределы не вывозят. Тоже факт! Какие могут быть претензии, Потемкин? Не зря мы цепляемся к фирме?
— Но, кто цепляется, во-первых? Проверок, никаких запросов — я не давал. Никого не тревожил. А во-вторых: претензий к документам нет. С фактами -дело другое.
— Везут?
— Думаю, везут. И догадываюсь как.
— Догадывайся. Но ОРД мы заводим без оснований! Нарушаем закон.
— Но, я работаю. Дам основания, конечно дам!
— Не надо!
Потемкин смолк.
— Вопросы есть?
Начальник тоже помолчал.
— Я, знаешь, мог бы согласиться. Ну, давай тут, по нормальному сработаем. Дадим ДПС задание: пусть информируют о транспорте, проверим фирмы. А села — они на территории, — пусть райотделы берут на себя их: Пусть их ОЗЭПП займется: их же парафия. Их территория, что же нам лезть?
— Вы знаете, чем это все закончится?
— Это неважно. Каждый пусть займется своим делом. Задача их — пусть выполняют. И ответят сами. И мы спокойно спать будем.
— «Трейд», если возня начнется, аренду здесь расторгнет, сахар вывезет.
— Пусть вывезут. И, слава богу, нет проблем…
— В другой траве, как говорится, выползет эта змея…
— Ну, «Меркюри» ты поработал прекрасно Мало?
— Не мало. Но, где по ним уголовное дело?
— Решается этот вопрос… Все, я тебя выслушал. Теперь слушай ты — это приказ! Материал передавай в ОЗЭПП, по территориальности. Не возражай. Так надо! Все понятно?
— Все…
«Все то же солнце бродит надо мной, но и оно, не блещет новизной» — грустно процитировал Потемкин. Покурил, подумал: «До тех пор, пока не присмотрелся…». Конечно, солнце было не таким. Висело теперь, в выцветающем небе — позднее, низкое солнце. Осень. Смотреть на него теперь было не больно. И щуриться солнце не заставляло, и не вызывало улыбки.
Цымбал крепко разочаровал Потемкина. Не потому, что он не такой начальник, а потому, что работать так, как понимает работу Потемкин, ему не дадут. Не даст та система, на которые «открывал глаза» Лемешко. «Что остается? Воевать с Лемешко, с другими, такими, как он?»
Становилось очень, и очень скучно, от таких вот перспектив.
«Нет ощущения, что воюете вы с народом?» Но если не позволительно с «Трейдом» — с кем остается тогда? «Гидра! — усмехнулся он, — знал, что «Трейд и К» — эта та же самая «Меркюри Глоб Юкрейн». Тот же Лахновский! А изворотливость этой змеи, — в несовершенстве закона. «Несовершенство — считали древние, — временно». Но где пересидеть, переждать это время?
Худшее, что сделал Лемешко — спросил, уходя, — «А может, в милиции и получше применение Вам найдется?»…
Не было б границы, — не было б этих проблем. Пролегает она по земле, а отражается глубоко в сознании. Не может быть по другому: граница — разделяющая полоса. Свойство суровое, но не предусмотренное ни одним законом.
А Славик уехал. Потемкин вздохнул и пошел исполнять приказ. Он больше не смотрел на солнце: вывод угнетал и без солнечного блеска с высот. «Как работать? — Потемкин зашел в абсолютный, глухой тупик. — С этим, — подумал он, — что-то придется делать…».
Шло время крутых перемен...
— Вам, — протянул дежурный трубку.
— Кто?
— Не назвался.
— Давайте!
— Алло! Это я! У тебя там как? Ничего?
— Ничего у меня, Виталий.
— Правда?
— Да. Чистая правда. Чего ты уехал?
— Да так, загорелось… Начальник, я думал, раз вызвал тебя — то с концами.
— Да нет. Все концы у меня.
— Может быть, на охоту?
— Сегодня?
— Как можно скорее!
— Скорее? Что ж, вполне, скоро буду готов…
— Тогда, может, завтра?
— Горю термоспичкой, поверь. Хотел бы, хоть завтра…
— Ну так когда? — взволновался Виталик.
— Давай телефон, позвоню.
— Запиши.
— Я запомню, диктуй!
Потемкин сказал: «Позвоню» и Виталик ждет. Рука, сгоряча, рвет и мнет посторонние, мелкие вещи — и тянется к трубке. А тот не звонит. «Вчера это было, ага! — встрепенулся Виталик, — Вчера же он взял телефон. Остается, о боже, два дня! О, мама, Потемкин, звони же! Звони!».
***
— Потемкин, — легко, уголками губ, улыбнулся начальник, — глупостей ты не наделаешь, а? Ты как в трауре ходишь? Обижен?
— А кто не обижен нынче?
— Забавно…
— Забавно, а кто у нас правит, Держава людьми, или люди — Державой?
— Хм, вот умеешь спросить ты, Потемкин…
— О, не проблема. Ответить трудно.
— А сам как считаешь, — кто?
— Я понял, что и не первые, но и не вторые. Какая-то третья, стихийная сила.
— Стихийная?
— Стихия, товарищ майор — идеалы наши. Новые, пока не понятные и — не самые лучшие.
— Откуда такие мысли?
— В поле свежий ветер пролетал…
— А-а, Газманова слушал?
— Не только.
— Но, верно сказал: новые и не лучшие. Надо же, — Цымбал качнул головой, — а это правда, Потемкин! Но, — Цымбал насторожился, — ты что, хочешь сказать, что таким идеалам служить проблемно?
— Проблемно.
— Уйти захотел?
— Пожалуй...