В общем, остаток дня прошел под флагом эйфории.
Дома я сразу поднялась к себе, отклонив предложение дворецкого поужинать с родственниками.
Видеть дядюшку с тетушкой мне в моем приподнятом настроении совершенно не хотелось.
Однако пришлось.
Дядюшка нанес мне визит уже под утро. Растолкал меня, не дав досмотреть приятнейший сон, и шепотом потребовал:
– Пошли в ванную!
Потомок Кисы Воробьянинова. Помните бессмертное: «Поедем в номера»? Похоже, правда?
Спорить я не стала. Вылезла из-под теплого одеяла, нашла халат, валявшийся на полу. Завернулась в него, затянула пояс и, зевая, побрела за родственником на производственное совещание.
Дядюшка впустил меня в ванную, запер дверь и решительно уселся на опущенное сиденье унитаза. Занял, так сказать, лучшее место.
Мне ничего не осталось, как присесть на край ванны.
– Ну? – сразу приступил к делу дядюшка. – Ты все обдумала?
Я вздохнула.
– Я болела, – напомнила я.
– Ну и что?
– Не до того было!
– Понятно…
На лице дядюшки снова заиграла неприятная ухмылка, которую я видела в прошлый раз.
– А когда будет «до того»? – поинтересовался родственник.
Я не ответила. Просто молча почесала нос. При том разброде и сумятице, которая царила в голове, лучше мне сейчас говорить поменьше.
– Понятно, – повторил дядюшка.
Облокотился на бачок, закинул ногу на ногу.
– Что ж, – начал он, – ты, видимо, не понимаешь всей серьезности положения. Объясняю: после шестнадцатого ноября твоя жизнь будет стоить пять копеек. Вру, она и того не будет стоить. Тебя тихо-мирно уберут со сцены, никто даже не поинтересуется причиной смерти.
– Почему не поинтересуется? – удивилась я.
– Во-первых, потому, что Женя была наркоманкой.
Я вспомнила то, что мне сказала Ольга, и перебила дядюшку.
– Кстати, это правда, что Женю посадили на «колеса» именно вы?
– Не я, – быстро отказался дядюшка. – Лена.
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Чтобы лучше контролировать, разумеется! Вот и подумай хорошенько, сильно ли удивятся окружающие, если наркоманка со стажем умрет от передозировки?
Я плотнее стянула халат на груди. Меня начинало знобить.
– Ты чего? – забеспокоился дядюшка. – Снова заболеваешь? Не вздумай! Времени нет!
– Не заболею, – пообещала я. – Не бойтесь.
– Я не за себя, а за тебя беспокоюсь…
– Да-да! – перебила я снова. – Я поняла. Вы дело говорите, не нужно лирических отступлений.
Дядюшка посмотрел на меня с тихой ненавистью. Он органически не переваривал женщин, которым не нравился. А мне он не нравился настолько, что я не могла этого скрыть.
– Что тебя интересует? – спросил он.
– Объясните, что должно произойти на этом дне рождения, – сказала я. – Меня должны кому-то предъявить живой и здоровой. То есть не меня, а Женю. Правильно?
Дядюшка поколебался.
– Ну, в общем, правильно.
– Подробнее, пожалуйста, – велела я.
Дядюшка вздохнул.
– После тридцатилетия Женя, по условиям завещания своего отца, получает весь основной капитал.
– А Женин отец ее когда-нибудь видел?
Дядюшка покачал головой.
– Хороший человек, – пробормотала я. – Деньжат дочке отстегнул, и хватит с нее.
Дядюшка снова ничего не ответил. У меня складывалось ощущение, что он не хочет говорить об этой темной семейной истории.
– Продолжайте, я слушаю, – поторопила я.
– Для того, чтобы получить капитал, нужно исполнить некоторые формальности, – неохотно продолжал дядя. – Ну, и конечно, наследница должна быть жива-здорова. Приедут душеприказчики…