Иди коль не святой
В секс-шоп на Малой Бронной,
В секс-шоп на Моховой... и далее прозой: самое необходимое для интимной жизни норда! Каучук -мены всех скоростей! Силикон-вумен и беременные леди в том числе! Работаем круглосуточно, без перерывов! Иди к нам!.. Малая Бронная! Моховая! Настоящая любовь только у нас! Они не предадут и не изменят! И снова: В секс-шоп на Малой Бронной...
Веня растянулся на сухом жестком матраце, попробовал придумать какой-нибудь выход из своего незавидного положения. Ничего не придумывалось.
Связи нет, дебильник отобрали сразу. Выбраться из ловушки не представлялось возможным. Даже если как-то, незнамо, как, но если все же каким-то чудом удасться покинуть пределы чиновничьего дома, дальше все равно нет хода.
Окрестности напичканы супер-пупер электроникой, все перемещения по территории отслеживает охрана. Тем более, что Веня остался и без денег, и без документов. Если допустить совершенно фантастическую ситуацию и предположить, что ему повезет, и он каким-то макаром выберется из шартгрина, то за пределами крепости ему грозит нищее существование среди бешенных гоулохов.
Без ксивы для него закрыт и Янск. Первый патруль его отправляет на принудительные работы, там его оклеймят как бродягу черной меткой на лбу, а после этого можно ставить толстую жирную точку в конце веселой парадоксальной карьеры.
Печальные размышления стрингера прервало скрежетание замочной скважины. Секунду спустя дверь отворилась и Веня в тусклом свете дверного проема рассмотрел статную девичью фигурку. И вспомнил, для чего его в шартгрин доставили.
Он считал себя сексуально состоятельным мужчиной, прошедшая ночь подтвердила его боевые способности. Но пускаться в интимный пляс с первой встреченной девкой ему, признаться, претило. Пусть она даже из сословия нордов. Тем более, что и сам папаша недвусмысленно отзывался о ее внешних данных.
Стрингер потому присел, уперся твердо спиной в зябкую стену, подтянул ноги, свернувшись полукалачиком, ухватился за колени, и взглядом загнанного пса стал следить за вошедшей, чьего лица рассмотреть пока не мог.
Девица продифилировала на середину комнаты, соблазнительные бедра виляли очень призывно. Остановилась - грудь качнулась, Веня отметил, что хорошо качнулась, увлекательно. Она еще шагнула, попав в серый луч, сочащийся сквозь узкое отверстие.
У Вени и челюсть отпала, и зубы едва не посыпались. Он решил, что ошибся, но ошибиться было невозможно.... Перед ним стояла во всей своей великолепной красе американская певичка прошлого века вечно молодая Мерилин Монро.
Она испытуще глядела сверху вниз, приподняла алое платьице, обнажив хрустальное коленце, после подмигнула:
- Ну как я тебе?..
ФАЙЛ ВТОРОЙ.
Толстые мокрые губы, растянутые в широкой улыбке, и заплывшие темные глаза Арутюнова - первое, что увидел Смоковницын, очнувшись. И еще услышал частую барабанную дробь, похожую на перестук колес железнодорожного вагона. Новоявленный начальник умильно ласкал его нежно-греющим взором родной матери. Милиционер попробовал приподняться, чтоб хоть немного осмотреться. Но Арутюнов заботливым родительским движением руки уложил его обратно.
Петр все-таки успел заметить, что находятся они посреди пепелища. Прямо перед ним кирпичные развалины большого дома, развороченные фрагменты металлического забора, горы покореженного кровельного железа, черепицы. А сам он лежит на пыльном, дурно пахнущем тюфяке, как и еще несколько человек в милицейской форме и армейских камуфляжах, под брезентовым навесом. Накрапывал дождь, стало понятно происхождение барабанной дроби.
Последнее, что помнил Смоковницын - мясистая морда Саврасыча и быстрый отблеск вороненной стали. По обломкам забора, по другим деталям Петр понял, что он по-прежнему на даче у Лярвина. Только дачи больше не было.
- Что... что случилось? - попытался он спросить у Арутюнова. И подивился своему голосу. Низкий чрезвычайно, тихий, почти глухой, даже не поймешь откуда звуки летят, по-прежнему из горла или из вибрирующей груди.
Но Арутюнов услышал.
- А-а? Все-таки заговорил. Ты слабый, Петя, пока очень слабый, вставать нельзя, ходить нельзя, лежи, сейчас отвезем в больницу. Тебе помогут.
-Что...случилось? - не более эмоционально, но гораздо настойчивей и энергичней повторил капитан свой вопрос.
- Я тебя, Петя, предупреждал, - занудил начальник, - предупреждал! Говорил, не суйся к губернатору, говорил! А ты не послушался. Я тебе говорил, что хуже будет? Вот хуже и вышло. Взорвал Лярвин свою дачу, а сам, похоже, ушел.
- А вы его арестовывать явились? - Петр попытался добавить во фразу каплю сарказма, но не вышло.
- Да, - просто и незлобиво ответил Арутюнов, - почему бы его не арестовать, как ты считаешь? Улики против него есть. Поведение его в последнее время нас настораживает.
- Какие улики?
- Ну, Петя! Ты же лучше меня знаешь, что найдено на набережной, и чьи на этом найденном отпечатки.
- Бутылка коньяка еще ничего не доказывает, - прошептал Петр.
С каких пор? - поинтересовался Арутюнов, - зачем же тогда ты
совался к Лярвину, о погоде побеседовать?
- Нет.
- Вот видишь! Неправильно ты рассуждаешь, капитан, и действуешь неправильно.
- Одна бутылка еще ничего не доказывает, - все-таки настойчиво шептал Смоковницын, - могли подбросить, подставить чтобы...
- А куда же отпечаток денешь? - заулыбался Маргел Юросович, - тоже подкинули? Для отпечатка, как минимум, ручка нужна, а где ручка, там и владелец ручки. А значит Лярвин на набережной был! - он тоном надавил на последнее "был" - а раз был, то причастен хоть каким-то боком к гибели Крохобора. Тебе не нравится ход моих рассуждений? А, Петя?
Смоковницын молчал.
- А раз не нравится, - усмехнулся Маргел Юросович, - то все-таки подними голову, посмотри вон туда.
Он кивнул в сторону пепелища. Петр покосился в указанном направлении. Там, где возились спасатели в ярко-оранжевой форме и военные в коричнево-зеленой, там, где торчала из разваленных бетонных плит перегнутая многократно толстая арматура, там, где сохранилась кладка, а каменные ступени вели в подвал, несколько человек извлекали из подземных помещений, сильно засыпанных, но не обрушившихся, всякую хозяйскую всячину.
Здесь были и плотницкие инструменты, и садово-огородный причиндал, рядом аккуратной кучкой лежали автомобильные детали, чуть в стороне - гора старой одежды, обуви, а за ней - именно то, на что и указывал Арутюнов - два ящика со знакомыми бутылками. Даже на расстоянии безошибочно угадывался коньяк "Вайнах", в обычной своей желто-коричневой расфасовке.
Петр бессильно откинулся обратно на тюфяк.
- Откуда это? - только и спросил он.
Арутюнов повел могучими бровями.
- Из подвала. Дача старая. Там в подвалах чего только нет. За тридцать лет накопил хитрый полковник. Все с Кавказа сюда свозил. Когда хозяйка была жива, то, наверное, порядок был. А теперь - бардак. Все пыль - грязь поросло. Паутина кругом.
- А что с хозяйкой?- удивился Петр.
Арутюнов пристально поглядел на Смоковницына.
- Неужели не знаешь?
Нет, Смоковницын не знал.
- Трагедия в их семье, большая трагедия была. Он и озлобился после этого. В две тысячи четвертом его жена с дочерью погибли в метро. В Москве. Поехали по пустяковому делу и не вернулись. А полковник, тогда еще капитан, в Янске пытался свои боевые получить. Она ему со станции метро позвонила, сказала, куда едут, когда вернутся. А через пять минут передают - взрыв, как раз на этой станции. Документов их не нашли, останков тоже... Полковник бился-бился, все бесполезно. Хоронить некого, компенсации не положено, да еще и боевые его куда-то не туда приписали, что и их не получил, хоть и судился полгода. Тогда он в политику и дунул со злости. А коньяк-то у него здесь еще с первых, видать, командировок, с девяностых годов. Он может и забыл про него, а вот на встречу со старым другом отправился, вспомнил, да и прихватил.
- Со старым другом? - изумился Петр - как же так - со старым другом? Вы шутите?
- Вовсе нет! Совершенно серьезно говорю, - сказал Арутюнов с такой интонацией, что не поверить ему было невозможно.