Маркиз начал терять терпение. Вложив кинжал в руку юнца, он подвел ее к моей левой груди:
— Целься сюда! Твоя душа требует отмщения! Наказания! ВЫ хотите наказания?
— Наказания! — привычно проскандировали поклонники адского огня.
— Ты слышишь? Они требуют наказания! Сделай это! Освободи свою душу для пламени очищения.
— Ну и бред! — пробормотала я.
— Молчи, тварь!
— От твари слышу, — неожиданно приободрилась я. Хоть умру достойно. — Что ты к пацану привязался? Если твоя душа требует очищения, так сам и соверши акт возмездия. Он-то причем? Это наш и только наш конфликт.
Кинжал плясал у моей груди.
— Я… меня… это… сейчас стошнит, — предупредил палач и тут же исполнил обещанное.
— Ну, вот, превратил молитву в фарс, — прокомментировала я. — Чем вы его накормили? Осетриной второй свежести?
— Заткнись! — прошипел Божественный Маркиз и обратился к остальным: — Он не выдержал испытания. Но я исправлю оплошность! Смотрите все, что есть адский огонь.
Нож опять оказался у моей груди. Острие легонько вспороло кожу и на мгновение застыло, чувствуя, как по нему потекла тонкая струйка крови. Похоже, на этот раз все куда как серьезно. Шутки кончились. Сейчас меня убьют.
В горле разрастался ком тошноты, в желудке — заледенел страх.
Ну, вот и все, допрыгалась!
Я осторожно вздохнула и великодушно разрешила себе потерять сознание.
На всякий случай.
ГЛАВА 31.
Как тяжело карабкаться из черной дыры сна. Удушливая волна вновь и вновь сбивала с ног, и я с криком проваливалась в огненно-ледяную бездну, распарывая тело об ледяные иглы. Но крови не было. Затылок ломило от боли и дурных предчувствий. Из последних сил я подтянулась на кончиках ускользающих мыслей, и открыла глаза.
Зрачки резанул яркий свет в конце тоннеля. Боль усилилась, сделавшись почти невыносимой. Ко мне склонилась знакомая щербатая улыбка.
— Это рай или ад? — слова едва не застряли в пересохшем горле.
— Смотря для кого, — улыбка стала еще шире, закрыв собой острые блики света. — Для меня ад, для вас — рай.
— Почему?
— Как вам объяснить? — ветер нес нас сквозь миллиарды огней и теней, к концу сияющего тоннеля. — Я заперт здесь, вы же через мгновение получите свободу.
— Я умерла?
— Не думаю, — он бережно смахнул с моей щеки маленькое изогнутое перышко, похожее на лепесток хризантемы и вытолкнул навстречу слепящему свету. — С возвращением!
ГЛАВА 32.
— С возвращением! — сказал молоденький врач и коснулся моего лба. — Вы там что-нибудь видели?
— Там это где?
— По ту сторону смерти.
Подумав, он с любопытством уточнил.
— Вы первый случай в моей практике, я имею в виду случай клинической смерти. Потому и спрашиваю, есть ли там что-нибудь интересное?
— Свет. Тоннель. Тени. Ангел.
— И все? — разочарованно спросил он.
— Все.
— Так об этом еще Моуди писал, — нелогично укорил меня врач. — Неужели нельзя было по сторонам посмотреть?
— Мне вернуться? — холодно спросила я.
Медработник испугался:
— Ну, что вы, мы и так вас с того света с трудом вытащили, отдыхайте.
Первым делом после его ухода я ощупала собственное тело. Руки, ноги на месте, голова пока соображает. Могло быть хуже. Грудь сдавила повязка, на которой проступили капельки крови. Я прислушалась к собственным ощущениям — боль медленно отступала, но дышать по-прежнему неудобно.
На прикроватной тумбочке лежало зеркало. Пора взглянуть на себя, любимую. Свет, мой зеркальце, скажи, кто на свете… Какой кошмар! Все-таки мужчины в массе своей грубые неотесанные мужланы. Испортить такую красоту! На правой щеке тонкий запекшийся след, под левым глазом очередной фингал. Любопытно, когда его мне умудрились поставить? Неужели после смерти? Если так и дальше пойдет, то вскоре мне потребуется пластический хирург со стажем.
Из коридора раздался женский визг:
— Мама!
Хм, это не мама. Это мои родственники пришли навестить бедную девушку, пережившую клиническую смерть. Причем в компании крокодила и жабы.
Обеспокоенные домашние ворвались в палату, сметая по пути медсестер, пациентов и врачей.
— Живая! — с облегчением констатировал дядя Фима мое плачевное положение. — Гип-гип, ура!
Хлопнули пробки от шампанского, золотой напиток приятно зашипел в одноразовых стаканчиках.
— Больным нельзя! — дед ласково, но твердо отвел мою руку. — Когда организм напичкан лекарствами, алкоголя нельзя, ни-ни!
Ласковые мучители осушили по стаканчику и стали изучать мой синяк под глазом.
— Знатный цвет получился, — отметил Фима тоном профессионала. — Били аккуратно, но больно. Дня четыре будет держаться.