— Пятилетку? — кричал в трубку Славик, — Ждать будем, а? Вы, оба, охотники хреновы, черт вас! Вы где?
— Я Потемкина жду, — оправдался Виталик, — и бросил трубку.
«Звонок кандидата на небо!».
Момент в судьбе, наступал переломный. Суровую школу, — он это чувствовал, — Виталик, переживет. Такую же силу и власть над собой, над другими, и над обстоятельствами, — как и Лахновский, — он обретет. Фигура, похоже, уже выходила на его игровое поле. Потемкин, случайно, будет застрелен, из дробовика. Такое вполне может быть на охоте. А Славик, — коллега его, компаньон по охоте, осознав содеянное, застрелится сам. Той же, заячьей дробью.
Сделает вид Лахновский, что ничего непонятного не произошло. Но, поймет все. Как потом не оценить Виталика? Это не «сопли жевать» — а крутой поступок! Придется Альфреду молчать и ценить всю жизнь! «На равных с Лахновским увидел себя Виталик. Дух замирал от грядущего равенства. Жизнь начинала Виталику поддаваться! «Дай-ка водки!», — сказал он себе, чувствуя твердость в руках. Поскольку игра не бывает без жертв, то господь игрока не считает убийцей? Не должен считать...
Рука не рвалась к телефону. Не трещали мозги. И Виталик совсем не боялся завтра. Он ощутил, вместе с пивом, и вкус приходящего завтра. Реальный, как в банке «Баварии» 0,33…
***
Подняться, задвинуть штору — нетрудно. Тогда будет можно, припомнив простые картины минувшего дня, погрузиться в сон. А пока — не заснуть. Луна — вчера еще просто луна, сегодня смотрела в окно, во весь, полный, холодный и пристальный глаз. Ее свет белил стены и пол, давал тени, как солнце. В тени, и по темным углам, затерялся обрывками сон. И тот, пристальный взгляд, из-под стрехи небесного купола, сну не позволит собраться из тени, прийти, успокоить душу. Да только подняться, пройти и задвинуть штору, мешала боль. Образ сына, Виталика, в те же ходы потаенные, в душу входил, вместо сна.
«Ой, не рада, сынок. — Говорила мама. — Не рада… Соседка сегодня была, говорит, мол, счастливая ты, Ильинична! Пусть вдовая, воля божья на то, — зато сын в люди вышел. Машина заморская, вещи какие! Таких не видали. Что надо? — богатый. И горя не знает, и ты беззаботна. А наши? Мой — год без зарплаты. А дети? — одежды и той, мало-мальски нормальной, нет. А еда? Да плохо сейчас, ты же видишь, всем плохо! Телевизор, который привез ты в тот раз, она любит смотреть. А у них никудышный совсем: черно-белый, старенький…
Да только я вижу, сынок, у них лад, друг о дружке забота. А время плохое когда-то уйдет. И, я думаю, сына, плохое с тобой сотворят эти деньги. Чужие они — не твои. Чует сердце — шальные деньги. Машина хорошая есть, и дай бог, и считай ее счастьем! И хватит, Виталик. Приедь, давай тут поживем. С огорода, с хозяйства — нам хватит. А деньги шальные — им надо служить. Как дьяволу — денно и нощно — душа, в такой службе, сгорает, я знаю, Виталик! Сыночек мой, остановись!».
Сердце мудрое мамино, било в набат: власть денег открыто вступала в свои права! Власть, подати которой способны дотла истощить души подданных. Числу разоренных такой властью душ, не достанет счета. Она это знала, мама. Ребенку понять бы! Но, как? Только сердце болело в ответ…
***
— Что это, рапорт? Потемкин?
— Ну да, Николай Николаевич, рапорт.
— Оставь… — согласился начальник, — И, если хочешь, возьми выходных пару дней.
— Возьму, — благодарно ответил Потемкин.
— Ты что-то надумал?
— Хочу на охоту.
— Охоту? Хорошее дело, смотри, лишней водки не пейте, оружие водки не любит! — «А рапорт, — подумал начальник, — отставим. Подпишем потом, как вернется Потемкин. Случится вдруг, что-то: решение сменит…».
— Ничего, — с порога, негромко, добавил Потемкин, — со мной не случится. Сейчас подпишите. Сегодня же я передам его командиру «Тантала».
— «Тантал»? Тоже дело! Ты же спортсмен, Ваши многие там окопались.
— Да. А потом на охоту. Сегодня меня уже ждут. Ну а Вам… Зачем Вам работник, который с собой не в ладу?
«Он прав, — согласился начальник, — Идеалы не лучшие, новые и непонятные, царят в нашей жизни. Устои рушатся и стервенеют души. Многие ныне с собой не в ладу».
***
В квартире Виталика не умолкал телефонный звонок. «Ты что, устал жить? — если б мог, сам собой подсказал бы Потемкину аппарат, — Не звони!». Но не говорил ничего, сам собой, аппарат, и Потемкин звонил. Его ждали, и он так хотел на охоту. Он думать о чем-то другом, в свой последний день, не хотел, или даже не мог…
А Виталик не мог взять трубку. Он в это время, сжав зубы, и проклиная нелюдя, летел вниз по лестнице. Потому что пятнадцать минут назад, эта нелюдь звонила:
— Пил вчера?
— Да, немного было…
— Значит, бери такси, и — ко мне, немедленно!
Много слов, протестующих, пролетело в мозгу, но Виталик их проглотил, и сказал, прохрипел в ответ:
— Да, сейчас…
***
— Вот что! — гулял перед низким журнальным столиком, шеф, — Я ведь говорил, что с подачи твоей, закрываю все схемы. Ведь так? А простой на конвейере сколько стоит? Не знаешь? — остановился он, животом к лицу своего собеседника. — Так вот, с сахзавода пришли машины. Берешь их. Это — первое. Ведешь на склады, разгружаешь. Второе — три КАМАЗа, сегодня, со склада — отправишь в Россию! Ты понял?
Видя смертельную бледность Виталика, переспросил, тем же тоном:
— Ты понял?
Заметив, что достать сигаретную пачку из бокового кармана, Виталик не может, он усмехнулся, подошел к своему столу. Вынул оттуда, открыл пачку «Мальборо», выдвинул пару «стволов», и положил Виталику. Вернулся, сел в кресло и обыденно, просто, спросил:
— Ты еще не наделал глупостей? Нет? А измученный — видно химера заела? Не знаешь, что это — химера?
Виталик рассеянно: «Да» или «Нет», непонятно, кивнул.
— А один государственный вождь, Виталик, официально освободил от нее народ.
Издевался он, видя, что не понимает Виталик:
— Вообще же он был ефрейтором, но считался фельдмаршалом,* поэтому и освободил. Так вот, настрадался и хватит! Давай, покури и сейчас же езжай. Знаю, что говорю, потому, что Потемкина больше нет.
— Как нет? — мусорным комом в мозгу промелькнула шальная мысль: «Что, уже? Ты сам???»!
Но Альфред не заметил:
— Рапорт подал. — Сказал он, — Переходит в другую службу.