— Ты опять!.. — громко застонал Сашка, увидев картину, ставшую за последние недели почти привычной. — Откуда?! Откуда это все?!
— Семен подарил. — холодно, едва ли не вызывающе ответила Инга. — А тебе что, жалко?
— Снова Семен… — Таранов тяжело опустился в кресло. — Прошлый раз французское белье, словно ты его любовница… Ты хоть понимаешь, что принимать такие подарки от чужого человека неприлично?!
— Не вижу в этом ничего неприличного! — отчеканила Инга. — Я за ним ухаживала, как за младенцем, переодевала, судно ему подносила, видела всего с ног до головы. Почему же он теперь не может подарить мне прелестные трусики и лифчик? Подумаешь!
— Да такие подарки дарят только шлюхам! — возмущенно выкрикнул Сашка. — Намекая на определенные отношения! Добиваясь подобных отношений! Ты что, шлюха?!
— Повторяешься, милый! Ты все это уже говорил, — отрезала Инга. — И я тебе объясняла, что я думаю по этому поводу! Хватит!
— Хорошо, но сегодня?! — Таранов завелся. — Ты знаешь, сколько стоит такая куртка?! А такие серьги?! Да на них трех моих зарплат не хватит! Понимаешь ты, трех зарплат!
— Зарабатывай больше! — бросила Инга презрительно.
Окончивший когда-то филологический факультет МГУ, Сашка — специалист по русской поэзии — теперь служил дворником. Влюбленный в волшебную музыку стихов, раньше Сашка верил: только с их помощью людей можно сделать добрее и чище. Именно эта наивная юношеская вера определила для Таранова выбор профессии. Друзья тогда подсмеивались над Сашкой: поступил на «факультет невест», как величали в те времена филфак. Впрочем, смеяться вскоре перестали. Таранов всегда был романтиком, что на языке обыденной жизни означало «чудак».
Сашка защитил диплом, поступил в вечернюю аспирантуру. Преподавал у себя же на кафедре и одновременно писал диссертацию по творчеству лишь недавно разрешенного властью замечательного поэта Гумилева. Не спешил: тема казалась слишком важной, а будущее — незыблемым и предсказуемым на много лет вперед. Торопиться вроде бы не имело смысла.
Этот период жизни Таранова омрачила смерть родителей. Сашка был поздним ребенком, и родители его, люди немолодые, умерли один за другим. Отца убил инфаркт: очень уж болезненно старик воспринимал все, что принесла в Россию перестройка. Мать пережила мужа лишь на полгода: ее прикончила печаль.
Сашка остался единственным хозяином большой трехкомнатной квартиры в центре Москвы, доставшейся семье Тарановых от Сашкиного деда, крупного ученого-оборонщика. Отныне Таранов-младший мог распоряжаться ею по своему усмотрению. И он распорядился: женившись, прописал у себя Ингу — тогда еще студентку медицинского института, приехавшую из Ялты учиться…
Но молодоженам не довелось долго наслаждаться беспечным семейным счастьем. Завертелась безумная рулетка инфляции. Вскоре Сашкиной преподавательской зарплаты не стало хватать не только на жизнь, но даже на сигареты. Но самым худшим было другое. Таранов постепенно терял веру в окружающих. Он начал понимать: человеческую природу не переделаешь ни стихами, ни чем-либо иным. Люди всегда останутся алчной, подлой, своекорыстной скотиной. Недаром его сограждане так охотно променяли привычный социалистический порядок на возможность спекулировать, обворовывать друг друга и наживаться за чужой счет. Пускай по-настоящему обогатиться удается лишь единицам, но каждый жлоб лелеет в душе надежду, что именно ему когда-нибудь волшебно повезет.
Поэтому истинная поэзия, истинная литература, истинная музыка — вообще любое истинное искусство, способное возвысить сознание масс, становится помехой для новых хозяев жизни. И оболваненное население, уже почти переставшее быть народом, воет от восторга, слушая слюнявые мотивчики бездарной эстрадной попсы, или роняет слезы, наблюдая день за днем, как «плачут богатые». Псевдокультура пробуждает в людях самые примитивные, животные инстинкты. А однажды разбуженные, эти инстинкты овладевают человеком навсегда.
Осознав это, Сашка понял — цель его жизни эфемерна, попросту говоря, недостижима. Никогда люди не предпочтут духовные ценности наживе, золотой телец всегда будет главным идолом человечества. Таранов бросил докторскую диссертацию, которую начал писать после защиты кандидатской, уволился с кафедры и устроился дворником. Наверное, именно тогда из всеми уважаемого Александра Васильевича, преподавателя, почти профессора, он превратился в Сашку — такое имя более соответствовало его новому статусу. Заниматься далее поэзией ему казалось бессмысленным. Однако иного смысла жизни он тоже не нашел. Лишь любовь к Инге — болезненная, трепетная, бережно лелеемая страсть — составляла теперь единственную основу его существования. Но и эта основа последнее время трещала по швам.
— Где я могу заработать больше?! — закричал Сашка в ответ на выпад жены. — Ты же знаешь, три участка обслуживаю! Работаю, как ломовая лошадь! И не так уж мало получаю! Многие сейчас и такого заработка лишены! Откуда я могу взять еще денег?! Что же мне, грабить идти?!
— Иди грабь, — холодно посоветовала Инга. — Если сможешь. Только ты ведь не сможешь, ты лопух. Чтобы грабить, нужно быть мужчиной.
— А я не мужчина?!
— Ты сопливый идеалист.
— Чтобы грабить, нужно быть бандитом, а не мужчиной!!!
— Пусть так. Мне все равно, как это называется. Но я знаю, чего я хочу. Я хочу носить вот такие вещи. — Она провела ладонью по рукаву кожаной куртки. — И иметь возможность приобретать их. Если же ты не в состоянии обеспечить мне возможность иметь достаточно денег, то по крайней мере не возникай, когда я получаю подарки!
— Да тебя элементарно покупают, понимаешь ты это?! — отчаянно воскликнул Сашка. — Покупают, как проститутку! Сегодня твой Семен дарит тебе подобные подарки, а завтра предъявит счет! Скажет: принимала мои подарки? Пришло время платить! Раз принимала, значит, ложись! Вот что будет завтра!
— Завтра Семен выписывается из нашей больницы. К сожалению… — грустно ответила Инга. — Так что подарков больше не будет. Спи спокойно, Сашенька, никто не уложит твою жену.
— Ты так говоришь, словно жалеешь об этом! — взвился Сашка.
— Может, и жалею! — Инга вызывающе тряхнула головой. — Видишь ли, обидно быть замужем за тряпкой! Особенно когда вдруг встречаешь настоящего мужика и убеждаешься, что они еще водятся на свете!
— Это Семен настоящий мужик?!
— Хотя бы и Семен! Уж он-то не ждет ни от кого подачек! Сам берет от жизни все, что ему нужно!
— Твой Семен — обычный бандит и подонок!
— Семен — сильный человек и не трус! Он доказал свое право на достойное человеческое существование! И имеет столько, сколько тебе даже не снилось, Сашенька! Ты просто завидуешь!
— Ага! Жлобы всегда считают, что им все завидуют! Их тупые мозги не способны сообразить, что на свете есть нечто более важное, чем их вонючие иномарки.
— Если ты такой умный, почему же ты такой бедный? — отпарировала Инга.
— Да не стремлюсь я к богатству! И требую, чтобы ты завтра же вернула Семену все его подарки!
— Хрен тебе, Сашенька! Знаешь, кто ты?! Ты жалкий слизняк! Именно такие, как ты, выдумали всякие идиотские «духовные радости» и забавляются ими! Утешаются, уроды! Мы, мол, выше всяких мирских соблазнов. Нам, мол, ни к чему дворцы, нас устроят и хижины! А сами тайком исходят завистью! И «духовные радости» свои высосали из пальца только для того, чтобы оправдать собственную трусость, слабость и неспособность нормально заработать! Ах, ах, ах, аристократы духа! Ах, ах, ах, бессребренники! Да вы живете в хижинах лишь потому, что не можете заполучить дворцы! Рады бы, да не можете! И успокаиваете себя вашими дурацкими выдумками! А стоит поманить любого из вас настоящими деньгами — побежите, аж пятки засверкают! Знаю я вас! Черви навозные!
— Врешь, дрянь! Господи! Какая же ты дрянь! — Сашка вскочил с кресла и выбежал из комнаты.
Спустя полчаса, когда Инга немного успокоилась, она поняла, что хватила через край. В конце концов, Сашка единственный, кто есть у нее в этом городе. И худо-бедно содержит ее — собственной Ингиной зарплаты хватает только на шпильки. Родная Ялта теперь заграница… Да и не собиралась Инга уезжать из Москвы. Здесь столько возможностей… Короче, надо мириться с мужем, решила она.
Сашка, пригорюнившись, сидел у окна. Когда Инга вошла, он даже не обернулся. Она приблизилась, погладила его ладонью по волосам. Он тряхнул головой, желая сбросить ее руку. Но она руки не убрала.
— Прости меня, малыш! — проронила Инга проникновенно. — Завелась я, вспылила. Наговорила черт знает чего… прости! Но ты тоже должен меня понять! Когда ты потребовал, чтобы я вернула подарки, у меня просто в глазах потемнело! Я ведь знаю, что таких вещей мне никогда не купить. Вот и психанула. Извини за резкие слова. Крыша поехала… Так надоела бедность! Сколько лет прошло с тех пор, как ты уволился с кафедры, а никакого облегчения не предвидится. Впереди только сплошная нищета, беспросветность… Сорвалась я. Прости!
— Не любишь ты меня, — произнес Сашка горько.
— Да что ты, Сашенька?! Ты у меня самый любимый, самый дорогой человек. Кого же мне и любить-то, как не тебя?! — притворно возмутилась Инга.
— Не верю… — вздохнул Сашка. Впрочем, твердости в его голосе не было.
— Не веришь? Хочешь, докажу? — рассмеялась Инга.
Она забралась к нему на колени, обняла за шею и начала целовать в губы. Сначала Сашка отворачивался, потом, сломленный упорством жены, отворачиваться перестал и мало-помалу стал отвечать на ее поцелуи. Дыхание обоих супругов участилось.
— Отнеси меня в спальню… — жарко прошептала Инга.
Постель всегда примиряла их. Инга знала силу своей женской привлекательности, знала, насколько дорога и желанна Сашке. Она неизменно этим пользовалась, тем более что сама обожала секс. Сочетая приятное с полезным, Инга добивалась от мужа всего, чего хотела. После мгновений страсти, умиротворенный, счастливый Сашка готов был выполнить любое ее желание. И уж конечно, он разрешит ей оставить себе полученные от Семена подарки…