- А вы, Соломон?
- Я, дорогой мой, не принадлежу к... ним! У меня нет психологической связи с этой страной. И говорю я на четырех языках. Мне просто нечего там делать - в этой стране, которая никогда не извиняется! В отличие от советских, у меня есть принципы, и я считаю, что впереди всего идет благородство, честь, нельзя прощать до бесконечности. И если это кто-то не понимает, то это беда человека. По убеждениям я либерал: лоялен, терпелив до последнего. Но... "всему на свете приходит конец", и теперь я беженец.
- Врешь, что-ли?! - Илья выпучил глаза.
- Это и есть гуманитарная эмиграция.
- Погодите, Соломон, ведь беженцы - это люди без крова. Их сотни тысяч по всему миру, кому нужна экстренная помощь, включая теперь и Россию. Они живут в страшной нищете...
- Не знаю, о ком вы.
- Что с вами случилось, Соломон? - Вадим весь подался к гостю.
Якобсон посмотрел серьезно, подумал.
- Вы конечно поняли верно. Не так много среди советских - истинно русских людей, кто бы мог понять такие вещи. Жизнь в русской действительности - это подвиг среди грязи, хамства, безобразий. В России я бедствовал. Не знаю, как жили вы, но для меня это были мученические годы. Хорошо известные проблемы с высшим образованием, проблемы с защитой, публикацией работ, - он устало махнул рукой. - Такие вещи во всем цивилизованном мире называются не иначе как дискриминация! Что ж вы хотите - Россия!
- У вас действительно четыре языка?
- Да, восточные. Я занимался сравнительной лингвистикой. То, что мне удалось закончить языковой институт - просто чудо.
- Защитились давно?
- Какую защиту вы имеете в виду? - лукаво улыбнулся Якобсон. - Я доктор наук, но не путайте, не местный, с одной хилой диссертацией. Я - доктор настоящий, с двумя диссертациями, причем вторую писал одиннадцать лет. Издал множество статей и две монографии.
- А вот вы, Соломон, говорили, что в России образование никуда не годное... - заметил Вадим.
- Моя жизнь подтверждает общее правило. Подавляющее большинство испытывало на себе палочную систему образования и нарушение прав человека на всех ступенях научной карьеры! Вы знаете, как трудно устроиться в Москве на работу: там тысячи специалистов, а хороших институтов не больше десятка.
- Устроился? - легко спросил Илья.
Якобсон посмотрел юмористически:
- О чем ты говоришь!.. - он выдержал паузу и медленно добавил: - Став доктором, я был поставлен зам. директора института по науке.
- Да ты большой человек! - воскликнул Илья и сел чуточку поровнее, впрочем, глядя весело и независимо.
- Все в России знают, что значит получить такое назначение, - смущенно сказал Вадим, думая о чем-то другом.
- Удачный сплав: способности, интуиция и, что греха таить, надежная рука. - Якобсон, усмехнувшись, прибавил: - И не одна.
- В том смысле, что вы были в близких отношениях с придержащими власть?
Якобсон кивнул.
- ...а ведь они, как правило, коммунисты.
- Такая ситуация австралийцам может покажется странной. Но, здесь, на Западе, другая система, и вряд ли бы они смогли разобраться в этих тонкостях! - убежденно парировал Якобсон. - Такое назначение - это победа, и, прежде всего, - над идеологическими врагами!
- Вы раньше пробовали эмигрировать?
- Жена отказалась наотрез. У нее родственников пол-Москвы. И не бедные люди. Да и что я нашел бы после такого места... - Соломон скривился.
- Это точно. И вряд ли найдешь, - отозвался Илья сумрачно, думая о своем.
Вдруг Вадим так громко расхохотался, что все вздрогнули:
- Зато, Соломон, теперь вы обладаете полным выбором!
- Здесь выбор во многом! - ответил Якобсон. - Вот пример: прописка. Вы забыли это рабское прикрепление к одному месту? Вы забыли эти куцые квартирки - позор и наваждение нашей жизни? Что далеко ходить, возьмите меня. Я работал в элитном институте, имел отличную зарплату, но так случилось, что я разошелся с женой и, как благородный человек, оставил ей и детям нашу четырехкомнатную квартиру на Садовом кольце. Вы безусловно знаете это престижное место. Мне дали другую - двухкомнатную. Доктор наук, профессор, зам. директора, а живет в двух комнатах! Слава Богу, это государство дало ее бесплатно, как, впрочем, и свое паршивое образование, а не то плати им бешеные деньги за две квартиры! Чего захотели, коммунисты проклятые! - вскричал Соломон в гневе, сияя глазами. Он с усилием перевел дух и продолжал спокойнее: - Одно утешение, что квартира с видом на Кремль. И комнаты тридцать метров каждая. Вам район кинотеатра "Ударник" о чем-нибудь говорит?
- Такая квартира в Лондоне или Париже стоит сотни тысяч? поколебавшись, спросил Вадим, обращаясь к обоим.
Якобсон недовольно хмыкнул:
- Кажется, мой рассказ не находит понимания?..
- Нет, что вы, продолжайте, пожалуйста! - попросил Вадим. - Это удивительная и в своем роде очень поучительная история.
Якобсон посмотрел подозрительно, но заговорил снова:
- Конечно, квартира стоит больших денег, - он как будто приосанился. Из-за этого моя мама и осталась в Москве.
- Какая же связь?
- Она живет у себя, а мою квартиру сдает дипломатам. Здесь ей делать нечего - она там отрывает!
- Неплохо для беженки, а? - крякнул Илья.
- Как же, и она беженка?! - разинул рот Вадим.
- Конечно! - воскликнул Якобсон и радостно рассмеялся. - Было бы у русских, бегущих из бывших советских республик за спиной богатое лобби, были бы и они беженцами!
Вадим опустил глаза. Илья с любопытством спросил:
- Как же ты статус беженца получил? Мы, видно, здорово отстали от жизни.
- Очень просто: есть масса адвокатских контор, где подскажут шаги. Для Америки отработана своя система, для Австралии своя и так далее, подстроенная под законы разных стран. Раньше было еще проще: написал антисоветскую статью - и дело в шляпе. Можно самому сделать или купить журналиста, если есть деньги, но нет таланта.
- Иногда то же самое делают китайцы, - вставил Илья, но Якобсон оборвал его:
- Нашел кого сравнивать, дуралей! Ты бы еще этих... нелюдей вспомнил!
- О ком ты?
- О грязных арабах, о ком же еще!