- Я тоже, - поддержал тот.
К неудовольствию Леньки, Витька свернул за ним к низкому штакетнику газона.
Мочась на стену, Ленька повернул голову влево - в метре от него на травке лежал тюк, зашитый в мешковину и запечатанный блестящей металлической лентой. Витька натужно писал рядом, не замечая тюка.
Застегнув ширинки, они вернулись в веселую толпу.
- Я как знал, - уныло затянул что-то Витька, но Ленька прервал:
- Ой, я там значок потерял! - и бросился назад. - Я поищу!
- Я помогу, - с готовностью устремился за ним Витька.
- Да что ты как банный лист! - резко остановил его Ленька. - Я сам!
Заново писать было тяжело. Но, как мог, имитировал действие.
Потом нагнулся, взвалил тюк на плечи и, глядя себе под ноги, зашагал по тротуару к углу, за которым - метрах в пятидесяти - находилась условленная скамейка.
Поющая толпа, отделенная от тротуара строем тополей, не обращая на него никакого внимания, текла рядом - параллельным курсом - по мостовой.
Он миновал поворот и поднял голову: вдалеке, у входа в женское общежитие, маячил милиционер.
Ходьба теперь казалась бесконечной. И когда боковым зрением он увидел скамейку, врытую рядом с "доминошным" столом, ноги сами остановились.
Ленька сбросил тюк на стол и сел на мокрую почему-то доску скамьи, упершись спиной в столешницу.
Сзади подошел "подозрительный", потянул тюк в темноту.
- Дай закурить, - не попросил, а потребовал Ленька.
"Подозрительный" удивился, но кинул на стол "Памир" и спички.
Когда шаги его стихли, Ленька пошевелил плечами, разминая их, взял сигаретку, прикурил не торопясь.
Милиционер по-прежнему спокойно торчал у входа в общагу.
Ленька глубоко затянулся - раз, два... И согнулся в натужном кашле его тошнило.
Эдик Трекало - этакий механизированный гонец - пролетел на велосипеде по школьному проулку и остановился у забора, спустившись с седла и расставив ноги.
За забором играли в волейбол.
Он отыскал глазами Леньку и позвал:
- Ленчик!
Ленька был на подаче, потом тянул в падении трудный мяч, потом, в восторге подпрыгнув, хлопнул в ладоши, реагируя на удар товарища по команде. И снова получил мяч для подачи.
- Ты чо - оглох?! - крикнул Эдик.
Ленька повернулся к нему, кивнул "сейчас, мол", сделал подачу и, сказав кому-то, стоявшему у черты площадки, "стань за меня", подбежал к Эдику.
- Мы же на пиво играем!
- Костя зовет!
- Осталась одна партия!
- Ты плохо слышишь? Костя тебя - фрея - зовет! - угрожающе повторил Эдик.
Костя загадочно улыбнулся, глядя на Леньку, застывшего перед ним внезапно вызванным к доске первоклашкой, и бросил внутрь, в темноту сарая:
- Бадай!
Из двери сарая появился парень в хромовых прохорях с объемистым газетным свертком, перетянутым крест-накрест бечевкой.
- Свое отдаю! - многозначительно подмигнул он и протянул сверток Косте. Тот передал его Леньке.
- Это твоего кореша костюмчик! - И походя добавил: - Обрадуй его. Верни.
Ленька догнал Коновалова.
- А как же... закон?
- Ты же теперь - вор.
Это звание имело для парнишки двойной смысл: делало его защищенным от любых превратностей дворового быта, но оно же погружало его в какой-то еще до конца не понятый, но пугающий мир.
Но Костю мало занимали Ленькины тревожные размышления, которые ясно читались на лице; он остановился возле худого, как скелет, то ли старика, то ли парня, уныло гревшегося на солнышке возле кирпичной бурой стены казармы.
- Здорово, Сенька! - ободряюще поприветствовал его Коновалов.
- Здорово, - безразлично ответил старик-парень.
- Кто Зимний брал? - ни к селу ни к городу спросил вдруг Костя.
Сенька повернул к Коновалову тусклые глаза и заученно, без выражения ответил:
- Сенька, питерский рабочий!
Костя полез в карман, вытащил пригоршню мятых купюр и, сунув их Сеньке, прошел мимо, увлекая за собой Леньку.
- Он кто? - спросил парнишка.
- Доходяга. Сидел на строгом. И дошел. Посидит полчаса на солнышке и ложится. Сил нет. А был - заводной. Трекало.