Ждал выстрелов, но не случилось. То ль пожалели, то ли побоялись попасть в кого. А "седан" уже успел выпрыгнуть на свою полосу.
-Хорошо, - шептал Веня, - хорошо...
- Чего хорошего! - вопила дорожная девка, - стой, выпусти меня, бешеный! У меня работа!
Веня не отвечал ей. Остановиться невозможно. Сзади он разглядел хвост патрульные машины с мигалками и сиренами преследовали его уже в метрах ста. Оставалось только набавлять газу, любое промедление - погоня тут как тут окажется!
Но опять беглецу повезло. Головная патрульная на повороте вдруг не удержалась, завертелась вокруг себя, а в нее ткнулась следущая, не сильно, но чувствительно. И другие затормозили. Пока выруливали, фигуры рисовали всевозможные, "седан" - "седанчик" - "седанушка" умчал, унес далеко-далече от преследователей невольного преступника со случайной спутницей, жрицей придорожного лайва.
- Вон там, - вдруг вскинула рукой девушка, - вон там за горочкой сворачивай влево. Притормози только немного - не впишешься.
Веня удивился, но послушался. Выбирать не приходилось, еще полтинник верст и нарисуется пост, верно предупрежденный. А как на том посту встретят было ясно.
- Куда же здесь? - удивился водитель. Он повернул, но впереди только елки, кусты, валежник.
- Давай, давай - подбодрила смелая краля, - вон туда меж елочек, по незаметной такой просеке.
Веня присмотрелся и обнаружил заросшую грунтовку. С трассы вовсе не разглядишь. Поднажал газок и глаза закрыв направил машину на тонкие молочные стволы молодых деревьев. Стукнуло пару раз и сильно, и значительно. "Наверняка, решил Веня передок ремонтировать придется, залатывать" Но вариантов нема больше - жми педаль, рулем рули, молись Всевышнему, чтоб беда миновала.
-Подожди, - сказала девчонка, - останови.
Остановил. Она выскочила, подняла не сломанные, а пригнутые стволы, свежие упругие еще, налитые густым соком, подкрепила их покореженными и поломанными. Ничего вроде вышло. Не присмотришься - как так и было.
- Куда ж теперь? - развел Веня руами.
- Туда же, - сказала спутница, улыбнулась, - домой меня свозишь. Отец у меня недалеко живет.
- За тем пригорком наш хуторочек. А когда-то давным - давно была большая деревня. Даже церковь была Успения Богородицы, каменная, теперь одни развалины... А деревня называлась Никола Царевна, странное название, не правда ли? А знаешь почему так? Говорят, что деревню основал сам святой Николай, бред наверное, а вон у того дуба, видишь, где дорога сворачивает, встречали из Питера какую-то фиву императорской фамилии. Некоторые из местных говорят, что вроде саму Екатерину Великую здесь встречали, врут похоже, но интересно, правда ? Так вот потому, вроде, и двойное название Никола Царевна! - оба слова, кстати, с большой буквы. А фиву три дня кормили, поили, холили, такие, вот, богатеи тут жили, не то, что сейчас. Тогда, вот значит, не в падлу было крутым из Питера по три дня здесь пьянствовать, прикинь!
Они еле ползли по проселку. Дорога сплошь состояла из ям, рытвин, колдобин, даже трактору, колесному конечно, пришлось бы туго. Повезло в том, что жирную глину с ночи подморозило, Веня умудрялся проскакивать особо опасные участки, не увязая. Но машина плевалась грязью во все стороны, стекла напрочь были уже залеплены черно-бурыми комками, пришлось останавливаться, поскольку лобовое стекло дворники не очищали, а только возили взад - вперед тяжелые комья.
Вдоль дороги по обеим сторонам живой изгородью густо встал тощими стволами живучий, не сдавшийся первым холодам, высокий борщевик. А за ним потянулись обширные просторы давно непаханых полей, поросших сорняками, бурьяном. Кое-где на бывших, теперь окончательно почивших пашнях скученно поднимались молодые березки - дикий лес вновь вступал в права над территориями когда-то лихо отвоеванных у него человеком.
Марина, неожиданно для Вени, по своему воспользовалась вынужденной остановкой. Она аккуратно, словно кошечка, стала умываться минеральной водой из небольшой бутыли, которая оказалась в ее сумочке. Девушка смыла краску с лица, вытерла с губ помаду, сбила ловкими движениями крикливую прическу и вышла из машины, ни дать, ни взять, - домашняя мамочкина дочка, что дальше порога носа не сунет.
- Отец у меня слепец, - обтирая розовые щечки салфетками, сказала спутница, - но любит дотрагиваться до моего лица руками, краситься запрещает, все у него какие-то старосветские принципы, держит меня за целомудренную, ну и пусть, я не спорю.
Она усмехнулась, пошло и грустно. А кривой унылый изгиб губ, как случайный, ненамеренный мазок неопытного художника, слился со скучным пейзажем и вышла, блин, трогательная картинка.
Веня заметил и хмыкнул саркастически. Разверзнутая хлябь, подернутая синей некрепкой наледью, черные леса с бледной изморозью на корявых ветках, храм разваленный и ограбленный, а посреди всего -столичная б...с витиеватой ухмылкой, - очень скабрезно.
Нравственный этюдик, нечего сказать, хоть на рынке такими торгуй самое то.
Отец Марины, высокий старик, жил один в огромном деревянном доме, который по-петушиному дерзко взлетел на самый гребень холма. К низу - по склонам тянулись черные огороды.
Гениаслав Поликарпыч нисколько не походил на обделенного жизнью инвалида. Он бодро и уверенно, заслышав шум двигателя, вышел навстречу гостям и совершенно точно подал Вене руку для рукопожатия.
Стрингер было засомневался в слепоте хозяина, ему подумалось, что девчонка чересчур сгустила краски, даже подозрения закрались в его беспокойную душу, зачем, мол, врала, но тут же Веня успокоился - Поликарпыч наигранно демонстрируя свои возможности попытался обнять дочку и промахнулся на добрых метра полтора, Марина бесшумно сдвинулась в сторону навстречу выбежавшему из-за дома огромному белому псу, а хозяин едва не упал, Веня удержал.
Однако, с домашней работой, со скарбом Поликарпыч справлялся просто отменно. Он быстро и точно колол дрова, геометрически правильно укладывал их под навес в поленницу, носил из колодца воду ни обо что не спотыкаясь, не задевая ведрами об углы и не расплескивая ни капли.
Веня закурил отсыревшую сигаретку, осмотрелся. За огородами, в низине шустро вертелась узенькая речушка, к ней стремилась вымощенная булыжником дорожка, рядом указатель, исполненный по всем стандартам - на белом поле в голубой окантовке черная трафаретная надпись "р.ЖИЗНЬ". Стрингер заулыбался.
- А чуть дальше, - Марина подошла, - там, - кивнула головой в сторону развесистого леса, - Смерть впадает в Жизнь, ну так, приток небольшой.
Старик оказался философом. В просторном саду и в междугрядиях тоже расположил указатели - аншлаги. "Переулок Истины", "Тротуар Закономерностей", "Проспект Права", а к бане протянулась "Улица Обновления".
- До всего руки не доходят, - жаловался чуть позже Гениаслав Поликарпыч, уверенно, устойчиво по-хозяйски, по-деревенски расположившись за накрытым столом. - Один хоть бы глаз живой, я б навел порядок, а так какой поршень?!
Они махнули по стаканчику холодной прозрачной самогоночки, настолько она была хороша и холодна, что не лилась, а струилась по краям посуды. Закусывали разносолами, копчеными карпами, наваристым, по-хохлятски на сале, борщом.
- Оказия какая у меня, рубишь, студиоз, - хозяин отчего-то решил, что гость его московский студент. Веня не стал объяснять, что и как на самом деле, да и что он мог объяснить? Признаться, что он нашкодивший беглый телеоператор? Что объявлен в федеральный розыск? А Маринка, видать, выручила - перемолвилась с батей, соврала чего-то, ей-то уж не привыкать с отцом объясняться, не первый год, верно, примерной овечкой прикидывается.
- Так оказия такая, - продолжал крепкий дедок, - как я зрение потерял, так забыл, ну начисто забыл, как сынуха с мамухой выглядят. Вот такой обморок со мной вышел, такой поршень приключился. Маринку тоже, бляха, плохо вспоминаю, но ейну мордашу руками нашарю, так вроде черты и восстанавливаются, а тех, где теперь взять, когда померли? От фотографий какой толк, глянец один под пальцами, ни шиша больше!
Хлопнули еще по стопочке. Веня слегка прихмелел, а старик - ничего, живой.
- Вместо лиц - блины белые, придут ко мне ночью, жалятся, что ж ты с нами так, батько, а я и сказать ниче не решуся, что сказать, когда ни глаз, ни лиц их не вижу, напланетяне и только... Вот такой поршень! Есть, может, лечение какое, чтоб память-то восстановить? Не слышал, студиоз?
Веня, уже пьяно, помотал головою, нет, не слышал. Забыл, черт, что старик слепой, забыл. Вслух произнес - "нет, не слышал, отец". Как-то вырвалось это - отец! Сам не ожидал, а Поликарпыч - ухо востро - сразу среагировал и похоже на ус намотал, что неспроста парниша на семейный язык сразу с кондачка, можно сказать, запросто переходит.
Гениаслав Поликарпыч характером и сноровкой пошел не в отца, нет, далеко не в отца. Тот хоть и фронтовик, и прополз, как говорится, пол-Европы, шитый - перешитый хирургами и ногу оставивший на Шпрее, в жизни так до конца не доразобрался. Как был так и остался романтиком, поэтом. Стихи каждый вечер садился писать при желтом тусклом свете керосинки, посылал их Ярославу Смелякову и на творческие конкурсы в литературный институт имени Максима Горького.
Смеляков стихи хвалил в первых строчках ответных писем, а их было три, а потом нещадно ругал, называл поденщиной, ретроградством и даже раз обвинил творца в графоманстве. И на институтских конкурсах их больно не жаловали, и Поликарп, однажды будучи в Москве, в отчаянии показал свои вирши только что вставшему на ноги Булату Окуджаве.
Дело было в Политехническом, Окуджава долго читал, курил, пил с друзьями холодное вино, молодые гении собрались в узенькой комнатке и не обращали внимания на юное дарование, прижухшее в углу.
А Поликарп сразу влюбился в Беллу Ахмадуллину, которая раскраснелась от спиртного и открыто целовала Евгения Евтушенко. Ох, как хотелось бывшему лейтенанту гулять в такой компании! Он аж глаза зажмуривал от несбыточного желания. Молодость, творчество, Москва! Москва!
В конце концов Булат Шалвович вернул рукопись со словами -"есть, есть зерно... зерно есть... а изюминки нет."
- И потом, извините, что это за имя для поэта - Поликарп Карячкин! Не для русского поэта такое имя, - продолжил Булат Шалвович, - С именем надо что-то решать, голубчик. Вот берите пример - Роберт Рождественский, музыка, не имя, Винокуров Женя - тоже неплохо, Андрей Вознесенский - просто гениально!
- Е - евтушенко - прибавил Поликарп, несколько стесняясь.
- Ну, это вариант, но не совсем, я бы сказал то, но... живет как-то он и этим именем, даже вон бабы любят. А вы меняйте, меняйте...
Советом Поликарп не воспользовался, может оттого, что стихи его дальше многотиражек так и не продвинулись, а для них и такое имя сгодилось, а сына назвал как можно красивее - Гениаслав, и гений, и слава - в одном лице.
А потомок, может быть, из-за безуспешных потугов отца, литературу презирал с детства. Предпочитал конкретный труд - где прибить чего, где чего отремонтировать, хозяйско-прикладная жилка, одним словом, забилась в нем с младых ногтей. И еще любил распоряжения отдавать.
Уже подростком семьей командовал на раз-два, каждый в доме получал задание с самого утра, а Генаська, четырнадцатилетний, вопил с порога "вернусь с уроков, проверю!"
Срочную служил Гениаслав Карячкин, как мед ел. В учебке сразу ефрейтором стал, а потом каждые полгода звание отхватывал. Подумывал в войсках остаться, но после перерешал - соскучился служить, каждый день божий одно и то ж, дембельнулся, стал карьеру на гражданке развивать.
Эра второго русского капитализма застала Поликарпыча начальником пистонного цеха, уже на ладан дышавшего. А как вовсе заводик встал, хозяйский запал мужичка реализовался в полной мере.