— Товарищ капитан, там Вас хотят видеть.
— Там, это где? Вот там? — Потемкин кивнул вопросительно, в сторону неба.
— Да что Вы, там… — спохватился сержант и рукой показал за окно. «Ничего себе, — хмыкнул он, — шутки!» И понял: не все пояснил, невнятно, а капитан так не любит. Однако терпения капитану не занимать:
— Сколько их? — уточнил он, — И с чем меня ждут?
— Да, один человек… Там, на улице ходит и ждет. Ни с чем, — уточнил сержант, — Говорит, что Лемешко, к Вам. Как, и что и какой вопрос, — не сказал. — Добавил, поколебавшись, — Не хочет…
— Не хочет? — не двинулся с места Потемкин.
— Ну, мне так показалось. Так, может, сказать, что Вас нет? На выезде?
— Не надо. Я выйду.
«С тем, — улыбнулся в сторонку сержант, — потолкуйте. Попробуйте так же поумничать с ним, как со мной!» Тот фигурой крутой был — без башни! Он тут почудил. Телевизор в Россию вез, к теще. Бывает. Везут люди, всегда, что-нибудь. Одни то, а другие это. А третьи фильтруют. Граница — явление новое. Только граница — запреты, везде и всегда. А народ не привык. А там, где запреты, проблемы найдутся. Нашлись: телевизор Лемешко повез без лицензии. А без нее — выпускать за границу товар, не велит закон.
— Значит, что же, — никак? — переспросил Лемешко.
— Вам все объяснили. Езжайте в Донецк, оформляйте лицензию. Нам отдадите — и нет проблем, везите.
— 150 она стоит. Берите их вы. У меня же есть. Берите, и — разойдемся.
— Взяли бы, да не имеем права!
— Да, что же, ребята, — никак?
— Нет. Никак!
— Ах, вот так! И не надо. Я понял. Я классно вас понял! Никак, это значит вот так!!!
И — через край багажника на крыше «Жигулей», новый еще «в целлофане», телевизор, слетел на асфальт.
«Вот это да!» — волною, тихий стон прошел в рядах очевидцев.
— Теперь — переступив через обломки, вопросил бунтарь, — имею право ехать?
— Да, — стало всем неловко, — К Вам — никаких претензий нет. Езжайте!
Бунтарь дико сверкнул глазами и, не прощаясь, хлопнул дверцей. Взревел мотор.
Обломки телевизора, — несчастного, из перечня товаров, запрещенных к вывозу, остались, памятью колючей на асфальте. И долго, пластик, дерево, стекло, металл — осколками врезаясь в шины, — уезжали прочь в чужих колесах. И попадали в запрещенные края, развеивались прахом, и ложились там в асфальт, как в вечность.
«Не мед, — вздохнул сержант, — Потемкину с таким общаться. Главное — зачем? Сказали б — нет, на происшествие уехал опер…»