Ребята слушали с постными лицами.
- Мы видели, какой всенародной трагедией была кончина товарища Сталина, теперь мы видим, каким фарсом у нас в школе обернулся арест врага народа Берии. Вы были свидетелями истории с его портретом, в которой участвовал наш кружковец. И я предлагаю...
Ленька заглянул в дверь класса, где шло занятие кружка.
Ребята, увидев его, засмеялись.
Он не понял причины смеха и, оглядев себя, на всякий случай пригладил волосы.
- Заходи, Леня, заходи, - позвал Звонилкин, - как раз ты-то нам и нужен.
Леня прошел к задней парте и сел.
- Я предлагаю, - продолжал Звонилкин, - каждому написать юмористический рассказ "Портрет Берии сгорел". И обнаружить свою точку зрения.
- А я напишу рассказ "Берия сгорел", - сказал Харламов, и ребят это развеселило.
- Не советую, - предостерег руководитель, - на это у вас нет материала.
- Не нашего ума дело? Так? - не унимался Харламов.
- Так, - раздраженно согласился Звонилкин. - Писатель может хорошо написать только о том, что видел и знает.
- Но про амнистию уголовников, которых выпустил Берия, мы здесь, на сто первом километре, знаем очень хорошо, - вдруг включилась в разговор девушка-очкарик.
- Хорошо, но не все! - подхватил Витек.
- Верно, Харламов, не все, - учитель оценил поддержку. - Поэтому...
Но Харламов и не собирался поддерживать Звонилкина. Его занимало другое:
- А вы объясните, Георгий Матвеевич, почему уголовники не имеют права раздевать и воровать в Москве, а за сто километров от столицы мира пожалуйста? Прописывайтесь, грабьте! Здесь можно, здесь уже сто первый километр!
Ленька, не поворачиваясь, повел глазами в сторону приятеля: неужели сейчас он расскажет о костюме?
Звонилкин остановил Витькины рассуждения:
- Не нужно обобщать. У тебя нет для этого данных.
- Есть, - не унимался Харламов.
- Я сказал - нет, - напрягшись и с раздражением пресек его руководитель и улыбчиво продолжил: - Вернемся к юмору. Я особенно рассчитываю на юмористический рассказ Лени как участника поджога портрета.
- У меня сейчас с юмором плохо, - сказал Ленька и хлюпнул носом.
Борька Куликов стоял на крыше сарая у голубиного лотка с сеткой и смотрел в небо через бинокль. За пазухой, под рубашкой, у него топорщились и покурлыкивали чиграши.
- Кулик! - позвал Ленька снизу.
Кулик опустил бинокль, увидел Леньку и присел на корточки.
- Щас!
Он мигом спрыгнул с крыши, очутился внизу рядом с Ленькой и сообщил:
- К Косте сегодня утром эти двое приходили, которые на тебя прут: Котыша и второй. Похоже, за пазухой у Котыши что-то было. Зашли к нему в сарай и тут же вышли.
- Уже пустые? - уточнил Ленька.
- Вроде того. У Котыши рубашка была выпущена.
Сообщение не предвещало ничего хорошего.
- А где сейчас Костя?
- У себя в сарае.
Ленька шагнул в сторону Костиной "берлоги", но Кулик остановил:
- Не ходи сейчас - он там с Руфкой.
Ленька понимающе кивнул и ушел.
Борька, прищурясь, поглядел в яркое небо, приложил к глазам бинокль и, выхватив затем из-за пазухи чиграша, кинул вверх.
Чиграш пошел кругами.
Костина компания разместилась на опушке леса. Сквозь стволы сосен просматривался неопрятный цементный забор завода-холодильника. Сам Костя сидел под сосной на травке, по-турецки поджав ноги, перед газетой, на которой круг ливерной колбасы, лук, хлеб, стаканы и две бутылки "белой головки" образовали заметную горку. Рядом с ним в такой же позитуре выкладывал из авоськи банку с огурцами Булка. Третий - широкоскулый - стоял на коленях перед патефоном и накручивал ручку. Патефон издавал членораздельные звуки.
Костя жестом приказал Леньке сесть рядом.
- Выпьешь?
Ленька отказался.
- За тех, кто там, - поднял граненый стакан Костя.
Выпили. Зажевали луком.
Море шумит,
Звезда за кормой.
Чайка летит
Рядом со мной...