- Того и гляди, останусь я со своим сундуком с золотишком один-одинешенек на этой посудине! - шептал он себе под нос, озабоченный возможностью появления еще какого-нибудь настырного посетителя, способного превратить вынужденные злодеяния в конвейер смерти.
Тщательно прибрав следы своего пребывания в злополучной каюте, он окинул ее внимательным взором - не остались ли приметы проведенной процедуры депортации с судна мертвого тела? - а затем, уложив в пластиковый пакет верный кинжал, сунул сверток под ремень. Убедившись, что коридор пуст, покинул помещение, не забыв щелкнуть ногтем по выключателю.
Замкнул дверь, обтер головку ключа носовым платком.
Поднялся на верхнюю палубу, а после направился к мостику, размышляя, чем будет чревата пропажа важной персоны. Возвращением в питерский порт? Едва ли.
Те, кто стоял за находящейся на борту контрабандой, не мог допустить возвращения "Скрябина" в порт приписки, а значит, судно так или иначе пересечет Атлантику. Кроме того, отсутствие штурмана мог восполнить он, отставной подполковник КГБ Сенчук, кто, плавая по морям и океанам, на специфике своей службы не замыкался, с любопытством и усердием постигая морские профессии, и, в отличие от большинства надменных и никчемных особистов, мог встать и на капитанский мостик, и в штурманскую рубку, выполнив любой навигационный расчет и обеспечив прокладку маршрута с учетом, если угодно, сложных погодных условий.
Он отдал распоряжения вахтенному, попутно сделал замечание одному из матросов - мол, не громыхай подковами по трапам, развалишь ветерана, после чего спустился в свою каюту.
Завтрашний день обещал выдаться беспокойным, и ему предстояло как следует отоспаться.
"Скрябин", двигаясь на среднем ходу, держал курс к первой своей остановке: месту гибели "Комсомольца".
ИГОРЬ ЕГОРОВ
Он родился в добропорядочной семье советских интеллигентов, близких к кругу выездной элиты, профессиональных переводчиков, и детство его, и юность не омрачались никакими жестокими соприкосновениями с изнанкой соцдействительности, о которой он попросту не ведал до той поры, когда, благословленный идейно выдержанными папой и мамой, не очутился в голодной и суровой армии, еще, к счастью, не развращенной дикостью дедовщины, повсеместного воровства и запойного пьянства; оттрубил два положенных года, сохранив далеко не худшие впечатления от солдатского братства и службы - в ту пору реально значимой и одухотворенной необходимостью Отечеству, а после наступил полнейший раздрай: он вернулся в действительность, где властвовал закон каст, и, не имея надлежащих номенклатурных связей, предстояло либо прозябать и исхищряться в многообразном социуме обслуживания власти, либо становиться в стороне от него, обслуживая и обкрадывая уже социум.
Приземленный статус вольного разбойника, приближенного к товарному дефициту и неправедным, с точки зрения коммунистической морали, деньгам, имел преимущества, выражающиеся в доступности благ, - но и недостатки, повседневно грозившие тюремным сроком.
Власть понимала, что без теневого рынка ей не продержаться, ибо рухнет основа вечного, неподвластного никаким запретам, "купи-продай-укради", составляющего фундамент той личностной свободы, без которой - никуда! - но незримые бойцы и строители тайного экономического фронта, согласно правилам коммунистической игры, были обязаны для ослабления иммунитета и аппетитов пройти через тернии лагерей, воспитывающих уважение к строю и отнимающих потенциал жизнедеятельности.
Это был отлаженный, практически не нуждающийся в неусыпном контроле конвейер - естественный причиндал обреченной Системы, похожий на бесконечное минное поле или же беспроигрышное полицейское казино.
И он - свободолюбивый и гордый, решивший строить жизнь не на услужении и подачках, а на удаче и кушах - естественно, подорвался.
Ему дали срок за валютные операции и спекуляцию автомобилями.
А далее была зона, тянучка серых лет, казавшихся вечностью, эпохой тоски, отмеченной каждодневным пробуждением за час до гонга, когда, выныривая из сна в вонючее тепло барака и вцепившись зубами в подушку, он бессильно и яростно мечтал о свободе, одинокий, как первый человек в аду.
Он вернулся назад, угнетенно и сломленно желая растительного бытия законопослушного барана, но нигде не мог найти хотя бы более-менее приличной работы: клеймо бывшего зэка отпугивало всех, в том числе и родителей, отвернувшихся от него, ставших чужими, но тут на свободу вышел державший зону вор, благоволивший к нему, и - пошло-поехало!
Он и сам не заметил, как утвердился в криминальной среде, быстро выбившись в авторитеты, научившись выживать в ПС-1, стоянной смертельной схватке с себе подобными и умело лавируя в дебрях бесконечных опасностей преступного промысла.
Вскоре, впрочем, укрепляющийся капитализм разрушил приоритеты криминального мира: презрительное отношение к коммерсантам-донорам претерпело принципиальное изменение, ибо потрошить бизнесменов становилось все сложнее, составленные капиталы преображались в реальную власть, и, для того чтобы властвовать наравне с набравшими самостоятельную силу нуворишами, надо было переходить в категорию тех же самых. презренных торгашей и ростовщиков, научившихся создавать собственные силовые структуры и опираться на государство.
Государственная идеология также претерпела изрядные метаморфозы и уже не отрицала целесообразность участия капитализированного криминалитета в большой экономике и, соответственно, в принятии совместных политических решений.
Уголовник, возглавивший банк, трансформировался в новых условиях в личность как бы исправленную и реабилитированную в прошлых грехах, а сотрудничество с правоохранителями становилось делом все более выгодным и жизненно необходимым.
И он, Егоров, был твердо уверен, что давно бы покоился на кладбище, откажись от доверительных отношений с умнейшим и всеведующим ментом полковником Кратовым.
Полковник работал в центральном аппарате МВД, обладал колоссальными связями и доступом к глобальной внутриполитической информации.
Их первый контакт произошел в тяжкое и смутное время очередной войны между группировками, и, отринь тогда Егоров услуги и советы полковника, непременно бы угодил, как понял уже впоследствии, в лакированный гроб;,но тогда, преодолев неприятие всякого рода полицейщины, повинуясь интуиции, согласился на взаимовыгодное сотрудничество и вышел в итоге победителем в кровопролитной и затяжной схватке с могучими конкурентами.
- Я не рассматриваю тебя как бандита, - сказал ему полковник. - Ты парень с тяжелой судьбой, прошел огонь жаркий и водицу ледяную, в нынешних наших передрягах достойно выдюживаешь и, уверен, станешь со временем респектабельным воротилой. Да, с преступным прошлым, будем называть вещи своими именами. Но кто об этом прошлом вспомнит лет через пять? Подумаешь, одна судимость по упраздненным статьям... Тем более сейчас ты - помощник депутата, лидера крупнейшей партии, а завтра из помощников перейдешь в официальные заместители... С нашей, конечно, помощью, чудес не бывает. Поэтому предлагаю тебе дружбу. И это - не вербовочное предложение! Благородное паритетное сотрудничество... Хочешь отказаться? Пожалуйста. Но ты же недавно вроде окрестился? По собственному глубокому убеждению, как понимаю... Тогда тебе надо проникнуться пониманием того, что самоубийство - смертный грех! Проникаешься? Ты ведь умница, Игорек, и поздним зажиганием в мыслительном процессе не страдаешь...
- Умный человек не считает себя таковым до той поры, покуда не становится глупым, - ответил на это он.
- Правильно. Но моих слов таким замечанием ты ни в коей мере не опровергаешь, наоборот...
Ему ничего не оставалось, как только рассеянно, но и согласно кивнуть.
С тех пор номера мобильного и домашнего телефонов Кратова значились у него в памяти, как у тяжелобольного - номера телефонов "Скорой помощи" и поликлиники.
И когда полковник попросил его о немедленной встрече, он, отбросив все дела, поспешил по предписанному адресу - в один из номеров гостиницы "Москва".
В двухкомнатном люксе помимо Кратова находился еще один мужчина - лет сорока пяти, с плотной фигурой бывшего спортсмена, курносый, с плоским, незапоминающимся лицом, одетый в скромный костюм; с "Командирскими" часами на широком запястье.
- Мой... товарищ, - представил его Кратов. - Можешь с ним, Игорек, общаться столь же искренне и непринужденно, как и со мной... Все, покидаю вас! - И, подхватив со спинки стула плащ, он вышел из номера.
- Иван Васильевич, - представился незнакомец, протягивая Игорю сильную, грубую кисть, выдававшую его крестьянские корни.
Принадлежность этого Ивана Васильевича к милицейскому профсоюзу не сочеталась со многими чертами его внешности, скорее он выглядел как кадровый военный, хотя мог относиться и к всемогущей ГБ.
- Значит, Игорь, давайте начнем разговор безо всяких там дипломатических выкрутасов и хождений вокруг да около, - сухо начал тот. - Ситуация такова: в Сибири, как вам известно безотносительно теле- и радиоинформации, недавно рванули военные склады. Пострадали, слава богу, лишь боеприпасы и замшелые кирпичные стены. Буду честен: при расследовании возникло три версии причин случившегося: диверсия, несчастный случай и - сокрытие следов расхищения вооружений. Управление военной контрразведки, которое, доложу вам, и по нынешним временам располагает сотрудниками весьма дотошными и ответственными, данные версии тщательно проработало. И знаете, что оказалось? Оказалось, что третья версия содержит элемент истины. А потому сейчас вы здесь.
- Продолжайте, очень интересно, - сказал Егоров. "Так, - подумалось ему, - вот и началось... Значит, и впрямь фээсбэшник... Неужели капнул тот генерал, дружок Каменцева... Нет, вряд ли".
- Я не собираюсь предъявлять вам никаких обвинений, - глубокомысленно кивнул Иван Васильевич. - Тем более вы даже в общем не представляете себе, где находятся данные склады, кто их охраняет и к какой воинской части они приписаны. Да и зачем вам это знать? Вы - как бизнесмен, кто, торгуя либо говядиной, либо танками, вообще их не видит. Он видит лишь цифры перемещений денег на дисплее компьютера. Он ничего не разгружает, не погружает, не перевозит по асфальту, воздуху и рельсам, не контролирует труды работяг... Он платит и требует, покуда на его банковском счете не возникнет желаемая цифра.
- Это называется - разделение труда, - заметил Егоров.
- Не спорю. Но у меня, к сожалению, более приземленная профессия. Как и у тех офицеров, что едут во глубину сибирских руд и разрабатывают там определенного рода криминальные месторождения. И щупают, выйдя, как говорится у нас, "в поле", собственными пальчиками землю, камни, а то и дерьмо...
- У нас такое тоже не редкость, - перебил Егоров, - Имею в видубизнес
- Так вот, - продолжил Иван Васильевич. - Я лично провел расследование и безо всяких сомнений убежден, что авторство катаклизма-за вами.
- Неправда.
- Хорошо. Не авторство. Назовем это последствие вашего заказа. Хотя вы, как понимаю, заказчик номер два.
- Понимать и доказать - вещи разные, - зевнул Егоров.
- Эт-то в самую "десятку"! - скучно согласился собеседник. - Дело вы сделали чисто, надо отдать должное. В исполнители выбрали железных ребят, настращали коррумпированную армейскую сволочь так, что у всех языки отсохли, глухая несознанка...
- Что-то я не припоминаю за собой каких-либо стращаний кого-нибудь... со смешком отозвался Егоров.
- Да? Тогда - поздравляю! У вас, как говорится, началась самая приятная болезнь.
- То есть?
- Склероз. Нигде не колет, и каждый день - новости.