- Эти его страхи имеют основание?
- Думаю, да. Понятно, что с ним станется, если бывшие сотрудники заполучат его обратно. Не нам его судить.
- Мне он не нравится, - напрямую заявил Баум. И снова укрылся за облаком сигаретного дыма.
- А нам что, полагается любить майоров КГБ?
- К этому я испытываю неприязнь сверх обычного.
- О!
- И ты тоже?
Артур Уэддел уставился в свою кружку как бы в поисках вдохновения, но, ничего не обнаружив, только плечами пожал.
- Не могу сказать, что отношусь к нему иначе, чем к остальным. Но вот его жена... Она мне решительно не нравится.
Баум предпочел жену Котова не обсуждать.
- Вот ещё что, - вспомнил он. - Запись твоих с ним бесед. Что-то маловато для двух недель. Но, может, наши друзья из ДГСЕ их подсократили, прежде чем нам передать?
- Какие две недели? - удивился Уэддел.
- Сбежал он 15 декабря...
- Неверно.
- А передали его нам 29 декабря.
- Тоже неверно.
- Будь добр, уточни.
- Он позвонил нам прямо с улицы 2 декабря, ровно в четверть третьего. Париж - то есть ДГСЕ - мы известили через три дня, то есть пятого. Виссак явился на следующий день. Потом нас попросили ещё подержать Котова у себя, пока в Париже все к его приезду подготовят. Не очень деликатная просьба, но какие счеты между союзниками? Так что мы устроили супругов в одном загородном доме, а неделю спустя, 13 декабря Виссак позвонил, что его люди приедут через пару дней и заберут Котова. Что и было сделано, - заключил Артур Уэддел.
- Любопытно, - произнес Баум.
- Что именно?
- Все эти задержки. Выходит, к нам он попал спустя шесть недель после побега.
- Не мне, иностранцу, судить, в какие игры играет ДГСЕ, - сказал Уэддел, - В нашем департаменте свои разборки.
- Но зачем Виссак старался выиграть время?
- Норовил урвать кусочек славы? - предположил Уэддел, - Большой соблазн - самому раскрыть дело, пока оно ни за кем не числится.
- Пожалуй.
- А насчет скудости наших записей - тут все ясно. Этот субъект нам не доверяет. Почему-то предпочитает американцев. Любят они американцев, эти советские.
- Не имел он дела с Хааглендом...
- Свалился товарищ Котов на нашу голову, - вздохнул Баум.
- А знаешь, что Базз Хаагленд попросил передать им Котова?
- Точно известно?
- Не совсем.
- Получит его только после нас.
Они ещё посидели, выпили, вполне довольные друг другом.
- Самое лучшее, конечно, - произнес, наконец, Артур Уэддел, - забыть напрочь нашу недолгую встречу.
- Естественно.
- Мои коллеги не хотят встревать в это дело, - пояснил Уэддел.
Они поболтали ещё немного о старых временах, о нередких конфликтах между спецслужбами и о том, что считается политически правильным и допустимым.
- В нашей работе всегда две этики, - сказал Баум. Ему нравилось время от времени пофилософствовать, это осталось у него с юных лет, когда он учился в духовной семинарии и был полон религиозного энтузиазма. Прямолинейная этика, которой мы, простые смертные, стараемся следовать: этот человек шпион, он причиняет вред, может погубить кого-то, мы знаем его имя, располагаем доказательствами и хотим задержать. Это, я бы сказал, этика сиюминутной ситуации. Прав - неправ. Виновен - невиновен. Наказание соответствует преступлению. Но тут на сцену выходит политик, а у него этика другая. Назовем её этикой, растянутой во времени во имя пользы.
Баум зажег сигарету и допил коньяк. Он наслаждался собой.
- Конечно, ваш герой много чего натворил и должен быть выявлен, разоблачен и наказан - заявляет политик, - Но с точки зрения длительной и, стало быть, более значительной выгоды следует поступать иначе. Вы говорите, ваш преступник - иранец? Возможно, так оно и есть. Но сообщите об этом в печати - и вы спровоцируете гораздо больше вреда, чем если бы вы, обнаружив этот факт, оставили его при себе, а публике, особенно иранцам, предложили бы "съедобный" вариант.
- "Raison d'tat"9 - подтвердил Уэддел. Он и раньше слышал подобные рассуждения коллеги, сам же к философии склонен не был.
- Так что в данном случае мало достоинств, а правды и вовсе нет. Нам остается только сделать все, что от нас зависит.
- Вот именно.
Вскоре они разошлись. Баум вернулся в неуютный отель, где провел беспокойную ночь, безуспешно пытаясь примирить в уме краткосрочную и долгосрочную выгоды.
- Завтра везу его в Лондон, - сообщил Баум Алламбо. - Британцы оформили ему проездные документы и не поленились довести до моего сведения, что их консульство весьма этим недовольно.
- Это в счет будущих одолжений с нашей стороны, - рассудил Алламбо.
- Мне за что кошки больше нравятся, - сказал Баум, - Можешь говорить кошке какие угодно любезности, а она все равно ценит тебя соответственно качеству рыбки, которую получила на обед. Независимость - вот что важно, а вовсе не благодарность.
- Что-то вроде того есть у Лафонтена.
- Он говорит: никакими комплиментами не завоюешь кошачью благодарность. Точное наблюдение.