- Нет, - ответил. - Карл ездил куда-то вместе с Аннет. А мы с полковником Пфердменгесом гуляли по городу. Полковник развлекался в ресторане, но у него заболела голова и он решил проветриться. Мы взяли такси, поездили, затем вернулись и опять сидели в ресторане, в "Короне". Погодите, когда же мы приехали? По-моему, около десяти. Но точнее вам могут сказать приятели полковника. Мы вместе ужинали, правда, мягко говоря, они выпили лишнего и ночевали у нас. Один у меня на диване, второй - у полковника.
- Как их фамилии?
- Не знаю, спросите у полковника. У меня ночевал Курт.
- И когда он ушел?
- С час назад. Жаловался, что опоздал на работу.
Очевидно, инспектор остался доволен объяснениями, так как спросил:
- Как вы думаете, кто мог это сделать?
- Что? - прикинулся недогадливым Гюнтер.
- Диверсию против вашего друга. Возможно, и против вас. Ведь вы могли сесть в машину вместе...
- Счастливый случай, что я остался жив! - Гюнтер опустился в кресло возле журнального столика. Для чего-то переложил с места на место газеты. Сейчас самое время подбросить полиции версию, которую они разработали вчера вечером, ожидая такси. Правда, инспектор может отнестись к ней скептически, но если узнают журналисты... Предмет для разговоров по крайней мере на неделю!
Сказал, будто раздумывая и взвешивая:
- Видите, дело такое... Мы с Карлом Хагеном и полковником Пфердменгесом только что вернулись из Африки. Вокруг африканских событий ходит столько слухов... Мы хотели обрисовать объективную картину, встречались с партизанами и были в войсках, поддерживающих порядок. И пришли к выводу, что слухи о зверствах так называемых карателей обыкновеннейшая выдумка. Саванну заливают кровью бунтовщиков, если бы увидели, инспектор, изуродованные трупы... - Задохнулся, будто и на самом деле трудно было продолжать, глотнул воды. - Думаю, красные, узнав о наших намерениях - а мы приехали в Европу с полковником Пфердменгесом, чтобы раскрыть зверства колониальных бунтовщиков, - устроили эту диверсию...
- Ого! - Инспектор оценил версию. - Дело приобретает интересный оборот. - Остановился в центре комнаты. - Здесь все... Сейчас осмотрим ванну, а затем придется заглянуть в ваш номер.
- Пожалуйста.
Инспектор вышел. Гюнтер самодовольно усмехнулся, он, кажется, обвел вокруг пальца этого полицейского болвана. Потянулся к графину. Наливая воду, обратил внимание на газету, что лежала рядом. Что-то заинтересовало его в ней, еще не знал, что именно, но встревожился и чуть не пролил воду из стакана. Сделал глоток, ища те слова в газете, и нашел сразу - прочитал только первые строчки и закрыл глаза: так, с закрытыми глазами, допил воду, не мог поверить, хотя знал, что это не галлюцинация...
Прочитал еще раз - как хорошо, что инспектор вышел из комнаты. Гюнтер наверняка выдал бы себя. Развернул газету, так и есть - загенский листок, его привез Каммхубель и вчера отдал Карлу. Почему же тот не сказал ему? Это бы спасло жизнь Карлу и Аннет...
Прочитал еще раз:
"Вчера скоропостижно скончался известный житель нашего города, с именем которого во многом связано процветание Загена, доктор Рудольф Зикс..."
Гюнтер воровато посмотрел, не вернулся ли инспектор, торопливо сложил газету и спрятал в карман, словно она могла выдать его. Не было сил подняться с кресла, но это продолжалось всего несколько секунд. Увидев инспектора в дверях, встал и вытащил ключ.
- Пожалуйста... это от моего номера.
Шел за полицейским, смотрел на его аккуратно подстриженный затылок не было никаких мыслей и желаний, машинально отвечал на вопросы инспектора, когда тот осматривал номер.
Стоял на том же месте, что и утром, смотрел в окно - толпа уже разошлась, полицейские убрали остатки "фольксвагена". Почистят и вымоют асфальт, и завтра ничто не напомнит о сегодняшней трагедии: будет стоять какой-нибудь "ситроен" или "опель", только он, Гюнтер, запомнит на всю жизнь, потому что совесть будет мучать его.
Интересно, мелькнула внезапно мысль, а мучила бы, если б он все же заполучил пять миллионов? Наверно, не так, ибо знал бы, ради чего пожертвовал двумя жизнями, а так пусто, - все напрасно: и их поездки, и волнения, и, наконец, его измена.
Завтра он вернется в Швейцарию, и начнется привычная жизнь - кофе по вечерам в клубе, репетиции и спектакли, споры об искусстве... Среднее существование полунищего от искусства. Но, подумал вдруг с испугом, он уже не сможет примириться с такой жизнью, он уже почувствовал в руках деньги, много денег, он сроднился с ними, и соответственно изменились его взгляды и вкусы.Наверно, он напоминает сейчас обанкротившегося миллионера. Да, обанкротившегося, поскольку денег у него еле хватит на билет до Берна.
Гюнтер вынул платок, вытер потный лоб. Ощупал газету, вынул из кармана. Он один узнал о смерти Рудольфа Зикса, в конечном итоге, какое это имеет значение, только он знает, что группенфюрер унес в могилу тайну шифра - Шлихтинг и Пфердменгес не догадываются ни о чем, и будет справедливо, если они финансируют его - скажем, по десять тысяч марок. Больше вряд ли дадут, но и не дать не смогут: он объяснит, что эти деньги нужны ему для подкупа одного человека, без помощи которого трудно будет войти в доверие личности, знающего первые цифры шифра.
Улыбка смягчила заостренные черты лица Гюнтера: двадцать тысяч не так уж плохо, конечно, не миллион и не пять, но все-таки какой-то трамплин для человека с умом. Ведь чего-чего, а ума у него хватит. Ума, настойчивости и деловой прыти.
Улыбнулся еще раз. Можно даже написать Шлихтингу и полковнику расписки, но пусть только попробуют вернуть свои жалкие двадцать тысяч! Он намекнет, что Гюнтеру Велленбергу - люмпен-интеллигенту, терять, собственно говоря, нечего, а вот дорогим господам... Если левые газеты начнут распутывать этот клубок...
Гюнтер засмеялся. Инспектор удивленно посмотрел на него, и парень сразу сделал постное лицо.
Потом инспектор ушел. Гюнтер лег на диван - захотелось спать, сон одолевал его...
Он лежал с подложенной под щеку ладонью и вдруг увидел темно-звездное небо - такое темное небо и такие яркие звезды можно видеть только во сне. Звезды мерцали, и Гюнтеру было тревожно, предчувствовал: сейчас что-то случится, и не знал, что именно...
Но вдруг луч, белый и тонкий, как лезвие, прорезал звездное небо и потерялся где-то в бесконечном просторе.
Почти одновременно в луче возникли две фигуры - они шли, взявшись за руки, словно их мог кто-то разлучить, вначале нерешительно, будто учились ходить по канату, но постепенно их шаги становились увереннее, они шли и не обращали внимания ни на звезды, ни на луч, смотрели друг на друга, и в этом безбрежном мире для них не существовало ничего, кроме них самих и их любви.
Аннет улыбалась Карлу - белая роза на зеленом стебельке - и ямочка на ее щеке двигалась, а глаза излучали синий свет...
Они шли, разговаривая о чем-то, молчали, смеялись, снова разговаривали и снова молчали. И им было хорошо, потому что самое главное - найти друг друга, зная, что всегда будут радостными и пожатие руки, и улыбка, и поцелуй, и просто ненароком сказанное слово, а они знали, что так будет вечно, поскольку луч вел их в вечность и дорога их не имела конца.