— Ух ты! — Чак вытаращил глаза. — Вы что, по запаху догадались?
— Прочел на этикетке.
Б. Б. вдруг заметил, что на них пялятся все местные пенсионеры. Появление огромного лысого негра их явно не порадовало. Официанты тоже глазели — того и гляди, кто-нибудь подойдет и спросит, не желает ли джентльмен поужинать вместе со своими друзьями. В этом случае Роуз здорово наколол бы Б. Б., так что вероятность такого исхода следовало пресечь на корню.
С самообладанием, достойным героя «Полиции Майами», Б. Б. поднялся и вышел из-за стола. Пусть он ниже Роуза на добрых полфута, он готов встретить его лицом к лицу. Б. Б. не позволял себе забывать о том, кто он такой, о своем положении, о своей власти. Он знал, что по всему округу полно людей, которые тут же в штаны наложат, лишь только пройдет слух, что Б. Б. Ганн ими недоволен. Было самое время поговорить с Отто по-свойски, дабы тот понял, что ему как раз пора наложить в штаны.
— Извини, пожалуйста, я на секунду отлучусь, — сказал Б. Б. Чаку. — Только улажу одно взрослое дело и тут же вернусь.
— Ладно, — ответил Чак, но голос его прозвучал довольно жалобно, как у ребенка, которого бросили одного.
Б. Б. тут же понял, что каким бы взрослым, храбрым и смелым Чак ни казался, каким бы замечательным чувством юмора он ни обладал, как бы он ни стремился возвыситься над той ничтожной жизнью, которая его окружала, он очень не хотел оставаться один — очень боялся, что его бросят. Возможно даже, что именно компания нужна была ему больше всего на свете. И это стало для Б. Б. еще одной причиной для того, чтобы не на шутку разозлиться на Отто Роуза, который свалился как снег на голову и испоганил своим появлением весь ужин.
— Пойдем-ка со мной, — сказал Б. Б. Роузу.
Пора навести в курятнике порядок. Роуз считает, что он очень умный: выяснил, видите ли, где Б. Б. ужинает. Да еще позволяет себе вставлять шпильки по поводу Чака. Но мгновение — и вот уже впереди идет альфа-самец, а Роуз покорно следует за ним.
Они вышли на улицу, и температура воздуха мгновенно подпрыгнула градусов на пятнадцать. Все вокруг стало липким и влажным, и воздух наполнился свистом автомобилей, проносившихся по трассе И-95.
У входа в ресторан, сложив руки на груди, стояла Дезире. Она слегка опиралась о крыло «мерседеса» с открытым верхом, принадлежавшего Б. Б. На ней были умеренно обтягивающие фигуру, но вполне пристойные джинсы «Гесс» и бледно-лиловый верх от купальника. Бледно-розовый шрам на боку поблескивал в неоновом свете ресторанной вывески.
Физиономия Роуза расплылась в приветственном оскале:
— Дезире, дорогуша! Как поживаешь, детка? — Он наклонился и положил руку на ее шрам: он всегда так делал, чтобы показать, что его этот физический недостаток ничуть не беспокоит, и чмокнул ее в щеку. — А я тебя не заметил, когда заходил.
Дезире позволила себя поцеловать, но губы ее были крепко сжаты в скептической усмешке.
— Брось, разумеется заметил. Хотя и притворялся усиленно, будто не видишь.
Роуз прижал руку к сердцу:
— Не говори так, милая, ты делаешь мне больно.
Б. Б. решил положить конец этому спектаклю.
— Значит, ты видела, как он входил в ресторан? Так какого же хрена ты его не остановила?
Дезире только плечами пожала:
— А зачем мне было это делать? Все равно рано или поздно ты бы оттуда вышел, и мы стояли бы на этом самом месте, в той же самой компании.
Как это зачем? Господи, да неужели ей такие элементарные вещи нужно на пальцах объяснять? Он же не просто так там сидит, он занимается воспитанием ребенка. И Дезире прекрасно знает, что Б. Б. терпеть не может, когда кто-нибудь вмешивается в воспитательный процесс. Она это прекрасно знает. Следовательно, она позволила Роузу войти по одной простой причине — только потому, что она до сих пор сердится. Уже ведь целый месяц прошел, а она все сердится, и Б. Б. это уже начинает действовать на нервы. Конечно, Дезире — его помощница, его правая рука, и он даже думать не хотел бы о том, на что была бы похожа его жизнь, не будь ее рядом. Но жить с ней становилось все труднее и труднее.
— О'кей, — примирительно заключил Б. Б. и с солидным видом набрал в грудь побольше воздуха. — Ну давайте, живенько, в чем проблема?
— Ну разумеется, живенько! Тебя же там молодой человек дожидается.
— Это мой воспитанник, — отрезал Б. Б.
— Ой, да конечно, никто и не сомневается. Я смотрю, он просто обожает хлеб с маслом.
Чтобы Б. Б. выслушивал подколы от какого-то Отто Роуза?! Выслушивал, да еще и утирался? Не бывать этому.
— Какого хрена тебе здесь надо? Откуда ты вообще узнал, что я ужинаю именно здесь? И что это за дело такое срочное? Нельзя было подождать до завтра?
— Между прочим, найти тебя гораздо легче, чем ты думаешь, — усмехнулся Роуз. — А насчет того, почему я не мог подождать до утра, так я тебе скажу, что ты еще плясать будешь — так обрадуешься, что я поспешил. Во-первых, вот что: мне пришел сигнал — в Джексонвилл какой-то журналист заявился.
— Вообще-то у них там газета есть, — заметил Б. Б., — и даже телевидение, я в прошлый раз проверил. Так что не вижу ничего удивительного в том, что там есть и журналисты.
Лицо Роуза расплылось в его особенной, островной усмешке.
— Этот журналист приехал туда специально, чтобы сделать репортаж про твоих ребят.
— Вот черт! И откуда он взялся?
— А я почем знаю? Я даже не знаю, собирается он сам за вами следить или уже внедрил к вам какого-нибудь агента.
Я уж не знаю, что там этот парень хочет раскопать, только у вас в любом случае столько интересного, что он и представить себе не может, на какую золотую жилу напал. Б. Б. закусил губу.
— Ну ладно, разберемся. Говори, что там у тебя еще.
— Ты, наверное, слышал, что на следующем заседании в легислатуре[14] будет рассматриваться тот самый законопроект, который должен ввести строгие ограничения на торговлю вразнос. И мне буквально только что намекнули, что, если я его не поддержу, у меня начнутся серьезные проблемы со сбором благотворительных средств. Ну ты же знаешь, Б. Б., если только у меня будет возможность, я с удовольствием тебе помогу. Я ведь всегда старался отстаивать твои интересы. Я очень высоко ценю наши дружеские отношения. Но ты же понимаешь… Если я не поддержу этот законопроект, то потеряю очень много, а это значит, что потери придется восполнять. Изыскивать другие средства.
— Он хочет, чтобы ты сделал еще одно пожертвование, — объяснила Дезире.
В последнее время она частенько выкидывала такие вот штуки — констатировала очевидные факты. Можно подумать, без ее помощи Б. Б. ни за что бы не догадался, чего именно Роуз от него хочет.
— Господи, Отто, ну неужели это так срочно?
— Вообще-то я пришел, чтобы рассказать тебе о журналисте. Просто я подумал, что раз уж здесь оказался, то почему бы не поговорить заодно и об этом. В конце концов, это время не менее подходящее, чем любое другое. Хотя я, конечно, понимаю: ты был занят. Ты занимался воспитанием мальчишки. Если воспитание детей для тебя важнее, чем бизнес, — ну что ж, дело хозяйское. Я, правда, уверен: ты вряд ли хотел бы, чтобы в деловых кругах стало известно о том, как много для тебя значат эти, с позволения сказать, воспитательные мероприятия.
Ну вот вам, пожалуйста. Ведь это уже форменное вымогательство. Этот чертов Роуз пытается обратить самые лучшие наклонности Б. Б. против него же самого. И так всегда: человек, который хочет помочь обездоленным, вынужден противостоять беспринципным циникам. Но самое мерзкое: Роуз вложит выбитые из Б. Б. средства в программы предупреждения преступности и дополнительного обучения для детей Овертауна. Никто и слова ему поперек не скажет — просто потому, что он черный, и дети эти тоже черные, а значит, Роуз уже не кто-нибудь, а настоящий святой. И ради всего этого дерьма Б. Б. приходится стоять тут на солнцепеке и обсуждать всякую хрень с членом легислатуры, в то время как Чак сидит за столиком в полном одиночестве и его дружелюбное настроение портится с каждой минутой.
— О какой сумме идет речь? — поинтересовалась Дезире.
— О той же, что и в прошлый раз, дорогуша.
О той же, что и в прошлый раз, — значит, о двадцати пяти тысячах долларов. Когда такие небольшие выплаты следуют одна за другой, в итоге набегает огромная сумма.
— Отто, дай-ка нам пару минут, — попросила Дезире. Она взяла Б. Б. за руку и отвела его в сторону метров на пять. — Ну и что ты думаешь?
— Я думаю, что не желаю давать ему больше ни цента.
— Естественно. Но рассуди сам: если этот законопроект пройдет, ты потом проблем не оберешься.
— Так ты что, считаешь, нужно заплатить?