В обстановке домашней библиотеки в квартире родителей, за массивным дедовым столом мы сидели друг напротив друга – я и отец.
Бабуля, подавшая нам кофе на серебряном подносе, взглянула на меня с выразительной укоризной, как если бы из послушной девочки я внезапно превратилась в безнравственную особу.
– За Ирину можешь не волноваться, – сказал отец, когда мы остались вдвоем. – Я сделал ей хороший успокоительный укол, проспит часов десять-двенадцать – не меньше. Тогда и поговорите. Надеюсь, мой утренний звонок не слишком потревожил твой сон?
– Нисколько. К тому моменту я уже прилично отоспалась.
– А как же тяжбы бессонной литературной деятельности? – Отец удивленно приподнял бровь.
– Пока никак, – я повела плечами. – Но не стану обещать, что снова к ней вернусь.
– Что же так? ; Он прямо смотрел на меня. ; Ты жить не могла без переводов. Больше не интересно?
– Я не говорю, что мне не интересно. Но я не уверена, хватит ли на это времени и желания. Собираюсь попробовать свои силы на другом поприще.
– Позволю допустить, что этот человек действительно что-то из себя представляет, если вызвал в тебе дух перемен.
– Ты о ком?
– О том, из-за кого мать устроила представление с битьем посуды и получила нервный срыв, – ответил он загадочно. – В твоей жизни появился мужчина?
– Не в буквальном смысле. – Ответила я веско. ; Вы слишком поторопились с выводами. Но все равно, я не вижу причин закатывать какие-либо представления по этому поводу.
Поняв, что с папой можно говорить открыто, я облегченно вздохнула. Слава Богу, не пришлось столкнуться с очередной бурной реакцией. Не знаю, как бы я такое вытерпела. А о том, чтобы притворяться перед ним, не могло быть даже речи.
– Но, – продолжал отец, дожидаясь моих объяснений с терпеливостью прирожденного слушателя. – Целая неделя с… Кириллом, если не ошибаюсь?
– Кирилл удивительный человек. – призналась я. – Мудрый. Подобные собеседники встречаются довольно редко, я действительно интересно провела с ним время.
– У вас много общего, так ведь?
– Похоже, что так. Странно, что мы ни разу не пересеклись, когда я писала рецензии о спектаклях его матери. В прочем, думаю, мы виделись, только я была слишком увлечена, чтобы запомнить его. Но не встретиться здесь было бы просто неестественно.
– И вот он объявил о себе, – предположил папа задумчиво. – Увидел в тебе родственную душу. Обратился прямо, вылил наболевшее. Быть может, просил поддержку. Ведь теперь ты больше других его понимаешь. И ты, с присущей тебе душевностью, не могла не проявить сочувствия… Именно поэтому исчезла, как сквозь землю провалилась – без звонка, не черкнув даже двух слов на клочке, оставив мобильный дома.
По всему было видно, что это еще далеко не все, что ему известно.
– Если ты в курсе всего, к чему тогда расспросы?
Мы молча изучали друг друга несколько минут, медленно попивая кофе, и лишь отставив в сторону пустую чашку, отец, наконец, положил передо мной свежий выпуск «Информа».
Первое, что бросилось мне в глаза на развернутой странице – это фото Кирилла.
Фото, помещенное в рубрике «криминальная хроника» под заголовком «Причастен ли знаменитый столичный актер к убийству девушки?».
Я холодно улыбнулась:
– Первого подозреваемого уже прожевали? Видно, Лада не успокоится, пока кем-нибудь из них не подавиться.
– Когда тебя не было, – сказал отец, – я разговаривал с Лешей Борщевым, который, кстати, обволновался за тебя не меньше нашего. Хороший парень…
– И что же?
– Оказывается, два дня назад, девушка, которую зовут Алиса Боднер сообщила следователю, что видела Кирилла Чадаева с его возлюбленной Мирославой Липкой в парке незадолго до убийства. Они сильно ругались.
– А еще несколько дней назад, – ответила я ничуть не шокированная таким заявлением, – мне же лично та самая девушка чуть не с кулаками доказывала, что в ту самую ночь с Кириллом находилась именно она – Алиса, но уж никак не Мирослава. Девушка слишком импульсивна, и в добавок ко всему – легкомысленна, если разыгрывает подобные комедии.
– В тебе столько уверенности. Знаешь, что происходило в действительности, – полюбопытствовал отец.
– Я знаю, что человек, которого Кирилл любил больше всего на свете, убит! – Отодвинув газету на край стола, я даже не потрудилась заглянуть в статью. – А все остальное – бесчувственное вранье!
– Как бы там ни было, а заявление молодой барышни приняли во внимание.
– И почему меня это не удивляет? Мама потому так взвилась?
– Она пока не видела газету, и, к счастью, не падка к сплетням. Но ты исчезла, Анна! В такой момент ничего приятного в голову не приходит. Твои данные разослали по всем регионам. Разве не достаточный предлог, чтобы взвиться? К тому же, как утверждает Ирина, ты повела себя с ней грубо, выставила вон.
– Мне жаль, если все выглядело именно так. Мама немного утрирует ситуацию, я не стремилась казаться грубой, хотя смертельно уже устала от недоверия.
– Появление молодого человека, который всем своим видом вызывает подозрительность (это также сугубо личное мнение твоей матери!) изрядно подлило масла в огонь. Ты же знаешь, как коренные жители таких вот маленьких городов относятся к чужакам. О, я испытал все на собственной шкуре! А что она вообразит, узнав, что он подозревается в убийстве?
– Но ты ее угомонишь, правда, пап? Ведь ты не делишь людей на хороших и плохих?
Отец неожиданно посмотрел на меня очень проникновенно, как если бы хотел увидеть в моем лице сразу все ответы на мучившие его вопросы. И что-то настороженное, даже предостерегающее послышалось в его голосе.
– А что, если он не так чист, как ты думаешь?
С усилием подавив нетерпеливый вздох, я предпочла оставить его предположение без комментариев, не видя смысла в дальнейшем обсуждении этой темы.
Не так давно я сама склонялась к тем же подозрениям. А позже наблюдала борьбу Кирилла с самим собою, когда сердце сокрушалось от невозместимой утраты, а ум терзало холодное понимание действительности, противостоять которой ему не властно…
Однако организовывать дебаты для членов своей семьи я тоже не собералась. Убедительнее всех проявит себя время, когда расставит все точки над «і».
Взамен потребовала объяснений, почему от меня так долго и настойчиво утаивались все звонки и сообщения от юриста Егора.
– Ты согласишься, – спросил отец, – что это достаточно щекотливое известие, учитывая твое состояние в связи с потерей жениха?
Но меня не так-то просто было теперь унять.
– Сколько еще вы собирались держать меня в неведении, принимать решения вместо меня? То, что я пережила очень долгую и сложную депрессию, еще не означает, что я превратилась в безмозглое одноклеточное и не способна больше разумно распоряжаться собственной жизнью! Или момент истины никогда бы не наступил, не узнай я обо всем случайно?
– Истина, – подметил отец глубокомысленно, – вещица весьма скользкая и независимая. И часто она сама выбирает момент рождения. От нас на самом деле ничего не зависит. Теперь ты все знаешь.
– А вам никогда не приходило в голову, что чем сильнее вы меня оберегаете, тем только сильнее я превращаюсь в тряпку?
– Ты никогда не была тряпкой, девочка моя. Наоборот, всегда знала, что тебе нужно и брала это. Как и сейчас…
– Ты сказал, чтобы я пробовала жить. Так дайте мне право выбрать эту жизнь для себя!
– Но ты ведь все уже решила. Поверь, никто не станет препятствовать… Когда ты едешь?
Я удивилась, как просто он об этом спросил. Неужто меня так запросто отпустят, после нескольких лет молчаливого страха, полускрытого наблюдения и постоянных сомнений по поводу моего душевного равновесия?
Что ж, отлично. Я рада, что все так повернулось. Рада, пусть даже решение это носило все признаки докторской, а не отцовьей лояльности. Во-первых, не известно, как бы я повела себя, не дай мне свободу действий. Во-вторых, стремление к самой же свободе – не явный ли признак моего долгожданного возвращения в реальный мир, к чему отец сам призывал всегда тактично и неуклонно. И, в-третьих, окончательное решение уже принято, здесь он так же прав – я еду в столицу!
При других обстоятельствах ничто бы меня туда не заманило, но дело касается Егора. Возлагая на меня такую непростую ответственность, он, значит, верил, что я не подведу.
Разумеется, вытекала еще масса вопросов касательно причины такого завещания. Как будто Егор знал, что его жизни угрожает опасность.
Передо мной стояла не легкая задача, но я намеревалась ее одолеть. Возможно, так я, наконец, раскрою загадку его убийства. И если раньше я не имела столько сил и уверенности, то, похоже, сейчас мое время пришло.
– У тебя все получится – улыбнулся отец, и в голосе его больше не ощущалось сомнений. – За Иру не бойся, я беру ее на себя. Вот только с бабулей сама разбирайся. С ней всегда одно и то же: когда у тебя все гладко – ты такая же умница, как дед Александр, чуть что вкривь – это, само собою, проявляются мои гены.
– А как будто нет, – отозвалась с порога бабуля. – Саша задал бы вам трепки – и каждый знал бы свое место. Сидят тут, разглагольствуют, оба умнее некуда…
Хрупкий фарфор опасно зазвенел в ее дрожащих руках, когда она начала собирать со стола посуду. Я переловила ее тонкое, почти такое же белое и изящное как сам фарфор запястье и заглянула в глаза, заметив, что они распухли и покраснели от слез.
– Но что бы ты сделала на моем месте?
– В твои годы я была замужем и воспитывала дочь, – она старалась казаться строгой.
– И все же?
– Ну что хорошего даст тебе столица? – Не выдержала бабуля. – А здесь твой дом, здесь мы, и все, что твоей душе угодно. Все!
– Все верно, милая моя, – вздохнула я, чувствуя себя так, словно отправляюсь на верную смерть, а она изо всех сил отговаривает меня. – Здесь есть вы и мое сердце всегда с вами. Но то, что угодно моей душе, увы, не здесь. Мой путь, даже если это путь канатоходца, ведет меня туда, в другую жизнь, настоящую, понимаешь?
Не в силах скрыть слезы, бабуля поспешила скрыться сама, покинув комнату.
– Ну хорошо, хорошо, – кивнул отец. – Ее я тоже беру на себя…
Поблагодарив его за понимание, я сразу же покинула отчий кров и, не придумав ничего лучшего, отправилась на поиски Алисы Боднер.