И он, повысив голос, строго и четко позвал, как видавший виды педагог шаловливого ученика: "Ля-арвин! Лярви-ин!"
Ответа не было.
К Вене присоединилась Симон, они дружно затянули "Ля-а-арвинн! Игорь Па-арисыч!",- казалось, будто снегурочка с массовиком-затейником кличат деда Мороза к новогодней елке.
Смоковницын понимал, что просчитался на все сто. Его лихорадочно созданные версии рухнули. Он вынужден был признать правоту Маргела, который противно хихикал невдалеке над ищущими в кромешной тьме губернатора, Веней и Еленой.
Нужно было признавать свое полное поражение, но Петр не мог себя перебороть, больно было уступать пальму первенства гэбисту Арутюнову, а потому молил и молил про себя Бога, чтобы Лярвин оказался вместе с ними в подвале. Хотя и осозновал полнейшую абсурдность невероятного желания.
И поиски ничем не увенчались.
Петр так и не подал голоса, продолжал имитировать обморок. Веня брал пару раз его за руку, убеждался, что пульс присутствует, успокаивался и продолжал беседовать об обманувшем всех Лярвине.
- Я знаю, что за сети плел Игорь Лярвин, - спокойно продолжал выдержанный разведчик, - он мстительный, честолюбивый, а кроме того и душевно больной человек. Не мог он простить обиды за невинно погибшую семью и то, что жизнь его выкинула с проезжей части на обочину. Его заслуг перед отечеством никто не оценил, так он считал...
- Ну здесь он прав, - вставил Веня, - безусловно прав.
- Опустим, - не стал пускаться в дискуссию Арутюнов, - смысл в том, что целью своей Игорь Парисыч выбрал президентское место...
- Да ну! - воскликнул пораженный стрингер, - а вы, Елена, знали о том?
Девушка промолчала.
- Нет, - сказал Арутюнов, - об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?
Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.
- Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.
Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.
- Ну и какой удар? - не выдержал Веня.
- Что вы про меня сказали? - очнулась Симон.
Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал - чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.
- Ой, - мяукнул Веня, - Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!
Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.
- А вот и хорошо! - обрадовался Арутюнов, - как раз самое интересное узнает.
- Вы про меня что-то имели в виду, - настойчиво напомнила Симон.
- Уважаемая, - хихикнул противно Арутюнов, - что же вы невинную мышку из себя строите?
- О чем вы? - возмутилась Симон, - я не...
Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:
- А кто нехренаську скрал? А?..
ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.
Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.
Ослепило.
Даже сжатые плотно - плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше - к сознанию, к душе тянулся...
Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.
- Ай черт! - ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, - это он, я знаю, он!
- Кто? Что? - кричал Петр.
- Почему черт? - гневался Арутюнов.
- Нет, нет не надо! - сгинался напополам стрингер, - ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...
Световой поток схлынул, жар спал.
Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки - солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.
Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.
Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.
А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники - большое ватное пятно в образовавшейся дыре.
- Выходите! - прогремело оттуда.
- А-а зачем? - поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.
Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.
- Ты того... - неуверенно выпалил стрингер, - ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...
- Выходите, - грохнуло в дырку.
- Да на фиг! - ответил Веня, - вот уж! Мне и тут ничего себе...
Смоковницын стряхнул с плеча дрожжащую Симон и шагнул вперед.
- Ой, - вырвалось у Арутюнова, - к-куда? Петя-я...