Нас прервал стук копыт на улице. Мимо двери проехали верхом человек двенадцать, если не больше, а потом мы услышали, что они круто осадили лошадей и спешились перед домом Барделла.
Милк-Ривер наклонился ко мне и сказал на ухо:
— Ватага Большого Игнасио из каньона. Держись крепче, начальник, а то вытряхнут из-под тебя город.
Мы доели и вышли на улицу.
В свете сильного фонаря, висевшего над дверью Барделла, лениво прислонясь к стене, стоял мексиканец. Крупный чернобородый мужчина, весь в серебряных пуговицах; на обоих боках по револьверу с белой рукоятью.
— Ты не отведешь лошадей на конюшню? — попросил я Милк-Ривера. — Я прилягу пока, восстановлю силы.
Он поглядел на меня с любопытством и отправился туда, где мы оставили лошадей.
Я остановился перед бородатым мексиканцем и показал сигаретой на его оружие.
— Когда въезжаешь в город, положено снимать эти штуки, — любезно сказал я. — На самом-то деле с ними вообще не положено приезжать, но я не такой дотошный, под одеждой у человека искать не буду.
Борода и усы раздвинулись в улыбке, открывшей желтую подкову зубов.
— Если el senor jerife[1] не хочет эти штуки, может, он их отберет?
— Нет. Тыих убери.
— Я их тут хочу. Я их тут ношу.
— Делай, что тебе говорят, — сказал я по-прежнему любезно, после чего повернулся и ушел в лачугу Воша.
Там, перегнувшись через стойку, я извлек из бочонка обрез.
— Не одолжите? Хочу наставить парня на путь истинный.
— Конечно, сэр, конечно! Пользуйтесь на здоровье! Прежде чем выйти, я взвел оба курка.
Большого мексиканца не было на улице. Он находился в доме — рассказывал об этом друзьям. Некоторые друзья были американцы, некоторые мексиканцы, а некоторые — Бог знает кто. Но все были при оружии.
Друзья уставились на меня, и большой мексиканец обернулся. Он схватился за револьверы, пока поворачивался, однако не вынул.
— Не знаю, что в этом орудии, — честно сказал я, направив свою картечницу в центр компании, — может, куски колючей проволоки и динамитная стружка. Мы это выясним, орлы, если вы сейчас же не сложите ваши револьверы на стойке, потому что обдам вас, как Бог свят!
Они выложили револьверы на стойку. Я их не упрекну. Эта вещь посекла бы многих!
— С нынешнего дня, когда приезжаете в город, прячьте ваши пушки подальше.
Снова напустив на лицо приветливость, ко мне протолкался толстый Барделл.
— Не приберете ли это оружие до отъезда ваших гостей? — спросил я.
— Да! Да! С удовольствием! — воскликнул он, совладав наконец с удивлением.
Я вернул обрез владельцу и отправился к себе в гостиницу.
Когда я шел по коридору, открылась дверь, вторая или третья от моей. Появился Чик Орр и, обернувшись к кому-то, сказал:
— Не делай ничего такого, чего я не стал бы делать. Я увидел, что в двери стоит Клио Ландес.
Чик повернул голову, увидел меня и угрюмо остановился.
— Драться ни черта не умеешь! Только и знаешь, что садить.
— Это точно.
Он погладил распухшей рукой живот.
— По корпусу плохо держу удар, так и не научился. Из-за этого и ушел с ринга. Но ты меня больше не задирай — могу зашибить! — Он ткнул меня большим пальцем в бок и направился к лестнице.
Когда я проходил мимо двери Клио, она уже была закрыта. У себя в комнате я вынул бумагу и ручку, но не успел написать и трех слов отчета, как в дверь постучали.
— Войдите! — Дверь я не запер, ждал Милк-Ривера. Вошла Клио Ландес.
— Помешала?
— Нет. Заходите, располагайтесь. Милк-Ривер через несколько минут придет.
— Вы не чалите Милк-Ривера? — спросила она в лоб.
— Нет. Никаких дел за ним не знаю. Лично у меня к нему нет претензий. А что?
— Ничего. Просто подумала, не захотите ли повесить на него какой-нибудь грабеж. Меня вы не обманете. Эти гужееды держат вас за тупого. Но я-то получше их вижу.
— Спасибо на добром слове. Только не распространяйтесь о моем уме. Хватит с меня рекламы. Что вы тут делаете, в глухомани?
— Легочница. — Она постукала себя по груди. — Врач сказал, что на воздухе протяну дольше. А я, дура, поверила. Здесь жить — то же самое, что умирать в городе.
— И давно вы бежали от шума?
— Три года... Два — в Колорадо, а теперь в этой дыре! Кажутся тремя веками.
Я забросил удочку:
— Был там по делам в апреле — недели две или три.
— Правда были? — таким тоном, словно я побывал в раю. Она засыпала меня вопросами: а это по-прежнему так-то и так-то? а там-то и там-то все как было?
Мы славно поболтали, и оказалось, что я знаю кое-кого из ее друзей. Двое были аферисты высокого полета, один — выдающийся бутлегер, остальные — букмекеры, мошенники и тому подобное.
Какое у нее ремесло, я не выяснил. Говорила она на смеси грамотного школьного языка с воровским жаргоном и о себе подробностей не рассказывала.