Минуту я просидела на кровати, сжимая и разжимая кулаки.
– Считай до пяти! – пискнуло благоразумие, но я смела его тихий голос со своего пути, как цунами сметает жалкие картонные домики.
Я вскочила с кровати и ринулась вниз по лестнице.
Дверь в столовую была прикрыта, и я ударила в нее ногой. Ворвалась в комнату и остановилась, тяжело дыша.
Тетушка с дядюшкой изволили завтракать. Дядюшка при виде меня попытался приподняться, но тетушка положила ему на рукав свою ладонь, и он остался сидеть.
– В чем дело? – спросила тетя Лена, не повышая голоса.
– Это я хочу спросить, в чем дело, – сказала я сквозь зубы. – Почему я не могу выехать в город? Я под арестом?
– У тебя буйный приступ, – объяснила мне тетушка. – В таком состоянии мы не можем тебя отпустить из дома.
– Что-о?
Я не поверила своим ушам.
– Ничего, – невозмутимо отозвалась тетушка, накладывая на тарелку кусочки обезжиренной ветчины. – Это остаточные явления твоей болезни.
– Какой болезни? – растерялась я.
Тетушка поставила тарелку на стол, уперлась в меня немигающим взглядом и ответила:
– Наркомании.
Я задохнулась от гнева.
– Посуди сама, – продолжала тетушка. Подняла чашку с горячим чаем, сделала один глоток и поставила ее на место. – Поднялась ни свет, ни заря, вылезла в окно и попыталась убежать в горы.
Я задышала, как закипающий самовар, но по-прежнему ничего не сказала.
Просто не знала, что нужно говорить в подобной ситуации.
– У тебя уже бывали подобные приступы, – напомнила тетушка. – Пару раз мы были вынуждены вызывать врача и делать тебе укол успокоительного. Может, повторим процедуру?
Я отступила к стене и уперлась в нее лопатками.
Угроза была более чем ясна.
– Я спрашиваю, повторим процедуру? – повторила тетушка, чуть повысив голос.
Я хрипло кашлянула.
– Нет…
– Громче, не слышу! – потребовала тетушка.
– Нет! – рявкнула я.
– Прекрасно.
Тетушка сделала еще один глоток чая.
– В таком случае иди к себе в комнату и займись делом, о котором мы с тобой говорили вчера вечером.
Она многозначительно посмотрела на меня.
– Ты помнишь, о чем мы говорили вчера вечером?
«Надеюсь, что прислуга подслушивает», – подумала я. И невинно спросила:
– О чем?
Тетушка без стука поставила чашку на скатерть. Оперлась локтем о стол, уложила подбородок на крепкий сухой кулак.
– Плохо дело, – констатировала она грустно. – Снова начались провалы в памяти. Врач меня предупреждал, что возможен рецидив.
Я поняла, что проиграла. Отвела взгляд от тетушки и уставилась в окно.
– Придется снова уложить тебя в больницу…
– Нет, – сказала я хрипло. – Не надо. Я вспомнила.
– Прекрасно, – повторила тетушка. – Значит, все не так плохо, как я думала?
– Не так плохо, – повторила я тупо.
– Тогда иди и займись делом, – приказала тетушка. – Через пару часов зайду, проверю, насколько ты добросовестная.
Я отлепила лопатки от холодной стены.
– Мне что, больше нельзя ездить в город?
– Почему? – удивилась тетушка. – Вот поправишься, придешь в себя, – и поезжай себе с богом!
– А когда я поправлюсь? – спросила я тихо.
– Время покажет.
Я кивнула. Незаметно посмотрела на часы. Без двадцати одиннадцать.
Я вышла из столовой и побрела в свою комнату. Уселась за журнальный стол, положила перед собой помятый лист с образцом Жениной подписи и ушла в ее разглядывание.
«Это конец», – думала я, изучая затейливые завитушки. – Понятно, что живой меня отсюда не выпустят. Это уголовное преступление – подделывать подпись другого человека. Тем более, если принять во внимание характер документов, на которых я буду расписываться. Почему-то не сомневаюсь, что все они будут финансовыми. И размер моей уголовной ответственности будет возрастать пропорционально суммам, указанных в этих документах. Господи, ну и выражаюсь же я!.. С таким лексиконом только на юрфак поступать! Интересно, почему я не поступила на юрфак?