— Мне очень нравиться, — сказал я.
— Да это же разврат, — рявкнула лейтенант Аля.
— Чего вы понимаете в сексе, лейтенант. Вы наверно и мужика настоящего не нюхали. Это любовь. Обязательно женюсь, как приеду.
Лейтенант зашипела, как змея. Полковник ухмыльнулся.
— Успокойтесь лейтенант, он нам все равно натянет нос, если жениться. Ему даже аморалку не пришить. Идите лейтенант.
Она повернулась, красиво вильнув бедрами, и ушла.
— Здесь мы тоже прокололись Виктор Николаевич. Что ж, это ваше счастье. Хочу вам сказать, катитесь вы от сюда к чертовой матери. Чтоб сегодня, я вас не видел. В ваши дерьмовые дела я лезть не хочу и так слишком много вони. Поэтому пока. Документы возьмете у администратора гостиницы.
Мухи затихли. Одна, взвизгнув на высокой ноте, тут же затихла, стыдливо побежав по стеклу.
— До свидания полковник.
Я хлопнул дверью и услышал заглушенный вой взбудораженных мух.
— Наталья, удираем от сюда скорей, — ворвался я в номер Натальи.
— Что, пришел телетайп?
— Пришла твоя подруга, в образе лейтенанта КГБ.
— Какая подруга? Господи кругом обман, — поняла она — Где же правда?
— Правда то, что мы уезжаем. Собирай вещи.
В институте было предпохоронное затишье. В вестибюле, на обыкновенном канцелярском столе, стоял портрет Борис Залмановича, обвитый креповой лентой и несколькими грустными цветами. Я помчался по лестницам в лабораторию к Любовь Владимировне. Она сидела в пустой комнате, за своим столом, обернувшись на стук двери.
— Виктор, — только и могла произнести она.
— Здравствуй Люба, — я подошел и поцеловал ее в голову — Когда похороны?
— Сегодня. Я ждала вас. Я знала, что ты приедешь. Внизу ждет машина Геннадий Федоровича. Поехали, а то он нервничает. Она поднялась и, как лунатик, двинулась мимо меня. Я заскочил в свою комнату, схватил за руку Наталью и рванул с ней по лестницам, догонять Любу. В машине, мы сухо поздоровались с Геннадий Федоровичем, расселись по сиденьям и тронулись в путь.
— Как вы нашли Валериан Павловича? Сработались с ним? — спросил Геннадий Федорович.
— И да, и нет.
Геннадий Федорович переглянулся с Любой.
— То есть…?
— Приглянулся я ему до такой степени, что он предложил мне работать у него. Личный самолет обещал. Но я отказался и, после попытки испугать меня, в течении пол часа вытурил нас со своей территории.
— Что он предложил вам делать?
— Канцероген, который смог бы отравить пол Америки.
— Да, слишком большой размах. Рабинович ему часто звонил?
— Наверно, по крайней мере, увольнительную давали только Наталье.
— Ты получил мое последнее письмо? — спросила Люба.
— Да. Так куда он дел Валентину Степановну? Отвязался ли он от нас?
— Валентину, Рабинович задвинул в какой-то институт, рядовым научным сотрудником, — сказала Люба — А вот по поводу тебя, то жди предложения получить личный самолет.
— Неужто отказался от идеи завладеть препаратом.
— Нет, не отказался. Он просто проиграл первый раунд и во втором изменит тактику.
— Он сегодня будет на кладбище?
— Будет и, даже, будет выступать с речью.
— Это серьезно Геннадий Федорович?
— Виктор, прошу тебя, только не устраивай скандала, — забеспокоилась Люба — Пусть выступает. Там будет много людей, которые не в курсе наших дел. Тебя, просто, не поймут. Рабинович величина, а ты рядовой сотрудник.
— А в нашем институте, разве не все в курсе дела.
— Ты о чем?
— Я о том. По какой причине умер Борис Залманович?
— Была бы серьезная причина, было бы следствие, Виктор Николаевич. Борис Залманович сгорел на работе, умер от разрыва сердца, — жестко произнес Геннадий Федорович — Вот и морг, мы приехали.
Рабиновича я увидел на кладбище, он обхаживал старенькую мать и близких родственников Бориса Залмановича. Увидев меня, он расцвел, как майская роза.
— Рахиль Иосифовна, — обратился он своим фальцетом к старушке — вот молодое дарование, самый любимый ученик Борис Залмановича.
Старушка обратила на меня внимание и подала свою руку.
— Очень рада познакомиться, — вдруг на чистейшем русском языке, без акцента, произнесла старушка — У Бори в столе, мы нашли письмо на ваше имя. Ведь вас зовут Виктор Николаевич. Не так ли?
— Да.
— Вы же придете к нам после похорон. Я вам его отдам.
Рабинович застыл, как изваяние, как ученая собака при виде дичи, застывающая на месте с поднятой передней лапой. — Ах какое несчастье, какое несчастье, — заныл он — Борис Залманович так заботился о молодых ученых. Теперь они очень осиротели. И где еще найдешь, таких добрых учителей.
Я кивнул старушке.