— Яйца уже неделю не завозили!
Я спустилась вниз, готовая уже бежать налегке домой, как вдруг заметила примостившуюся под лестницей старуху. С первого взгляда она походила на нищенку, в болотного цвета платье, с головой, обернутой в белый платок, в обрамлении которого торчащий наружу смуглый морщинистый профиль казался еще чернее. Слева от нее стояла корзина, доверху наполненная яйцами. Будто зная цену своему товару, она не спешила выпячивать его вперед и подчеркнуто равнодушно восседала на подстеленной газетке, разложив негнущиеся, как совки, ладони на заострившихся под платьем коленях.
Почти не веря своей удаче, я подошла и попросила десяток яиц. Старуха молча уложила яйца в полиэтиленовый мешок и, принимая плату, чуть приподняла край платка, обнажив неправдоподобно широкий левый глаз.
Я пошла назад, осмотрительно перешагивая выбоины на асфальте и прижимая яйца к груди, будто тарелку с горячим супом, который может расплескаться. Руки быстро устали, я осторожно опустила мешок вниз и взяла его в правую руку, чуть подстраховывая сбоку левой. Но и так идти было не слишком удобно: яйца оттягивали застывшее в одном положении плечо, и я несколько раз перекладывала мешок из одной руки в другую.
— Что ж так медленно? — покачала головой дожидавшаяся меня на крыльце мама Леночки. — Ужин давно пора ставить!
Я чуть ускорила шаг и протянула ей мешок. Она заглянула в него и ахнула: внутри не было ни одного целого яйца.
Все, все разбито, что было дано когда-то. То, над чем тряслись и за что боялись, раскололось прежде всего. Любая ноша непосильна, если знать, что другой не будет. И что остается в конце пути? Только слипшаяся скорлупа на память.
Вечером все сидели за покрытым клеенкой столом и рассматривали политическую карту мира. Папа-писатель хотел доказать нам, что Италия похожа на сапог. Решили заодно проверить и другие страны. Не сводится ли и вправду весь мир к набору банальных предметов, раздутых большим взрывом до противоестественных размеров и затем возвращенных в свой первозданный образ стараниями картографа?
В пристроившейся с самого края Европы Португалии довольно быстро удалось распознать бледное лицо с нахлобученным сверху клоунским париком Испании. Отделившаяся от материка Исландия напоминала миниатюрную рыбку, развернувшуюся хвостиком на запад. А в Индии все единогласно определили гигантскую сосульку с сорвавшейся с самого кончика каплей Шри-Ланки. И только по поводу нашей страны нам ничего не приходило в голову.
— Папа, ну скажи уже наконец, на что похож Советский Союз? — капризно задергала головой Леночка.
— На окровавленный кусок мяса.
Из замка 66 870 753 361 920 не позвонил. И несколько дней спустя тоже. Но на выходных она снова услышала в трубке его голос, звучавший так бодро, будто все время их разлуки он непрерывно занимался гимнастикой и обливался холодной водой.
— Я соскучился по тебе, — объявил он таким тоном, каким рассказывают о мелких достижениях, вроде сваренного супа или постиранного белья.
— Правда? — 70 607 384 120 250 попыталась вложить в свой голос одобрение.
— Я думаю, нам надо встретиться, — добавил он без запинки, словно декламируя стишок по бумажке.
— Где? — спросила она, хотя и так знала ответ.
— У меня, разумеется! То есть ты придешь ко мне!
Ей показалось, что он наконец отбросил свою бумажку и теперь не страшно, если она отклонится от сценария.
— Мы уже были у тебя в прошлый раз. Может быть, пора заняться чем-то другим?
— Что ты имеешь в виду? — спросил он после паузы уже без спортивного задора и даже как бы через силу.
— Ну мало ли на свете развлечений! Придумай что-нибудь!
— Я не могу ничего придумать, — его слова звучали теперь как камни, которые кто-то пытается взгромоздить на гору. — Так ты придешь или нет?
— Нет.
— Ну пока, — он повесил трубку.
55 725 627 801 600 сидел в другой комнате за письменным столом. Она подошла к нему сзади и обняла за шею. Он не шелохнулся.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О докладе для научного совета.
— Про твоего композитора?
— Да, про него. То есть доклад уже готов. Теперь нужно придумать название.
— Нашел проблему! Назови просто: «Камертоны Греля»!
— Хотел что-нибудь оригинальное, — усмехнулся он. — Но, пожалуй, ты права: точнее вряд ли скажешь.
55 725 627 801 600 набрал название на клавиатуре и развернулся к ней.
— Пойдем гулять! — вдруг предложил он.
— Куда?
— На кладбище. Что, не нравится идея?
— Да нет, просто я часто гуляла на кладбище в детстве. Иногда мне кажется, что там все и началось.
— Что?
— Жизнь.
— Насчет жизни не уверен. Но вот бессмертие точно иногда начинается именно там. Сегодня мы пойдем смотреть могилу Греля! Или у тебя другие планы? — засомневался он, увидев, что 70 607 384 120 250 приподнимает подол платья.
— Нет, я просто хочу переодеть колготки.
Кладбище находилось в той части Кройцберга, за которой у них уже прочно закрепилась репутация их личного Парижа. По дороге к ним в вагон подсел контролер-турок и, сразу же поймав «зайца», сел записывать его данные.
— Вы можете мне наконец объяснить, как вас зовут? — спросил он, озадаченно повертев в руках паспорт правонарушителя.
— Там все написано, — вздохнул безбилетник.
— Вальтер фон унд цум Штадион, — прочитал вслух турок. — Я не понимаю: что здесь имя, а что фамилия?
— Вальтер — имя, фон унд цум Штадион — фамилия, — терпеливо объяснил пассажир.
— Но не может же фамилия быть из четырех слов! — недоумевал контролер.
— Это древняя дворянская династия. Извините, я ничего не могу с этим поделать.
Турок осуждающе покачал головой и начал выписывать штраф.
Могила Греля оказалась почти у самой кладбищенской ограды и стояла как-то одиноко, чуть в стороне от пышных семейных склепов, напоминавших павильоны или галереи. Простой обелиск, имя, годы жизни — 1800–1886.